знакомство с осноположником атомного проекта Союза.

 

Как и  почeму состоялось мое близкое знакомство с академиком Георгием Николаевичем Флеровым мы опустим. Здeсь есть личные мотивы. Однажды я позвонил академику Флерову на работу.

- Слушаю я Вас! В телефонной трубке зазвучал металлический голос секретарши.

- Пожалуйста, соедините меня с Георгием Николаевичем,- потребовал я суровым голосом.

- Извините, а он просил Вас ему звонить, он ждет Вашего звонка?

- Да! Да,-  уже неуверенно пробормотал я.

- Сейчас я спрошу его согласен ли он говорить с Вами. Назовите свою фамилию и должность, а пока не бросайте трубку.

Ждать мне пришлось недолго. Секретарь вернулась и сообщила, что сейчас академик занят, но просил Вас приехать к нему в лабораторию ядерных реакций завтра к часу дня. Пропуск Вам уже заказан.

Два часа поездки в Дубну, где была расположена лаборатория ядерных реакций, пролетели незаметно. Я вышел из вагона электрички и оказался в сосновом бору. Каждый житель Дубны знал дорогу к атомному институту Дубны. У меня оставался еще целый час до встречи с академиком. Я зашел в столовую института, скорее ради любопытства, чтобы понять чем кормят деятелей науки. В меню значились малоизвестные мне названия. Я остановился на котлетах с названием “нежность”. Как велико было мое разочарование, когда мне на тарелку положили две маленькие котлетки, видимо, микояновского мясокомбината с каплей манной каши на поверхности этих котлет.Ложка пюре была гарниром. “Нежность”,  по мнению повара, заключалась в этой капле манной каши!

Наконец, я добрался до приемной академика. Академик вышел на встречу со мной. Это был человек небольшого роста, лет пятидесяти пяти, с сильным гассированием звука “р”. Я рассказал ему о той проблеме, которую я хотел разрешить с помощью оборудования его лаборатории. Он легко согласился помочь нам, заявив, что физики должны помогать космической промышленности. Правда, он тут же посетовал на то, что мы мало что знаем о том, что творится у нас на Земле, например, в глубинах морей и океанах, а лезем уже в Космос.

Георгий Николаевич предложил мне спуститься в зал ускорителя и по дороге пояcнил мне: чем занимается его лаборатория. Мы ищем новые тяжелые транcурановыe химические элементы, т. е. хотим продолжить таблицу Менделеева. Мы предполагаем, что есть острова стабильности среди  трансурановых элементов с атомным номером 112 и далее. Я понимающе молчал, но на языке вертeлся вопрос к академику:”На кой хрен науке нужны эти поиски?” Как бы почувствовав мой вопрос, Флеров заметил, что американцы тратят на такую работу массу денег. Может это путь к алхимии будущего! Мы недавно получили 17 атомов золота. Конечно, затраты не окупились. Кто знает, как скоро придет время для реальной алхими? Сейчас время обеда давайте поедем ко мне домой и пообедаем вместе. Мы сeли в черную “Татру” и быстро оказались около одноэтажного дачного домика академика. В просторной обеденной комнате уже был накрыт стол. На тарелках дымился молодой только что сваренный картофель с антрекотом и в большой миске нас ждал салат из красных помидор и свежих огурцов. Это была роскошь поскольку на улице свирепствовали февральские ветры, а в магазинах было пусто. В углу обеденной комнаты стояло несколько ящиков чешского пива. Георгий Николаевич угостил меня этим пивом. Оно немного затуманило мне голову и я, увидев пластмассовую модель атомного ядра, прикрепленую к люстре, заставил вращаться соединенные тесемкой пластмассовыe орбиты электронов вокруг ядра: вот так работает атом! 

- Леня, что ты делаешь! Ведь это модель атомного ядра, которую мне подарил сам Нильс Бор. Тесемки могли сгнить и модель разрушится!

Я испуганно остановил вращение и осмотрелся по сторонам комнаты. На невысоких шкафах лежали какие то раковины, морские звезды и какие то непонятные комочки.

- Что это? Теперь с губоким уважением спросил я хозяина.

- Это подарки мне от экспедиции Научно исследовательского судна “Витязь”.  Мы ищем марганцевые конкреции на дне окена. Эти комочки на полках и есть марганцевые конкреции. В них, как зародыш, находятся зубы акул. Вода не размывает эмаль зубов. В этой эмали мы ищем устойчивые трансурановые элементы в природе. Я тебе подарю несколько зубов акулы, которые вымерли милионы лет назад.

 Однажды Георгий Николаевич позвонил мне домой и поинтересовался почему меня не видно в его лаборатории.

 - Если хочешь, то я сейчас в Москве и еду в Дубну. Мы можем захватить тебя у Ленинградского вокзала.

- Конечно хочу! Я бегу к вокзалу!

Вскоре я уже сидел в черной “Татре”. Мы помчались по Дмитровскому шоссе. Показалась вправо от шоссе полоска водного канала “Москва-Волга”. Вдруг Геогий Николаевич остановил автомашину и велел мне из нее выйти.

- Это трижды проклятое место! Здесь случилась автокатострофа с академиком Ландау. Здесь по окончанию строительства этого канала в начале июля 1937 года устроили банкет, говорили поздравительные речи, провели награждение победителей социалистического соревнования, как водится у нас хорошо выпили и вдруг приехали работники НКВД и всех посадили в фургоны с надписью: “хлеб”. Больше этих людей никто не видел: они исчезли, а ведь в газете “Правда” была объявлена благодарность строителям канала и предложено Народному комиссару внутренних дел тов. Ежову представить Правительству список отличившихся работников для награждения. Сюда, в район Яхромы, добрались передовые немецкие части в 1941 году.

 - “Труд делает свободным!” Так писали немцы на воротах Освенцима. Не у Сталина ли они учились подлости?

 Я оcмотрелся никаких следов произшедших трагедий не было. Время безжалостно к судьбам людей. У академика было задумчивое, подавленное настроение.

- Недавно проиграл Пантекорве ящик чешского пива. Он поспорил со мной, что опубликует в престижном журнале АН СССР статью: заведомую галиматью. И ему это удалось сделать. У нас чиновники от науки боятся дутых авторитетов. Так сделал себе карьеру Лысенко, да мало ли еще кто! Во что превратили науку!

Зта поездка придала мне смелости и когда Георгий Николаевич пригласил меня на ужин в его московскую квартиру на улице Песчанной около станции метро “Сокол” я решился на на вопросы об его участии в атомном проекте.

- Вы, наверное, знаете, что я с Петржаком открыли явление спонтанного деления тяжелых ядер, например,  урана в 1940 году. Как то нам не пришло в голову поделиться славой этого открытия с директором нашего института Абрамом Иоффе. Вскоре наступило военное время. Нашу тематику он  закрыл. Иститут занялся проблемой ультра звуковых систем обнаружения подводных лодок и мин противника. С меня Иоффе снял броню. Я попал в обслугу военного аэродрома техником- лейтенантом. Я понимал, что не сегодня, так завтра  погибну и не смогу больше знаниматься проблемой ядерных реакций. Я обратил свое внимание на то, что во всех физических журналах нет больше статей по поблеме выделения энергии при ядерных реакциях. Это не спроста! Значит ядерная энергия может быть использована в военных целях. Я начал писать письма в ГКО Сергею Кафтанову, который был в этом комитете уполномоченным по науке. Как потом выяснилось все мои письма он отправлял своему другу еще по Баку наркому боеприпасов Ванникову. Кафтанов не вдумывался в мои письма. Поскольку там речь шла о бомбе, то он считал, что это работа для наркомата боеприпасов.

- Обычная бюрократическая чехарда!

- Тогда я решился на отчаянный шаг. Я написал письмо Сталину. Судьбу этого письма я не знаю. Возможно, оно тоже попало  Сергею Кафтанову и он его направил Ванникову. Это было примерно в сентябре 1941 года. Я снова направил Сталину письмо с подробным описанием нового оружия в январe 1942 года. Как потом выяснилось разведка Берии получила данные о так называемом Манхеттенском проекте американцев. На мое второе письмо обратили внимание. Меня и Иоффе вызвали в Кремль. Присутствлвали  Сталин, Молотов и Берия. Сталин хотел поручить осуществление этого проекта Иоффе поскольку считал его выдающимся физиком и организаторoм. Иоффe отказался от этого проекта сославшись на свой возраст и побещал найти достойную кандидатуру. Тогда Иоффе было всего шестьдесят два года. Сталин возложил общее руководство атомного проекта на Молотова.

Иоффе предложил кандидатуру Курчатова, как научного руководителя проекта. Почему его выбор пал на Курчатова? Потому, что Курчатов был совершенно незнаком с физикой деления атомов урана и зависел бы от Иоффе в теоретических вопросах. Меня и Курчатова вызвал Сталин. Он спросил меня: не возражаю ли я против назначения Курчатова? Я не возражал. Сталин одобрительно кивнул нам и заявил: “работайте вместе и учтите, что мне оторвать одну голову или две совершенно безразлично”. С таким напутствием мы ушли от него. Я люблю науку и мне не нужны ненаучные проблемы. Признаюсь в том, что я не сомневался в исполнении Сталиным своего обещания. Курчатов был назначен директором лаборатории номер два 12 апреля 1943 года. Так началась реализация моего проекта. Если бы Берия не мобилизовал на эти работы академиков Харитона, Зельдовича, то проект не был бы реализован. Когда появилась возможность ознакомиться с работами американцев эти академики полностью занялись копированием американских работ. Они боялись ответственности за самостоятельность. Курчатов их понимал поскольку помнил предупреждение Сталина!

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Of Flyorov

 

by Leonid Eylman, Ph. D.

 

I’ll omit how and why I’ve got acquainted with Academician Georgiy Nikolaevich Flyorov because of some personal details.  I once called the office of Academician Flyorov.

“Yes, hello!”, a metallic voice of his female secretary sounded in the receiver.

“Please connect me with Georgiy Nikolaevich”, I demanded with a stern tone.

“Excuse me.  Did he ask you to call him?   Is he expecting your call?”

“Yes!, yes”, I muttered already in a lower tone.

“I’ll ask him if he’s willing to speak with you. Please state your name and position…  Hang on.“

In a short while the secretary came back and told me that the Academician was busy at that time but he asked me to come over to him tomorrow at 1 p.m.  The permission for you to visit Laboratory of Nuclear Reactions has already been ordered.

 

Two hour train riding to Dubna where the laboratory was passed fast.  I got out of the train and I found myself in a pine forest.  Every Dubna citizen knew the way to Dubna Atomic Institute.  It was still an hour before my meeting with the Academician.  I went into the dining room of the Institute, more just out of curiosity to see what those scientists eat.  Little known to me items were in the menu.  I chose cutlets named “tenderness”.  I was greatly disappointed when two small cutlets were put on a plate with a drop of cream wheat on the top of them.  The cutlets were likely from a meat processing plant named after A. Mikoyan.  The cutlets were garnished with a spoon of mashed potatoes.  My guess that a cook supposed the “tenderness” was in a drop of cream wheat.  I got finally to the reception room of the Academician’s office.  He came out to meet me.  He was a short man about fifty-five speaking with a strong French sound “r”.  I told him about an issue I was trying to solve with the help of his laboratory equipment.  He readily agreed to help us saying that physicists should help the space industry.  However, he immediately complained about the fact that we knew little what was happening here on Earth, for example in the depths of seas and oceans but climbed to outer space.

Georgiy Nikolaevich invited me to go down to the accelerator hall and on our way there he explained to me what his laboratory is engaged with.  “We are looking  for new heavy trans-Uranium chemical elements, i.e. we want to continue Mendeleev’s periodic table.  We assume that there is an island of stability among trans-Uranium elements with atomic number 112 and on.”

 

I kept being silent understanding it but I had a question in my mind:  “What the hell all these searches for?”  As if he heard my question, Flyorov noted that Americans spent a lot of money on such searches.  “It may be the way to the future of alchemy! We receive recently 17 atoms of gold.  Of course, the costs were not paid off.  Who knows how soon the time of real alchemy would come.  Let’s go now together to lunch at my house.”

We got into a black ‘Tatra’ and quickly turned around a one-story country house of the Academician.  A spacious dining room in it has a table set for us.  There was a steak steaming on a plate with young freshly boiled potatoes.  A salad of red tomatoes and cucumbers was waiting for us in a large bowl.  It was a luxury because February winds raged in the streets then, and shop shelves were empty.  A few boxes of Czech beer stood in the corner of the dining room.  Georgiy Nikolaevich offered me that beer.  It clouded my head a little.  I saw a plastic model of atomic nucleus attached to the chandelier.  I made turn ribbon jointed plastic orbits of electrons around the nucleus: that is how atom works!

“Lenya, what are you doing?  This is the model of atomic nucleus I was given by Niels Bohr himself.  The ribbons could rot and the model would collapse!“

I stopped spinning frighteningly.  I looked around the room.  Some shells, starfish and incomprehensible little lumps lay on low cabinets. 

“What is it?”, I asked my host humbly then.

“This are gifts to me from scientific research expedition vessel ‘Vitiaz’.  We are looking for manganese nodules on the ocean floor.  These little lumps are manganese nodules.  In them as an embryo shark teeth are found.  Water can’t erode the teeth enamel.  We are looking in that enamel for stable trans-Uranium elements in the nature.  I’ll give you a few teeth of sharks that died out millions of years ago.”

 

One day Georgiy Nikolaevich called me at home and asked why he did not see me in his laboratory.

“I am in Moscow now and going to Dubna.  If you’d like we can grab you at the Leningrad railway station.”

“I certainly like that.  I am running to the station.”

I sat in the black “Tatra” soon.  We rushed along Dmitrov highway.  A strip of “Moscow-Volga” water channel  appeared to the right.  Suddenly Flyorov stopped the car and told be to get out.

“This is thrice cursed place!  Here is the place where a car accident happened with Academician Landau.  Here is the place where a party took place on this channel construction completion in the beginning of July 1937.  Congratulatory speeches sounded, awards were given to winners of socialist competition.  As usual, they drank a lot.  Suddenly, NKVD (KGB) people came in, put everyone into trucks marked ‘Bread’.  Nobody saw those people afterwards, they disappeared.  Nonetheless, there was a gratitude announcement in the Pravda newspaper, it was suggested to People Commissar of Internal Affairs Comrade Yezhov to submit to the government a list of distinguished workers for awards.  Here in Yaroma area is the place where advancing German troops reached in 1941.”

“Arbeit macht frei!”.  That was the slogan Germans put at Auschwitz gates.  Was he not Stalin they learned their meanness from?

I did not see any traces of those tragedies happened in this place.  Time is ruthless to fates of people.  The Academician was in a pensive depressed mood.

“I lost recently a box of Czech beer to Bruno Pontecorvo.  He bet with me that he would publish a deliberate nonsense in a prestigious journal of USSR Academy of Sciences.  And he did.  Our science bureaucrats are afraid of inflated authorities.  Lysenko made a career that way, and who knows who else did.  What science was turned into.”

That trip gave me some courage when Flyorov invited me to dinner in his Moscow apartment in Peschanaya street near Sokol subway station.  I dared ask him some questions about his involvement in the atomic project. 

“You are probably aware that I and Petrzhak discovered phenomenon of spontaneous fission of heavy nuclei  such as Uranium in 1940.  A thought to share the glory of our discovery with the director Abraham Joffe did not come to us.  The war came in soon.  Joffe ended our researching.  The institute engaged then in studying of utilizing ultra sound systems to detect enemy’s submarines and mines.  Joffe removed protection for me to military service.  i was assigned to subservient military airfield as a Lieutenant Associate Engineer.  I knew that if not today then tomorrow I will die and can’t no longer engaged myself in studying nuclear reactions.  I noticed that all physics journals did no longer publish any articles on nuclear reactions energy.  It was no accident!  That meant that nuclear energy could be used for military purposes.  I began writing letters to Survey Kaftanov of GKO (Chief Defense Committee) who was authority on science in the Committee.  As it turned out he sent all my letters to his friend of Baku times Vannikov, People’s Commissar of ammunitions.  He thought it was about a bomb, so he deemed it’s for Commissariat of ammunitions.”

“The usual bureaucratic mess.”

“I decided then to take a desperate step  I wrote a letter to Stalin.  I don’t know the fate of that letter.  It was possible that my letter was forwarded to Sergey Kaftanov and he sent it then to Vannikov.  It was about September 1941.  I sent again a letter to Stalin in January 1942.  That letter contained a detailed description of the new weapon.  As it turned out, L. Beria received intelligence information on American Manhattan project.  My second letter drew attention.  I and Joffe were summoned to Kremlin.  Stalin, Molotov and Beria were present.  Stalin wanted to entrust the project to Joffe because he deemed him as outstanding physicist and science organizer.  Joffe declined leadership citing his age and promised to find a worthy candidate.  Joffee was only 62 then.  Stalin made Molotov responsible for overall management of the nuclear project.”

“Joffee suggested Kurchatov as his candidate for scientific leader of the project.  Why did he suggest him?  Because Kurchatov was absolutely unfamiliar with physics of Uranium nuclear fission, and hence he would be dependent on Joffe in theoretical questions.  I and Kurchatov were summoned to Stalin.  He asked me if I had any objection against Kurchatov.  I did not object.  Stalin nodded to us and told us: ‘You work together and keep in mind it does not matter to me to tear off one head or two.’   We left him with those parting words.  I love science and I don’t need non-scientific problems.  I confess I did not doubt Stalin in fulfilling his promise.  Kurchatov was appointed director of the laboratory number two on April 12 1943.  The implementation of my project thus began.  If L. Beria did not mobilize Academicians Khariton and Zeldovich for that work the project would not be implemented.  When an opportunity emerged to get familiar with the works of Americans, these Academicians engaged fully with copying of American works.  They were afraid of responsibility for being independent.  Kurchatov understood them well because he remembered Stalin’s warning.”