Geopolitical concepts*
«Что касается России, то мы совершаем две ошибки. Первая — это убеждение в том, что она авторитарна. Я так не считаю. Вторая — это уверенность, что Россия уже не имеет значения — есть только один путь к светлому будущему, Москва плетётся где-то сзади, но в конце концов она присоединится к нам, потому что у Москвы нет альтернативы. А тут вдруг оказалось, что Россия альтернативу нашла. Благодаря своему опыту 90-х россиянам удалось понять быстрее, чем нам, что «политика неизбежности» не имеет смысла».
«Российские предводители сочли, что в их интересах сделать так, чтобы их граждане не думали о будущем. Никто не знает, что произойдёт после Путина, об этом даже нельзя говорить. Из-за олигархов и огромного экономического неравенства очень сложно добиться нормального общественного роста. Значит надо заполнить современность эмоциональным спектаклем, дать россиянам чувство, что всё происходит здесь и сейчас».
Действительность субъективна, фактов не существует, правда — это спорный вопрос — таким образом россияне позиционируют себя как невинные жертвы. Все российские проблемы — «это вина этих с Запада». «Россияне добрались до этого пункта первыми и экспортируют такой стиль мышления. Речь идёт не только об идеологии в современном её понимании, но и об убеждении, что не существует никаких ценностей, которые стоит защищать. Нет объективной правды, есть только то, что сейчас чувствуешь. Нет фактов, есть эмоции и предрассудки, и только они имеют значение. Россиянам надо, чтобы Запад, включая Польшу, не верил ни во что — чтобы их граждане не верили в собственные институты и в правовую систему, не верили в СМИ, не верили в демократию. Таким образом Запад станет ближе России. Это экспорт цинизма, равнодушия, полной абсорбции самим собой. Антиполитика на самом высоком уровне».
Чтобы иметь нормальную демократическую политику, необходимо иметь друг с другом что-то общее: сотрудничать, соглашаться с существованием определённых несбыточных мечтаний и верить в смысл своих институтов. «Мы можем согласиться, что они не идеальные, но мы должны разделять убеждение, что в их существовании кроется какой-то смысл. А России нужно, чтобы всё это оспаривалось».
Россия не является лишь неудачной имитацией Запада. Россияне имеют свою собственную идеологию, и даже если она и кажется Западу абсурдной или гротескной, она имеет действенную силу. «Аннексировав Крым*, Москва воплотила в жизнь убеждение в том, что Россия и Украина хотя бы в цивилизационном плане — это, по сути, одна страна».
Путинский механизм основывается на оспаривании истории. Нет прошлого: лидер просто-напросто однажды приезжает на белом коне. Нет будущего: нельзя даже подумать, что когда-то он умрёт. Нарушая правила истории, Путин создаёт фикцию, в которой реальные задачи кажутся действительно невыполнимыми — а именно построение державы без реформирования экономики и правовой системы, а также без серьёзной конфронтации с существующей геополитической ситуацией.
«Если хочешь иметь сильное государство, то ты должен его строить, а не только о нём говорить. Если хочешь быть державой, то надо понимать геополитическую ситуацию и не устраивать провокации там, где легче всего, то есть в Европе и в Штатах, надо задуматься над отношениями с настоящим соперником, которым для России является Китай». «Сегодняшняя Россия на первый взгляд импонирует, но с исторической перспективы видно, что её конец приближается. Но как говорил Сталин: «Нет человека — нет проблемы». «Нет будущего — нет проблемы».
Нет исторического прошлого, фактов, последовательности. Есть циклы, которые связывают сегодняшнюю Россию с отдельными моментами в истории: то с российской державой 18 века, то со Второй мировой войной, то с Киевской Русью тысячу лет тому назад. В политике вечности это она решает, о чём идёт речь в прошлом. Нет других людей, нет других языков, нет других перспектив.
«Возьмём политику России по отношению к Европе. До 2009 года Европа была позитивной концепцией — и вдруг наступил поворот: Европа — это зло. Украина до 2014 года была младшим братом — а затем стала фашистской страной». «Если нет исторической преемственности, можно в один момент изменить перспективу», — добавляет он.
Для России 2012 год был особенно переломным, во-первых, потому что Владимир Путин вернулся к власти в качестве президента. Во-вторых, на этот раз он был «оснащён» идеологией, которую он сам достаточно чётко представил. В-третьих, эта идеология требовала, чтобы Россия придумала себя заново — чтобы она уже была не государством, которое хочет сосуществовать с другими европейскими государствами, а чем-то большим — цивилизацией, идеей. За два года до нападения на Украину Путин объявил, что нужно думать не о границах, а о культуре. А эта культура — постсоветская — одна общая для всех государств бывшего СССР, и именно россияне определяют размер этого сообщества.
«Путин это всё чётко определил как раз в 2012 году. Он понял, что Россия в её настоящем виде — олигархии, основанной на резервах газа, — не может быть ни членом, ни близким союзником ЕС. А реальные альтернативы в этом геополитическом пространстве — это интеграция или империя. Путин выбрал империю. Он сам это сказал, а мы не обратили внимания, потому что считали, что Россия — это отсталая страна», — сожалеет историк.
При случае Путин объявил о необходимости уничтожения Европейского союза, также достаточно непосредственным и открытым текстом. В этом есть определённая логика: если Россия не может быть европейской, то Европа должна быть российской. Если интеграция не является целью России, интеграция как таковая должна перестать существовать. Если Россия не может измениться так, чтобы быть правовым государством, если она не может быть демократической страной, то Кремль не может позволить, чтобы Испания, Франция или Польша были демократическими и правовыми странами. Ведь Путин сам говорит, что Россия не может реформироваться, не получилось, есть так, как есть. А если есть так, как есть, то надо из воображения россиян стереть любую мысль о том, что может быть по-другому, подчёркивает профессор.
ЕС выступает в роли альтернативы, даже больше, чем Америка, потому что он показывает, что не настолько далёкие страны могут быть другими в отличие от России. Политики, возможно, там тоже лгут — но не до такой степени; есть коррупция — но не так повсеместно. Поэтому надо уподобить Запад России, чтобы сами россияне не думали, что может быть по-другому.
Ключевой является Украина — если ей удастся, тогда россияне спросят: а почему у нас это невозможно, раз Украина стала европейской страной? Это будет для сегодняшних предводителей проблемой. Здесь речь идёт прежде всего о психологии. Ведь то, что Россия делает сегодня, влияет на западное общество. Нападение на Украину — это лишь начало большого сражения: за психологию Запада. И эта борьба ещё продолжается. «Речь не о том, что Россия что-то в физическом плане заберёт у нас, но она отнимет у нас уверенность в себе, доверие друг к другу и к институтам, убеждение в том, что может быть лучше. Если мы ударимся в цинизм, то демократия и правопорядок не выдержат»
Тимоти Снайдер Gazeta Wyborcza.
