Уйдя из жизни в 1610 году, Генрих IV оставил шестерых детей от второй жены Марии Медичи. Дети родились на протяжении последних девяти лет совместной жизни. Кроме того, у короля было большое количество любовниц, он носил прозвище "vert galant" (пылкий кавалер). Неверность Генриха IV стала причиной напряженности в отношениях с Марией, брак с которой был заключен ради пополнения королевской казны. Мария Медичи стала королевой лишь за день до убийства своего супруга. Это совпадение вызвало слухи о ее возможном участии в подготовке убийства. Тем не менее, после коронации она получила титул регентши при девятилетнем короле Людовике XIII.

Мария немедленно изменила внешнеполитический курс Франции, который в последние годы правления Генриха IV характеризовался напряженностью в отношениях с Габсбургами. Она организовала брак двоих своих детей с инфантой и инфантом, старшими детьми испанского монарха Филиппа III: Людовик XIII был обручен с Анной, а его сестра Елизавета – с будущим Филиппом IV. Регентство Марии Медичи не отличалось расчетливыми и продуманными решениями и завершилось трагически. 17-летний Людовик XIII подготовил убийство фаворита своей матери маркиза д’Анкра и захватил власть. В долгосрочной перспективе крупнейшим достижением Марии часто называют назначение Армана Жана дю Плесси (впоследствии кардинала Ришелье) на государственную службу.

В начале своей карьеры 21-летний Арман дю Плесси был епископом небольшого Люсонского диоцеза. В 1614-м он стал представителем французского духовенства в Генеральных штатах – сословно-представительском учреждении, созванном для оказания финансовой помощи правительству. В это время его деятельность привлекла внимание Марии Медичи. В 1616-м он получил должность военного министра. После захвата власти молодым Людовиком XIII Ришелье последовал за Марией Медичи, сосланной из Парижа в замок Блуа. Несколько лет спустя при активном содействии Ришелье было достигнуто примирение между Людовиком XIII и его матерью.

В 1622-м Ришелье был возведен в сан кардинала, два года спустя стал первым министром Людовика XIII. На протяжении последующих 18 лет французский король и его министр поднимали престиж Франции на международной арене. Назначенный на пост первого министра Ришелье заявил о своем намерении решить четыре важные задачи: разгромить гугенотов, ограничить влияние аристократии, привести французский народ в повиновение и поднять имя французского короля на достойное место на международной арене.

В 1624-м, когда кардинал давал эти обещания, разворачивалось противоборство между гугенотами и королевской властью. Предметом споров была церковная собственность. В результате число замков, находившихся во владении гугенотов по условиям Нантского эдикта, сократилось до двух – Ла-Рошели и Монтобана. Участие гугенотов в рейде англичан в 1627 году дало Ришелье долгожданный предлог для перехода от обещаний к действиям. Его войска осадили Ла-Рошель.

Гугеноты выдерживали осаду около года и капитулировали в октябре 1628-го. По условиям мирных соглашений, подписанных в Але в 1629 году, гугеноты лишались всех привилегий, предоставленных им Нантским эдиктом, а также двух оставшихся крепостей, но сохранили вероисповедные права. Принципы религиозной свободы и объединения по национальному признаку, сторонником которых был кардинал, нашли поддержку далеко не во всех слоях общества. Ришелье прозвали кардиналом гугенотов. Тем не менее, его деятельность привела к временному прекращению религиозных конфликтов.

Две следующие задачи (ограничение власти аристократии и приведение народа в повиновение) решались одновременно путем укрепления централизованной власти и планомерного движения к абсолютизму. Этот процесс начался в годы правления Франциска I, продолжился в эпоху Генриха IV и пришел к успешному завершению при Людовике XIII. Созыв Генеральных штатов 1614 года оказался последним в XVII столетии.

Управление государством теперь велось из единого центра без участия аристократов, проживавших в разных частях страны. Дворяне были лишены суверенитета на своих землях, а также прав юстиции и издания законов от собственного имени. Для того чтобы оказывать влияние на формирование политики теперь требовалось находиться при дворе на виду у своего сюзерена и его первого министра. В 1626-м был введен знаменитый запрет на дуэли между дворянами, вызвавший множество протестов среди представителей дворянского сословия. Впоследствии он был использован Александром Дюма для завязки сюжета "Трех мушкетеров".

Жесткая система налогообложения, установленная Ришелье, стала причиной нескольких крестьянских восстаний во Франции. Кардиналу требовались средства для реализации своего четвертого замысла – подъема международного престижа французского монарха. В ходе этого процесса Франция оказалась втянутой в Тридцатилетнюю войну. Так же как и во времена Франциска I угрозу международному положению Франции представляли короли Габсбургской династии, под властью которых находились Испания и Австрия. В 1629-м, когда австрийский император имел превосходство над своими противниками, Ришелье обратился к дипломатическим средствам, добиваясь участия в конфликте шведского короля Густава II.

Когда войска Густава II вторглись на территорию Германии и подошли к Мюнхену, кардинал воспользовался кризисом для того, чтобы ввести французскую армию в Лотарингию. Но вскоре Густав умер, а австрийский император начал обдумывать заключение мирного соглашения со своими немецкими подданными. В это время Испания вела активные боевые действия против Республики Соединенных Провинций у северных рубежей Франции. Ришелье счел это время подходящим для перехода к открытым действиям. В 1635 году он заключил союз с Республикой Соединенных Провинций и Швецией, объявив войну Испании и Австрийской империи. Ришелье умер в 1642-м, за несколько лет до окончания войны. В следующем году ушел из жизни Людовик XIII. По условиям Вестфальского мира, заключенного в 1648 году, Эльзас (за исключением Страсбурга) и Лотарингия были присоединены к Франции.

Женой Людовика XIII была испанская инфанта Анна, дочь Филиппа III. Ее также называли Анной Австрийской (австрийскими часто называли представителей различных династий Габсбургов). Спустя много лет после заключения брака она родила сына, будущего Людовика XIV. Жизнь Людовика XIII оборвалась, когда ребенку было четыре года. Анна получила титул регентши. На должность первого министра она немедленно назначила протеже кардинала Ришелье Джулио Мазарини. Адаптированные к французским произносительным нормам его имя и фамилия читались Жюль Мазарен (Jules Mazarin). Мазарини был дипломатом и кардиналом, в своей работе он активно взаимодействовал с французским правительством – с 1635 года он являлся папским легатом в Париже.

Вскоре Анне и Мазарини пришлось вступить в противостояние с представителями аристократии, которые требовали возвращения привилегий, отмененных кардиналом Ришелье. На стороне Ришелье была поддержка французского короля, в то время как Мазарини мог опереться лишь на поддержку регентши. Главной задачей правительства Мазарини стало сохранять порядок и законность, не удовлетворяя требований аристократии. То обстоятельство, что Франция в это время находилась в состоянии войны с испанскими и австрийскими габсбургскими династиями, было на руку Мазарини – у дворян было множество других задач и целей, которые отвлекали их от борьбы за утраченные права.

Военная кампания, начавшаяся в эпоху Ришелье, продолжалась вполне успешно. Огромную роль в успехах французских войск сыграли выдающиеся полководцы принц Конде и виконт де Тюренн. Под командованием Конде французская армия одержала победу над испанцами в битве при Рокруа на французской границе с испанскими Нидерландами в мае 1643 года. В этом сражении испанские войска потеряли около 7 500 военнослужащих убитыми, раненными и пленными. На протяжении последующих пяти лет французы под командованием Конде и Тюренна вели успешные действия против императорских армий на юге Германии.

Заключение Вестфальского мира в октябре 1648 года положило конец конфликту между Францией и Австрией. В это время дестабилизировалась обстановка в стране. Недовольство высших аристократов вкупе с их личной неприязнью к Мазарини вылилось в восстание и гражданскую войну – цепочку событий, известных под общим названием фронда. Это название происходит от французского существительного la fronde (праща). Пращи применялись противниками Мазарини, бившими стекла в домах его приверженцев. Негодование участников протестных акций вызывали отмена привилегий для представителей дворянства, ограничение полномочий властных органов Парижа, в том числе Парижского парламента, резкое повышение налогов для компенсации военных расходов и так далее.

При этом в основе лежало недовольство переходом к централизованному государственному управлению, произошедшим под руководством Ришелье в эпоху правления Людовика XIII. В этом отношении идеи фронды отчасти перекликались с замыслами сторонников парламентской власти, которые вели борьбу с монархистами на противоположном берегу Ла-Манша. Успехи парламентских войск и провозглашение Англии конституционной монархией вселяли определенный оптимизм в участников движения, хотя казнь английского короля Карла I, состоявшаяся в январе 1649 года, была сочтена чрезмерно жестким шагом. Если в Англии война привела к расширению властных полномочий парламента, то французская фронда не выполнила поставленной задачи – возвращения утраченных привилегий дворянства. Напротив, ее результатом стало усиление абсолютизма в годы царствования Людовика XIV.

Пятилетняя история фронды включает три этапа развития вооруженного конфликта, разделенные периодами неспокойного затишья. Об изменчивости обстановки свидетельствуют перемены в отношениях между Мазарини, Конде и Тюренном на каждом из трех этапов. В течение короткого первого этапа войны, длившегося с января по март 1649 года, восстание шло под руководством Парижского парламента. На столичных улицах было возведено около двухсот баррикад, а королева Анна Австрийская бежала из города с юным королем и Мазарини. Конде примкнул к монархистам и начал осаду Парижа. Тюренн стал на сторону повстанцев и обратился к испанским властям с предложением стать во главе армии, которая выступит против французских правительственных сил. К этому времени королева подписала "Сен-Жерменскую декларацию", удовлетворявшую основные требования парламента. После капитуляции Парижа в марте 1649-го кардинал Мазарини вернул ситуацию в городе под свой контроль.

Вскоре отношения между Конде и Мазарини резко ухудшились. Конде также намеренно обострил отношения с королевой. Эти обстоятельства привели к аресту Конде и нескольких других принцев по распоряжению Мазарини в январе 1650-го. Сторонники арестованных взялись за оружие, положив начало новому, тринадцатимесячному вооруженному противостоянию. На этот раз Тюренн поддержал Конде. Мазарини удавалось вести успешные боевые действия против "фронды принцев", не пользовавшейся широкой популярностью среди населения, до тех пор, пока она не объединилась c "фрондой парламента". Когда все враги Мазарини собрались в единый лагерь, он покинул страну и отправился в Кельн. Несколько месяцев спустя он вернулся во Францию во главе многочисленной армии наемников.

Освобожденный под давлением повстанцев Конде на некоторое время получил перевес в противостоянии с королевой. Однако положение изменилось в сентябре 1651-го, когда Людовику XIV исполнилось 13 лет, и период регентства истек. Пользуясь поддержкой молодого короля, Анна Австрийская добилась перелома в борьбе с Конде, который бежал из Парижа, чтобы поднять новые восстания с помощью своих испанских союзников. Заручившись поддержкой других вельмож, он организовал мятежи в Анжу, Бордо, Ла-Рошели, Берри, Гиени. Тюренн перешел на сторону королевского двора и в июле 1652-го сразился с Конде в битве на Фобур Сент-Антуан неподалеку от Бастилии. В этом сражении Тюренн одержал убедительную победу. Вскоре войска повстанцев капитулировали, и Париж окончательно перешел в руки роялистов.

После полного подавления фронды Мазарини продолжил строительство основ французского абсолютизма. Жестких репрессивных мер в отношении участников мятежа не последовало. Несколько предводителей повстанцев отправились в ссылку. В период смут Тюренн и Конде поочередно становились государственными изменниками – они вели боевые действия против французского правительства во главе испанских войск. Тем не менее, двадцать лет спустя, в 1672 году, оба военачальника сопровождали Людовика XIV в походе против Соединенных Провинций Нидерландов.

Людовик Тринадцатый

Людовика Тринадцатого женили еще мальчиком.........

Он пожелал послать кого-нибудь, кто мог бы доложить ему, как сложена Испанская инфанта. Он избрал для этого отца своего кучера, словно дело шло об осмотре лошадей.

Проявлять свои любовные чувства Король начал прежде всего к своему кучеру Сент-Амуру. Потом он почувствовал склонность к Арану, псарю. Великий приор Вандомский, командор де Сувре и Монпуйан-Ла-Форс, человек умный и мужественный, но некрасивый и рыжеватый (он погиб впоследствии, во время войны с гугенотами), были удалены один за другим Королевою-матерью. Наконец появился г-н де Люин.…..

Ножан Ботрю, капитан стражи Королевских дверей, никогда, собственно говоря, не ходил в фаворитах; но Король к нему благоволил до того, как кардинал де Ришелье стал первым министром (Ботрю сильно выиграл). О других мы будем говорить по мере того, как они станут появляться в нашем рассказе.

Покойный Король был неглуп; но, как я уже однажды сказал, ум его имел склонность к злословию; говорил он с трудом, (Г-н д"Аламбон сильно заикался. Король, увидевший его в первый раз, обратился к нему, заикаясь, с каким-то вопросом. Тот, как вы можете себе представить, ответил ему таким же образом. Это неприятно поразило Короля, словно этот человек желал посмеяться над ним. Подумайте только, как это все выглядело правдоподобно! И ежели бы Короля не уверили, что этот дворянин - заика, Король, быть может, обошелся бы с ним дурно.) и поскольку в придачу он отличался робостью, то и держался, как правило, нерешительно. Он был хорошо сложен, довольно сносно танцевал в балетах, но почти всегда изображал смешных персонажей. Он прочно сидел в седле, мог при случае легко снести усталость и умел выстроить армию в боевой порядок.

Кардинал де Ришелье, который опасался, как бы Короля не прозвали Людовиком-Заикой, пришел в восторг, когда подвернулся случай назвать его Людовиком Справедливым. Произошло это, когда г-жа Гемадек, жена Фужерского губернатора , с плачем и причитанием бросилась к ногам Короля; это его ничуть не тронуло, при всем том, что она была очень красивой. (Впоследствии Пон-де-Курле женился на дочери этой женщины. Это мать герцога Ришелье, ныне г-жа д"Оруа. Гемадеку отрубили голову: он взбунтовался глупейшим образом.) В Ларошели это прозвище закрепилось за Королем благодаря милостивому обращению с ларошельцами. Кто-то шутя добавил «аркебузир» , и стали говорить: Людовик, «Справедливый аркебузир». Однажды, спустя уже много времени, Ножан, играя с Королем не то в мяч, не то в волан, крикнул ему: «Бейте, Государь!». Король промахнулся. «О! - воскликнул Ножан, - вот уж взаправду Людовик Справедливый». Король не рассердился.

Он был немного жесток, как и большинство замкнутых и малодушных людей, ибо правитель наш доблестью не отличался, хотя и желал прослыть отважным. При осаде Монтобана он безучастно взирал на тех гугенотов, которых Бофор велел оставить в городе; большинство из них были тяжело ранены и лежали во рвах замка Королевской резиденции (рвы эти были сухие, и раненых снесли туда, как в наиболее надежное место); Король так ни разу и не распорядился напоить их. Несчастных пожирали мухи.

Долгое время он развлекался тем, что передразнивал гримасы умирающих. Узнав, что граф де Ларош-Гийон (Это был человек, который умел забавно говорить.) находится при смерти, Король послал к нему дворянина, дабы справиться, как он себя чувствует. «Скажите Королю, - ответил граф, - что он сможет поразвлечься довольно скоро. Ждать вам почти не придется: я вот-вот начну свои гримасы. Не раз помогал я ему передразнивать других, нынче настает мой черед». Когда Сен-Map был осужден, Король сказал: «Хотел бы я посмотреть, как он гримасничает сейчас на эшафоте».

Иной раз он довольно разумно рассуждал в Совете и даже, казалось, одерживал верх над Кардиналом. Быть может, тот незаметно для него нарочно доставлял ему это маленькое удовольствие. Короля погубило безделье. Некоторое время у власти стоял Пизьё, затем Ла-Вьевиль, Суперинтендант Финансов, который стал чем-то вроде министра еще до того, как наступило всемогущество Ришелье, и чуть было не взбесил решительно всех. Ему нравилось выводить из терпения дам, которые приходили к нему на прием. Когда у него просили денег, он протягивал руки вперед, словно для плавания, приговаривая: «Плыву, плыву, дна-то уже под ногами нет». Скапен пришел к нему однажды, не помню уж с какою просьбой; стоило ему появиться, как Ла-Вьевиль начинает паясничать. Скапен смотрит на него и наконец говорит: «Вы, сударь, все моим ремеслом занимаетесь, займитесь-ка теперь своим». Король, заставив Ла-Вьевиля поесть моченого сена, дабы уподобить его лошади, назавтра вверяет ему Суперинтендантство финансов. Кто из них, по-вашему, больше заслужил есть сено? Когда, наконец, маршал Орнано добровольно сел в Бастилию, дабы оправдаться в том, в чем, по его словам, он обвинялся, пошел слух, что причиной тому - Ла-Вьевиль. Слуги Месье вывели из себя своего хозяина, который ругался до тех пор, пока Ла-Вьевиль не был уволен в отставку; случилось это в Сен-Жермене; и в самый день его отъезда поварята, как говорят, устроили ему ужасающий кошачий концерт, дабы выставить его за дверь. Возмущенный разнузданным поведением Мулинье и Жюстиса, двух музыкантов придворной Капеллы, которые служили ему недостаточно ревностно, Король наполовину урезал им жалованье. Марэ, шут Короля, придумал, как им поступить, дабы вернуть себе утраченное. Они отправились вместе с ним на вечернюю аудиенцию Короля и станцевали там шуточный танец полуодетыми: тот, кто был в куртке, не надел штанов. «Что это значит?» - спросил Король. «Это, значит, Государь, - ответили они, - что люди, которые получают лишь половину жалованья, и одеваются лишь наполовину». Король засмеялся и вернул им свою милость.

Во время путешествия в Лион в небольшом городке Турнюсе (между Шалоном и Маконом) настоятель монастыря Францисканцев хотел уверить Королеву-мать , что Король, бывший здесь проездом, заставил заговорить немую наложением руки, словно желая исцелить ее от золотухи ; Королеве указали эту девицу. Монах утверждал, что сам при сем присутствовал, а ему вторил весь город. По этому случаю отец Суфран устроил крестный ход с песнопениями. Королева берет монаха с собой и, догнав Короля, говорит ему, что он должен возблагодарить бога за ниспосланную ему милость совершить через него столь великое чудо. Король отвечает, что ему непонятно, о чем идет речь, а францисканец говорит: «Взгляните, как скромен наш добрый Государь!». В конце концов Король заявил, что все это надувательство, и хотел было послать солдат, чтобы наказать обманщиков.

В ту пору он любил уже г-жу д"Отфор, которая была всего лишь фрейлиной Королевы. Подружки говорили ей: «Милочка, тебе ничего не перепадет: Король наш - праведник».

Г-жа де Ла-Флотт, вдова одного из господ дю Белле, обремененная детьми и заботами, вызвалась, хотя эта должность была и ниже ее достоинства, стать наставницей фрейлин Королевы-матери и добилась этого благодаря своей назойливости. Дочку своей дочери, как только той исполнилось двенадцать лет, она отослала Королеве-матери: эта девочка и стала г-жой д"Отфор. Она была красива. Король влюбился в нее, а Королева его приревновала, на что он не обращал никакого внимания. Молодая девушка, подумывая о замужестве, а может быть - желая дать Королю повод для беспокойства, стала принимать кое-какие знаки внимания от других. Неделю он был с нею очень хорош; следующую неделю он ее уже почти ненавидел. Когда Королеву-мать арестовали в Компьене , г-жу де Ла-Флотт сделали статс-дамой вместо г-жи дю Фаржн, а ее внучка получила право на потомственное занятие должности своей бабки.

Не помню уж, во время какой поездки Король отправился на танцы в небольшом городе; в конце бала девушка, по имени Катен Го, встала на стул, дабы вынуть из деревянного шандала огарок свечи, но не стеарииовой, а сальной. Король заявил, что она это сделала так изящно, что он в нее влюбился. Уезжая, он велел дать ей десять тысяч экю за ее добродетель.

Король увлекся затем девицей де Лафайетт. Королева и г-жа д"Отфор стакнулись против нее и с той поры действовали заодно. Король вернулся к г-же д"Отфор, Кардинал велел ее прогнать; это, однако, не нарушило ее союза с Королевой.

Однажды г-жа д"Отфор держала в руке какую-то записку. Король хотел прочесть ее, она не давала. Наконец он решил отнять записку; г-жа д"Отфор, которая его хорошо знала, спрятала листок на груди и сказала: «Ежели хотите, возьмите записку отсюда». И знаете, что сделал Король? Взял каминные щипцы, боясь дотронуться рукою до ее груди.,

Когда покойный Король начинал увиваться вокруг девицы, он говорил: «Отбросьте дурные мысли». С замужними женщинами он не церемонился. Однажды он придумал мотив, который ему очень нравился, и послал за Буаробером, чтобы тот написал слова. Буаробер сочинил куплеты, посвященные любви Короля к г-же д"Отфор. Король сказал: «Стихи подходят, но только надобно выкинуть слово “вожделею”, ибо я вовсе не “вожделею”». Кардинал заметил: «Эге, Буа, да вы в почете: Король посылает за вами». Буаробер рассказал, в чем деле. «О! знаете, что надо сделать? Возьмемте-ка список мушкетеров». В списке значились имена беарнцев, земляков Тревиля, да все такие, от которых язык сломаешь; пользуясь ими, Буаробер написал куплеты, и Король нашел их замечательными.

Его любовные увлечения были престранными: из чувств влюбленного он взял одну ревность. С г-жой д"Отфор (Король сделал ее статс-дамой по праву преемственности; она получила несколько дарственных грамот.) он беседовал о лошадях, собаках, птицах и о других подобных предметах. Но к д"Эгийи-Вассе он ее ревновал; пришлось его убеждать, что последний доводится красавице родственником. Король захотел проверить это у д"Озье; д"Озье знал, в чем дело, и подтвердил все, что требовалось. Этот г-н д"Эгийи был человеком весьма тонкого обращения; (Его звали красавцем д"Эгийи.) он долго выказывал свою любовь к Королеве с помощью, поклонов, а этого для Королевы уже достаточно; Кардинал удалил его, потому что сей молодой человек ничего не боялся. Он пренебрежительно относился к генерал-инспектору артиллерии, ухаживая у него под носом за г-жой де Шале. Это был человек хладнокровный: он командовал галерой и, проявив чудеса храбрости в бою близ Генуи, который дан был после рождения Дофина и где он выразил свое неодобрение г-ну Пон-де-Курле, не желавшему атаковать неприятеля, получил мушкетную пулю в лицо, совершенно его обезобразившую. Жить он не захотел и перевязать себя не позволил.

У Королевы, судя по «Дневнику» Кардинала, был выкидыш из-за того, что ей поставили горчичник. До того, как она забеременела Людовиком XIV, Король спал с ней очень редко. Это называлось «класть подушку», ибо обычно Королева себе ее не клала. Когда Королю сообщили, что Королева беременна, он сказал: «Должно быть, это еще с той ночи». Из-за каждого пустяка он принимал подкрепляющее, и ему часто пускали кровь; это никак не улучшало его здоровья. Я забыл сказать, что лейб-медик Короля Эруар написал о нем несколько томов - его историю со дня рождения до осады Ларошели , - где только и читаешь, в котором часу Король пробудился, позавтракал, плюнул, ходил по малой и большой нужде и т. д. (Маре говорил Королю: «В вашем ремесле есть две вещи, к которым я никак не мог бы привыкнуть».- «Что же это?».- «Есть одному, а... в компании».)

В начале царствования Король был довольно жизнерадостен и недурно развлекался с г-ном де Бассомпьером. .............

Порою Король говорил довольно забавные вещи. Сын Себастьена Заме, погибший при Монтобане в чине бригадного генерала (в те времена это был высокий чин), держал при себе Лаверня (ставшего впоследствии воспитателем герцога де Брезе), который интересовался архитектурой и кое-что в ней понимал. Этот Заме был человеком весьма степенным и всегда отвешивал чинные поклоны. Король говорил, что когда Заме отвешивает свои поклоны, ему так и кажется, будто позади стоит Лавернь и измеряет их своим аршином. Это он написал песенку:

Посейте семячко кокетства, И пышно рогачи взойдут.

Баррадa

Король страстно любил молодого Баррадa; его обвиняли, будто он предавался с ним всяческим мерзостям. Баррадa был хорошо сложен. Итальянцы говорили: La bugerra ha passato i monti, passera ancora il concilio .

Преследуя финансистов, Королева-мать была особенно беспощадна к Бомарше из-за его зятя, маршала де Витрaи. Чтобы спасти его, задумали сосватать дочь другого его зятя, м-ль де Ла-Вьевиль, за Баррадa, дав за нею восемьсот тысяч ливров. Короля это весьма порадовало. «Но,- сказал он, - уж надобно тогда дать круглую сумму, пусть будет миллион». Баррадa рассказал об этом какому-то болтуну; кардинал де Ришелье, который не хотел, чтобы Ла-Вьевиль получил поддержку, и, быть может, желая угодить Королеве-матери, сказал Королю: «Государь, все это прекрасно, но Бомарше предложил мне (это была ложь) миллион за должность Королевского казначея, которая стоит вдвое больше». Это взбесило Витри и Ла-Вьевиля; сватовство расстроилось. К тому же Бомарше был повешен заочно во дворе Судебной палаты; он оставил огромные богатства. Ему принадлежали остров Эгийон, неподалеку от Ларошели, и шесть кораблей, кои он посылал в Индию. Он старался всех убедить, что источник его богатства в торговле.

Я слышал от г-на Баррадa, человека отнюдь не богатого, что кардинал де Ришелье и покойная Королева-мать сильно затуманили мозги покойному Королю. Они использовали подставных лиц, которые приносили письма, направленные против самых знатных придворных. Королева-мать писала Королю: «Ваша жена любезничает с г-ном Монморанси, с Бекингемом, с таким-то и таким-то». Духовники, будучи подкуплены, говорили ему все то, что им приказывали. Баррадa был по природе грубоват; он вскоре подал повод к кривотолкам на свой счет. Король не желал, чтобы он женился, а Баррадa, влюбленный в красавицу Крессиа, фрейлину Королевы, хотел во что бы то ни стало обручиться с нею. Кардинал воспользовался возмущением Короля, чтобы избавиться от его любимца. И вот Баррадa сослали в собственное поместье. Его место занял Сен-Симон. (Король привязался к Сен-Симону, как говорили, потому, что этот юноша постоянно доставлял ему новости, связанные с охотой, а также потому, что он не слишком горячил лошадей и, трубя в рог, не напускал туда слюны. Вот в чем следует искать причины его преуспеяния.)

Сен-Симон

Он был камер-пажом, так же как и Баррадa; но он и поныне остается человеком ничуть не привлекательным, который к тому же прескверно сложен. Этот фаворит продержался дольше, чем его предшественник, и опередил на два-три года Господина Главного; он разбогател, стал герцогом, пэром и членом Высшей Судебной палаты. Кардинал и на этот раз воспользовался неудовольствием Короля, ибо не хотел, чтобы эти любимчики пускали слишком глубокие корни.

После этого г-н де Шавиньи, которому Баррадa не поклонился, уж не помню где, из-за того, что тот позволил себе при встрече с ним какую-то неучтивость, старается его устранить. Баррадa посылают приказ отправиться в отдаленную провинцию. Король сказал: «Я его знаю, меня он ослушается». Пристав, который явился к Баррадa, узнав, что тот желает изложить свой ответ королю лично, предпочел получить его в письменном виде, и Кардинал сказал, что пристав поступил благоразумно; но он выбранил г-на де Шавиньи, заявив ему: «Вы этого хотели, г-н де Шавиньи, вы этого хотели, сами и расхлебывайте». Дело так ничем и не кончилось, и во время осады Корби Баррадa, получив разрешение на Королевскую аудиенцию, предложил графу Суассонскому арестовать Кардинала, для чего просил пятьсот всадников: он де отправится в сопровождении своих друзей и близких и станет ждать Кардинала в горном проходе, с голубой лентой через плечо и жезлом капитана Гвардии; увидев человека, которого Король все еще любит, Кардинал непременно удивится, растеряется, и тогда его можно будет отвезти куда угодно; Король, сказал он, рассержен угрозою набегов со стороны испанцев, нехваткою самого необходимого, и можно не сомневаться, что он ненавидит Кардинала. «Я поговорю об этом с Месье», - сказал граф Суассонский, «Ваша Светлость,- ответил Баррадa, - я не желаю иметь дело с Месье». Все это открылось. Баррадa получил приказ удалиться в Авиньон и повиновался.

Усердие, которое прилагали к тому, чтобы позабавить Короля охотой, немало способствовало пробуждению в нем жестокости. (Однажды, когда Король, танцевал уж не помню какой балет, посвященный «Охоте на дроздов», которую он нежно любил и которую назвал «Дроздовочкой», некто г-н де Бурдонне, знавший г-на Годо, впоследствии епископа Грасского, ибо его земли лежат по соседству с Дре, откуда родом этот прелат, написал последнему письмо: «Милостивый государь, зная, что вы изящно сочиняете стихи, очень прошу вас написать оные к балету Короля, коим я имею честь заниматься, и почаще упоминать в сих куплетах слово “Дроздовочка", весьма любимое Его Величеством». Г-н Годо и по сю пору трудится над этими стихами.) Однако охота далеко не заполняла весь его досуг, и у него оставалось еще достаточно времени, чтобы томиться от скуки. Почти невозможно перечислить все те ремесла, которым он обучился, помимо тех, что касаются охоты: он умел делать кожаные штанины, силки, сети, аркебузы, чеканить монету; герцог Ангулемский говаривал ему в шутку: «Государь, отпущение грехов всегда с вами». Король был хорошим кондитером, хорошим садовником. Он выращивал зеленый горошек, который посылал потом продавать на рынке. Говорят, будто Монторон купил его по весьма дорогой цене, ибо горошек был самый ранний. Тот же Монторон скупил, дабы угодить Кардиналу, все его рюэльское вино, и Ришелье в восторге говорил: «Я продал свое вино по сто ливров за бочку».

Король стал учиться, шпиговать. Можно было наблюдать, как является конюший Жорж с отличными шпиговальными иглами и прекрасными кусками филейной части телятины. Как-то раз, не помню уж кто сказал, что Его Величество шпигует. «Его Величество» и «шпигует» - не правда ли, эти слова замечательно подходят одно к другому!

Чуть было не запамятовал еще одно из ремесел Короля: он отлично брил - и однажды сбрил всем своим офицерам бороды, оставив маленький клочок волос под нижней губою. (С той поры те, кто еще не достиг слишком пожилого возраста, бреют бороду и оставляют только усы.) На это была написана песенка:

О борода моя, о горе! Кто сбрил тебя, сказать изволь? Людовик, наш король: Он бросил вкруг себя орлиный взор И весь обезбородил двор. Лафорс, а ну-ка покажитесь: Сбрить бороду вам тоже след. Нет, государь, о нет! Солдаты ваши, точно от огня, Сбегут от безбородого меня. Оставим клинышек-бородку Кузену Ришелье, друзья, Нам сбрить ее никак нельзя: Где, к черту, смельчака такого я возьму, Что с бритвой подойдет к нему?

Король сочинял музыку и неплохо в ней разбирался. (Он написал мелодию к рондо на смерть Кардинала:

Ну вот, он умер, он от нас убрался, и т. д.

Сочинил это рондо Мирон, чиновник Счетной палаты.) Занимался немного и живописью. Словом, как сказано в его эпитафии:

Какой отменный вышел бы слуга Из этого негожего монарха!

Его последним ремеслом было изготовление оконных рам совместно с г-ном де Нуайе. Все же в нем находили и некое достоинство, свойственное царственной особе, ежели таким достоинством можно считать притворство. Накануне того дня, когда Король арестовал герцога Вандомского и его брата, он был с ними крайне ласков, и на другой день спросил г-на де Лианкура: «Могли бы вы это предположить?», - на что г-н де Лианкур ответил: «Нет, Государь, вы слишком хорошо сыграли свою роль». Король дал понять, что такой ответ не слишком ему приятен; тем не менее казалось, будто он хочет, чтобы его похвалили за умелое притворство.

Однажды он сделал нечто такое, чего никогда бы не допустил его брат. Плесси-Безансон представил ему какой-то отчет; и, поскольку это был человек весьма увлеченный тем, что делает, он раскладывал свои ведомости на столе королевского кабинета, надев по рассеянности свою шляпу. Король ни слова ему не говорит. Закончив отчет, Плесси-Безансон начинает повсюду искать свою шляпу, и тогда король говорит ему: «Она давно у вас на голове». - Герцог Орлеанский однажды предложил подушку придворному, когда тот по рассеянности уселся в зале, по которой его Королевское Высочество прогуливался.

Король не желал, чтобы его камер-лакеи были дворянами; он говорил, что хочет иметь право их бить, а бить дворянина считал невозможным, ибо боялся навлечь на себя нарекания. Должно быть, поэтому он не признавал Беренгена за дворянина.

Я уже упоминал, что Король по природе своей любил позлословить; он говорил: «Я думаю, что такой-то и такой-то весьма довольны моим указом о дуэлях» . Обнародовав этот указ, он сам же потешался над теми, кто не дерется на поединках. Он чем-то напоминал надутого поместного дворянина, который полагает для себя позором, ежели в его дом взойдет судейский пристав; однажды он едва не приказал избить пристава, который по долгу службы явился во двор замка Фонтенбло для взыскания долга без конфискации имущества. Но какой-то Государственный советник, (То был покойный Президент суда Ле-Байель, сказавший: «Надобно проверить. Это по приказу Короля? - спрашивает он. - Прежде всего, ежели это по приказу короля Испании, то надобно наказать дерзкого».) при сем присутствовавший, сказал Королю: «Государь, надо бы узнать, по чьему распоряжению он это делает». Приносят бумаги пристава. «Э, Государь,- говорят, - да он явился от имени Короля, и люди эти - полномочные представители вашего правосудия». В Испании король Филипп II повелел, чтобы судебные приставы входили в дома грандов, и с тех пор им всюду стали оказывать почтение.

Все знают, что король был скуп во всем. Мезре поднес ему том своей «Истории Франции». Королю приглянулось лицо аббата Сюже, он втихомолку срисовал его и не подумав как-то вознаградить автора книги. (После смерти Кардинала он упразднил пенсии литераторам, говоря: «Нас это больше не касается».)

После смерти Кардинала г-н де Шомбер сказал Королю, что Корнель собирается посвятить ему трагедию «Полиевкт». Это напугало Короля, потому что за «Цинну» Монторон подарил Корнелю двести пистолей. «Да не стоит»,- говорит он Шомберу. «О Государь, - отвечает Шомбер, - он это делает не из корысти».- «Ну, если так, хорошо, - говорит Его Величество,- мне это доставит удовольствие». Трагедия вышла с посвящением Королеве, ибо Король к тому времени умер.

Однажды в Сен-Жермене он пожелал проверить расходы на стол своего Двора. Он вычеркнул молочный суп из меню генеральши Коке, которая ела его каждое утро. Правда, она и без того была толстой, как свинья. (Король обнаружил в ведомости бисквиты, которые подавались накануне г-ну де Ла-Врийеру. Как раз в эту минуту г-н де Ла-Врийер вошел в комнату. Король резко заметил ему: «Как я погляжу, Ла-Врийер, вы большой охотник до бисквитов».) Зато проявил большую щедрость, когда, прочтя в перечне блюд «Горшочек желе для такого-то», в ту пору больного, он сказал: «Пусть бы он обошелся мне в шесть горшочков, только бы не умирал». (Однажды, когда Ножан вошел в его спальню, Король сказал: «О, как я рад вас видеть: а я-то думал, что вы сосланы».) Он вычеркнул три пары туфель из гардеробной ведомости; а когда маркиз де Рамбуйе, Обергардеробмейстер, спросил Короля, как он прикажет поступить с двадцатью пистолями, оставшимися после покупки лошадей для спальной повозки, тот ответил: «Отдайте их такому-то мушкетеру, я ему задолжал. Прежде всего надо платить свои долги». Он отнял у придворных сокольничих право покупать мясные обрезки, которые те по дешевке приобретали у кухонных конюших, и велел кормить ими своих соколов, никак не возмещая кухонных конюших.

Он не был добр. Как-то в Пикардии он увидел скошенный, хотя еще совсем зеленый овес и кучку крестьян, глядевших на эту беду; но вместо того чтобы посетовать Королю на его Шеволежеров , которые совершили сей подвиг, крестьяне пали перед ним ниц, восхваляя его. «Мне очень досадно, - сказал Король, - что вам нанесен такой ущерб». - «Да ничего, Государь, - отвечали они, - ведь все ваше, лишь бы вы здравствовали, нам и того довольно». - «Вот добрый народ!» - сказал Король, обращаясь к своей свите. Но он ничего не дал крестьянам и даже не подумал облегчить им подати.

Одно из наиболее явных проявлений щедрости, которую Король позволил себе в жизни, произошло, думается мне, в Лотарингии. Как-то в одной деревне, где народ до последней войны привык жить в достатке, крестьянин, у которого он обедал, пришел в такое восхищение при виде капустного супа с куропаткой, что, заглядевшись на это блюдо, дошел до комнаты, где обедал Король. «Какой прекрасный суп», - сказал Король. «Так думает и ваш хозяин, Государь, - ответил дворецкий, - он с этого супа не сводит глаз». - «Право? - спросил Король, - так пусть же он его съест». Он велел закрыть миску и отдать суп крестьянину.

После того как Кардинал выгнал г-жу Отфор, а Лафайетт ушла в монастырь, Король однажды заявил, что желает отправиться в Венсенский лес, и по пути задержался на пять часов в Обители Дочерей Святой Марии, где находилась Лафайетт. Когда он уезжал оттуда, Ножан сказал ему: «Государь, вы посетили бедную пленницу!». - «Я больший пленник, чем она», - ответил Король. Кардиналу показалась подозрительной эта длинная беседа, и он отправил к Королю г-на де Нуайе, которого г-н де Трем не мог не впустить; это заставило Короля прервать свидание. (Был некто Буазамей, первый камердинер Королевского гардероба, коего Король очень жаловал. Его прогнали вместе с Лафайетт.)

Его Высокопреосвященство, отчетливо понимая, что Королю надобно какое-то развлечение, как я уже упомянул, обратил внимание на Сен-Мара, который и до того был довольно приятен Королю. Сие намерение Кардинал вынашивал с давних пор, ибо маркиз де Лафорс целых три года не мог избавиться от своей должности Обергардеробмейстера. (Полагаю, что должность эту дали ему вместо должности капитана Лейб-гвардии.) Кардинал не хотел, чтобы ее занял кто-либо кроме Сен-Мара. И в самом деле, г-н д"Омон, старший брат Вилькье, ныне маршал д"Омон, так и не получил ее, несмотря на лестный отзыв о нем Короля.

Поначалу г-н де Сен-Map подбивал Короля на кутежи: они танцевали, бражничали. Но, поскольку он был юношей пылким и любящим собственное удовольствие, его вскоре стала тяготить жизнь, на которую он пошел лишь с неохотою. К тому же Ла-Шене, первый камердинер Короля, приставленный к нему в качестве соглядатая, поссорил его с Кардиналом: он сообщил Кардиналу о Короле множество подробностей, коих Сен-Мар ему не сообщал, несмотря на то что Кардинал их от него требовал. Сен-Мар, став Господином Главным (Г-на де Бельгарда заставили принять небольшое вознаграждение за эту должность, и посему он получил разрешение вернуться ко Двору.) и графом Даммартеном, добился того, что Ла-Шене прогнали: вот из-за этого и разгорелась война между ним и Кардиналом.....................

Король поручал шпионить за Сен-Маром, дабы узнать, не ходит ли он к кому-нибудь тайком. Господин Главный был в ту пору влюблен в Марион (Марион де Лорм.) больше чем когда-либо. Однажды, когда он отправился к ней в Бри, его приняли за вора какие-то люди, которые в самом деле преследовали воров. Они привязали его к дереву, и не окажись случайно поблизости человека, который знал Сен-Мара, его отвели бы в тюрьму. Г-жа д"Эффиа испугалась, как бы ее сын не женился на Марион, и добилась запрещения этого брака Судебной палатой. Одно время он изрядно бесил свою мать, весьма скупую, тем, что назло ей менял платье по четыре раза на дню и всякий раз отправлялся к своей возлюбленной. Однако когда сын вошел в милость у Короля, ее неприязнь к нему исчезла. Да и как ей было его не любить, ведь из всех ее сыновей он один чего-то стоил; он был мужествен: он дрался, и притом отлично, с дю Доньоном, ныне маршалом Фуко. Он был умен и превосходно сложен. А старший брат его умер сумасшедшим; он делал подметки к башмакам из самых дорогих штофных обоев замка Шилли; что до аббата, то он - человек ничем не примечательный, хотя довольно неглупый.

Самым большим увлечением Господина Главного в ту пору была Шемро, ныне г-жа де Ла-Базиньер. Она была тогда в монастыре в Париже. (Ее прогнали из-за него и наконец отправили в Пуату.) Однажды вечером в Сен-Жермене он встречает Рювиньи и говорит: «Пойдем со мной, мне надобно выбраться отсюда, чтобы повидать Шемро. Есть одно место, где я надеюсь перейти через ров: там меня ждут с двумя лошадьми». Они выходят; но, оказывается, конюх, улегшись на землю, заснул, и лошадей угнали. Господин Главный в полном отчаянии: они бегут в городок, чтобы попытаться достать других лошадей, и замечают какого-то человека, который следует за ними на почтительном расстоянии. Это - гвардейский шеволежер, самый главный из шпионов, приставленных Королем к Сен-Мару. Узнав его, Господин Главный подзывает его и вступает с ним в беседу. Этот человек начинает их убеждать, что они, мол, собирались драться на дуэли; Сен-Мар заверяет его в противном; наконец, соглядатай удаляется. Рювиньи посоветовал Господину Главному вернуться, чтобы не навлекать на себя гнев Короля, лечь в постель, а через два часа послать за несколькими офицерами Королевского гардероба, чтобы те пришли с ним поболтать, ибо он не может уснуть; таким образом, он на некоторое время подорвет доверие Короля к. шпионам, ибо тому завтра же будет доложено, что он, Сен-Map, выходил из замка. Господин Главный послушался совета. Поутру Король спрашивает у него: «А, так вы были в Париже?». Сен-Map призывает своих свидетелей. Шпион посрамлен, а Господин Главный. получил возможность совершить три ночных поездки в Париж.

По правде говоря, жизнь, которую Король понуждал его вести, была незавидною. Король, как видно, избегал людей, а особенно Парижа, ибо ему стыдно было видеть бедствия парода. Когда он проезжал, ему почти никто не кричал «Да здравствует Король!». Но он был совершенно неспособен навести порядок. Он оставил за собою лишь заботу о снабжении всем необходимым рот Гвардейского полка и некоторых старых воинских частей, относясь к этому более ревниво, нежели к чему-либо другому.

Было замечено, что Король любит все, что ненавидит Господин Главный, а Господин Главный ненавидит все, что любит Король. Сходились они лишь в одном - в ненависти к Кардиналу. Я уже рассказывал об этом. Господин Главный бежал слишком поздно; он укрылся в Нарбонне у одного горожанина, дочь коего была в дружбе с его камер-лакеем Беле, сопровождавшим его туда. Он пробыл там сутки, когда отец этой девицы, уже старый человек, который почти не выходил из дому, отправившись к мессе, услышал, как на улице при звуке труб кричат, что тот, кто сообщит, где находится Господин Главный, получит такое-то вознаграждение, а тому, кто укрывает его, грозит смертная казнь «Эге, - подумал он, - не тот ли это человек, что остановился у нас? Каков он из себя?». Так бедного Сен-Мара и взяли.

Заговор Господина Главного

Вот что я узнал позднее от г-на Эспри, академика, который был в ту пору на службе у г-на Канцлера. Г-н де Ту заявил Фонтраю: «Вы были в Испании; не вздумайте хитрить со мной: Господин Главный рассказал мне все». Кардинал в это время находился на водах в Нарбонне, к которым Король относился недоверчиво, и делал все возможное, чтобы Его Величество тоже приехал туда, но тщетно. Король не знал, на что решиться, и в сопровождении Господина Главного отправился по направлению к озеру Эгморт, когда его догнал де Шавиньи и заявил, что им раскрыт заговор. Позднее он показал Королю соглашение с Испанией; в сущности, это была лишь пестревшая ошибками копия. Король вернулся обратно. Во дворце во время беседы с Королем и Господином Главным Шавиньи дернул Короля за полу платья, как делал это обычно, когда желал сообщить Его Величеству что-либо с глазу на глаз. Король тотчас же проходит в другие покои; Господин Главный хотел было проследовать за ним, но Шавиньи властно заявил: «Господин Главный шталмейстер, мне нужно кое-что сообщить Королю». Господин Главный, по молодости лет, оставил Короля наедине с Шавиньи; как это будет видно из моего дальнейшего рассказа, Король к тому времени охладел к своему любимцу. И вот г-н де Шавиньи - а было это уже в Нарбонне - убедил Короля арестовать Господина Главного. Тот спасается бегством; я забыл сказать, что Фонтрай бежал еще за неделю до этого, видя, что разбор дела заговорщиков подвигается слишком медленно, и понимая, что это не к добру. Сен-Мар укрылся у некоего горожанина. Вечером Господин Главный говорит одному из своих слуг: «Ступай, погляди, не открыты ли случайно какие-либо городские ворота». Слуга поленился туда пойти, ибо ворота, по обыкновению, запирались спозаранку. И надобно же такому случиться! Как раз одни из ворот оставались открытыми всю ночь, дабы пропустить кортеж маршала де Ламейре. Хозяин узнал Сен-Мара и, боясь подвергнуться наказанию, и т. д. и т. п.

Кардинал Мазарини первым приехал в Лион и отправился в тюрьму Пьер-Ансиз к г-ну де Буйону, которому заявил: «Ваш договор у нас в руках», - и начал читать ему наизусть отдельные статьи. Того это весьма поразило, и он решил, что Герцог Орлеанский все уже рассказал. Поскольку ему обещали жизнь, он во всем признался. Когда вели Господина Главного, мальчик лакей, каталонец, бросил ему катышек из воска, внутри которого была записка с кое-какими невразумительными советами. Этот мальчик состоял у него на службе и отважился на сей смелый поступок, выполняя поручение принцессы Марии.

Господин Главный признался во всем; он надеялся, что Король никогда не допустит, чтобы его казнили, и его только удалят от Двора; он, Сен-Мар, еще так молод, у него впереди достаточно времени, чтобы дождаться смерти Кардинала, а потом вернуться ко Двору. Поначалу Сен-Мар признался во всем наедине г-ну Канцлеру. Король, приехав, наговорил: Канцлеру всяческого вздора, упомянув, между прочим, что никак не мог приучить этого скверного мальчишку Сен-Мара ежедневно читать «Отче наш». Канцлер сказал Кардиналу: «Что до Господина Главного, то тут все ясно; но что нам делать с другим, с де Ту, ума не приложу».

Когда Господина Главного после множества допросов привели наконец в Лионскую Судебную палату, он предстал перед членами Следственной комиссии, ибо ни один из заговорщиков, даже г-н де Ту, которому следовало бы знать, что это отсрочит приговор, не заявил об отводе свидетелей. И там, будучи убежден, что Королю достаточно будет его чистосердечного признания, Сен-Мар рассказал непринужденно и с достоинством истинного дворянина всю историю своего возвышения. Здесь-то он и признался, что г-н де Ту знал о договоре с Испанией, но все время пытался убедить его, Сен-Мара, не принимать в этом участия. Потом ему устроили очную ставку с де Ту, который лишь пожал плечами, словно жалеючи Господина Главного, но ни единым словом не упрекнул его в предательстве. Г-н де Ту сослался на закон касательно Conscii , на который опирается Указ Людовика XI, никогда не применявшийся. Но г-н де Ту плохо истолковал этот закон, упорно разъясняя, что Conscii означает только «сообщники», но это далеко не так. Г-н де Миромениль имел мужество высказать мнение, что Сен-Мара следует оправдать. Проживи Кардинал несколько дольше, он не поблагодарил бы г-на де Миромениля за это мнение. Ссылка на то, что Первый Президент Судебной палаты, де Ту, отправил на эшафот некоего вельможу за подобную же провинность, сильно повредила его внуку.

Господин Главный был столь далек от мысли о смерти, что когда ему перед объявлением приговора предложили поесть, он сказал: «Есть я не хочу: мне прописаны пилюли, дабы очистить желудок, надобно их принять». И он так почти ничего и не съел. Потом ему объявили приговор. При этом столь суровом и неожиданном известии он не выказал, однако, и признака удивления. Он держался стойко, и та мучительная борьба, которая происходила в его душе, никак не проявилась внешне. Хотя, согласно приговору, его не должны были подвергать пытке, ему все же пригрозили ею. Это его растревожило, но он и тут ничем не выдал себя и уже начал расстегивать свою куртку, когда ему велели поднять руку и говорить правду. Он продолжал стоять на своем и заявил, что добавить ему больше нечего. Умер он с поразительным мужеством, не стал говорить пустых речей, а только поклонился тем, кого увидел в окнах и узнал; он все делал поспешно и, когда палач хотел отрезать ему волосы, отнял у него ножницы и передал их брату-иезуиту. Он пожелал, чтобы ему лишь слегка подрезали волосы сзади, остальные он начесал себе на лоб. Он не захотел, чтобы ему завязывали глаза. Когда палач нанес удар, глаза Сен-Мара были открыты, и он так крепко держался за плаху, что его руки с трудом оторвали от нее. Голову ему отрубили с первого удара.

После смерти кардинала де Ришелье (Жюи по возвращении из Савойи сказал в Лионе г-ну Эспри, что Кардинал долго не протянет, потому что велел закрыть свой свищ. Он совершил это сумасбродство из чистоплотности. И вот он в Рюэле, где его навещает Королева. Он не осмеливается ездить в Сен-Жермен, а Король не осмеливался ездить в Рюэль. Кардинал решил добиться расположения Гито, ибо (кроме Тревиля) Гвардейские капитаны Гито, Тийадэ, дез Эссар, Кастельно и Ласаль были людьми, которых ему никак не удавалось привлечь на свою сторону: они были преданы Королю. Итак, Кардинал просит Гито навестить его, принимает со всевозможной учтивостью, велит угостить обедом, вкусным и сытным. После обеда он приглашает его к себе одного и спрашивает, хочет ли тот стать его другом. «Монсеньер, я всегда был предан Королю».- «Э! - сказал Кардинал, трижды презрительно махнув рукой. - Господин де Гито, да вы просто смеетесь; ступайте, ступайте, господин де Гито». Случай с Тревилем нарушил душевный покой Кардинала; это ускорило его смерть.) Король очень радовался, получая сам письма и депеши. Он говорил, что у него никогда не будет фаворита среди Гвардейцев. К г-ну Нуайе он проявлял как будто большую привязанность, чем к кому-либо другому; когда Королю нужно было что-либо делать, а г-на де Нуайе при этом не было, он заявлял: «Нет, нет, подождем голубчика». Тот входил потихоньку со свечой в руке; он с успехом мог бы служить другому монарху. Про него говорили, что он де «Иезуит-калоша», («Калошами» прозвали фрейлин Королевы, не живущих во Дворце, потому что они оставляют свои калоши у входных дверей.) потому что, принадлежа к ордену Иезуитов, не носил их одежды и не жил вместе с ними. И все же именно он прогнал отца Сирмона, но только для того, чтобы заменить его другим, который был большим иезуитом, чем он, если так можно выразиться; ибо отец Сирмон слишком откровенен и пишет только небольшие книжечки, а иезуиты хотят, чтобы сочинялись толстые тома. Наш де Нуайе, веря в привязанность Короля, оказался в трудном положении, ибо кардинал Мазарини и Шавиньи не давали покоя тем, кто становился приближенным Короля; и хотя де Нуайе находился постоянно при Короле в Сен-Жермене, а Мазарини и Шавиньи - почти все время в Париже, все-таки они его выжили. Вскоре он умер в собственном доме, в Дангю, недалеко от Понтуаза. К нему уже давно подбирались, так же как и к покойному Кардиналу.

Вскоре умер и Король. Он всегда боялся дьявола, ибо не любил бога, но пуще страшился ада. Лет двадцать тому назад ему было видение, заставившее его отдать королевство под защиту Пресвятой Девы, и в Распоряжении, которое было составлено по этому поводу, значилось: «Дабы все наши добрые подданные попали в рай, ибо такова наша воля». Так заканчивался сей прекрасный манускрипт. Заболев предсмертным недугом, Король стал необычайно суеверным. Однажды, когда ему рассказывали о каком-то блаженном, якобы обладавшем особым даром отыскивать места погребения святых, который, проходя где-либо, говорил: «Ройте здесь, тут погребен святой»,- причем ни разу не ошибся, Ножан сказал: («В своей скверной шутовской манере», как написано в «Дневнике» Кардинала.) «Будь у меня такой блаженный, я бы отвез его к себе в Бургундию, он нашел бы мне уйму трюфелей». Король разгневался и крикнул: «Прочь отсюда, негодяй!». Людовик XIII умер, сохраняя стойкость духа, и как-то, глядя на колокольню Сен-Дени , которая видна из нового Сен-Жерменского замка, где он лежал, промолвил: «Вот, где я скоро буду». Принцу Конде он сказал: «Кузен, я видел во сне, будто мой кузен, ваш сын, дрался с врагами и одолел их». Он говорил о битве при Рокруа . Король послал за членами Судейской палаты, дабы взять с них обещание в том, что они будут соблюдать составленное им Распоряжение: оно было написано по образцу распоряжения кардинала де Ришелье, он лишь немного в нем изменил. Согласно этому Распоряжению, при Королеве учреждался непременный Совет, где она, как и все, имела только один голос. Король сказал Советникам, что, ежели они сделают его вдову регентшей, как ныне покойную Королеву-мать, она им испортит все. Королева бросилась ему в ноги; он велел ей тотчас подняться: он хорошо знал ее и презирал.

Король велел окрестить Дофина: кардинал Мазарини держал его на руках вместо Папы.

После смерти принца Анри де Конде , который, умирая, тоже выказал большую твердость духа, говорили, что не так уж это почетно - хорошо умереть, раз эти двое умерли хорошо. На похороны Короля шли, как на свадьбу, а навстречу Королеве - словно на пирушку. Ее жалели и не знали, что она собой представляет.

Так уж получилось, что об Анне Австрийской, жене Людовика XIII и матери Людовика XIV, мы знаем значительно больше, чем о других французских королевах. Главным образом, это заслуга Александра Дюма, который посвятил "веку Людовика Великого" свою самую знаменитую и самую удачную серию романов - о мушкетерах, и размашисто, яркими красками описал не только "великолепную четверку", но и тогдашних исторических деятелей - слабовольного Людовика XIII, "настоящего монарха" Людовика XIV, умного, энергичного и безжалостного Ришелье, скупого плута Мазарини, гордую и прекрасную Анну Австрийскую. Причем, раздавая эти характеристики, Дюма весьма мало считался с реальностью - для него История была лишь манекеном, который он обряжал в нужные одежды - по своему вкусу. И его "исторические" герои на деле - лишь тени, а то и карикатуры на самих себя. Особенно не повезло в этом смысле Ришелье. Блестящий политик, великий государственный деятель, по значимости сделанного для Франции сопоставимый разве что с Де Голлем, он предстал в романе злобным интриганом, только и думающим, как поссорить венценосных супругов. Анне Австрийской, наоборот, повезло - заурядная, легко поддававшаяся влиянию принцесса с трудной судьбой, благодаря таланту Дюма стала настоящей романтической героиней. Алмазные подвески, любовь и смерть Бэкингема, ревность короля и ненависть кардинала - чем не атрибуты жизни роковой красавицы, чей сын стал самым знаменитым французским монархом?

На самом деле, судьба Анны Австрийской была далеко не так романтична, как хотелось бы Дюма, хотя и не менее богата приключениями. Ана Маурисия, старшая дочь испанского короля Филиппа III, родилась в 1601 году при самом скупом, мрачном и религиозном дворе в Европе. В ту пору богатство и мощь "империи, где никогда не заходит солнце" начали потихоньку истощаться. Отец Аны был слишком слабым королем, чтобы удерживать в своих руках власть, и всеми делами заправлял его первый министр - герцог Лерма. Для своих удовольствий Лерма денег не жалел, а вот королевское семейство у него жило по-спартански. Правда, в Испании считали, что детей нужно воспитывать в строгости, набожности и лишениях. Так принцы и принцессы получали "боевую закалку", после которой даже жизнь в монастыре казалась им праздной и роскошной.

Приличного образования Ана так и не получила. В ту пору было принято учить принцесс только латыни и основам европейских языков, а все остальное время они должны были проводить в молитвах. Есть что-то вкусное или нарядно одеваться полагалось только по очень большим праздникам. Обычно же инфантины ходили в черных, громоздких и чудовищно-неудобных платьях, им не разрешали бегать и играть (праздность при испанском дворе считалась тяжким грехом), за каждым их действием сурово следили дуэньи.

Даже с родителями дети виделись только в дни, установленные регламентом. Нарушить его мог лишь Филипп III, но он почти не интересовался малышами. Его жена, королева Маргарита, жила в условиях, не менее жестких, чем ее дочери. Выданная замуж в 15 лет, она почти каждый год дарила королю очередного отпрыска, и за десять лет супружеской жизни возненавидела все - мужа-тряпку, которым вертел министр, самого министра, купавшегося в роскоши, в то время как ей приходилось чуть ли не голодать, ханжеский, погрязший в интригах испанский двор... "Лучше быть простой монахиней в Австрии, чем испанской королевой!" - жаловалась она австрийскому посланнику. Королева умерла в 27 лет, почти счастливая, что избавляется от ненавистной ей жизни.

К тому времени Ане не было и десяти, но она была уже просватана - за австрийского принца Фердинанда. Принц приходился ей кузеном, но родителей жениха и невесты это не смущало: Габсбурги привыкли заключать браки "между своими", не интересуясь, к каким последствиям это может привести. Но Ане повезло. В 1610 году в соседней Франции изменилось "лицо государства", и вместо убитого Генриха IV, враждовавшего с Испанией, власть получила его жена Мария Медичи, истовая католичка, жаждавшая дружбы с "первой христианской державой мира". По обычаю того времени, политический союз скрепили династическим: 10-летний инфант Филипп женился на одной из французских принцесс, а 14-летняя Ана вышла замуж за своего ровесника - юного Людовика XIII.

Юный Луи 13-й

Поначалу никто не сомневался, что Людовик и Ана (ставшая Анной) будут дружной и любящей парой. Молоденькая королева по праву считалась самой красивой принцессой в Европе, и король (который, кстати, тоже был хорош собой) готов был сдувать с нее пылинки. Но Анна была еще слишком юной, чтобы это оценить. Попав из чопорного Мадрида в блестящий и расточительный Париж, она с головой окунулась в водоворот удовольствий и веселых проделок, на которые так косо смотрели в Испании. А поскольку ее муж был угрюмым одиночкой, королева нашла себе другого партнера для игр - младшего брата короля Гастона Орлеанского, улыбчивого, элегантного, остроумного, куда более подходившего ей по характеру. Возможно, Людовик не принимал бы близко к сердцу дружбу жены с братом, но его мать постоянно намекала, что Анна - вертихвостка и за ней нужен глаз да глаз. Нравственность невестки свекровь интересовала мало - просто она боялась, что Анна начнет командовать слабовольным супругом и лишит ее власти.

Мария Медичи

Гастон Орлеанский

В 1617 году от власти королеву-мать таки отстранили - без всякого участия Анны Австрийской. Тем не менее, Медичи не отказала себе в удовольствии подложить под брак сына "мину замедленного действия". Она оставила при дворе дочь герцога де Монбазона, эффектную блондинку, первую красавицу Франции. Королева-мать рассчитывала, что Людовик не устоит перед чарами не по возрасту опытной кокетки - и ошибалась. Король презирал чересчур активных женщин. Набивавшуюся ему в фаворитки де Монбазон он выдал за своего первого министра де Люиня, а когда тот умер - посоветовал вдове уехать в провинцию. Король и не подозревал, какого опасного врага он нажил себе в лице оскорбленной красавицы. Не прошло и полгода, как вдова вышла замуж за герцога де Шеврез, вернулась ко двору и стала любимой подругой Анны Австрийской.

мадам де Шеврез

Именно она втравила 24-летнюю королеву в любовную авантюру, за которую Анне пришлось дорого заплатить - историю с герцогом Бэкингемским. Всесильный любимец английского короля прибыл во Францию в 1625 году - и был покорен красотой жены Людовика XIII. Чтобы произвести на нее впечатление, 32-летний герцог сорил деньгами и был готов на любые безумства. Скучающую Анну Австрийскую он очаровал без труда. Но, получив строгое кастильское воспитание, королева одаривала поклонника максимум восхищенной улыбкой. Первому щеголю Европы, менявшему любовниц, как перчатки, этого было мало. Он готов был потратить половину денег английской короны, чтобы благосклонность Анны выразилась в чем-то более существенном.

Джордж Вильерс, герцог Бэкингем

В лице герцогини де Шеврез Бэкингем нашел верного союзника. Та готова была часами рассказывать королеве о красоте и щедрости англичанина, потихоньку склоняя ее к тому, чтобы дать поклоннику "минутную аудиенцию". Наконец, на празднике в амьенских садах Анна поддалась искушению и позволила де Шеврез увести себя прогуляться по одной из темных аллей. Через несколько минут из аллеи, по которой удалилась королева, послышался шум. Сбежавшиеся придворные и слуги стали свидетелями беспрецедентного зрелища: ее величество весьма энергично вырывалась из объятий английского гостя.

Скандал стал достоянием всей Европы. На следующий день герцог был вынужден уехать из Франции, а Анна Австрийская - давать объяснения мужу. Фактически, все произошедшее свидетельствовало скорее в ее пользу, но убедить в этом разгневанного Людовика было невозможно. Отношения между супругами, которые к тому времени и так были прохладными, испортились окончательно.

Виновником неутихающей ярости мужа Анна считала нового первого министра - Армана дю Плесси, кардинала Ришелье. Вопреки тому, что писал Дюма, конфликт между королевой и Ришелье носил чисто политический характер. Министр проводил "антиспанскую" линию в политике, и это, понятно, не устраивало сестру испанского короля. Кроме того, будучи истовой католичкой, Анна не могла понять, как князь церкви может быть союзником немецких протестантов в войне против ее кузена - католического императора. А поскольку понятие "интересы государства" в то время было не в чести среди знати, вывод напрашивался только один: Ришелье - ее личный враг, который хочет ее погубить.

Ришелье

Отныне Анна Австрийская и ее верная де Шеврез участвовали во всех заговорах против кардинала. Заговоры эти, как правило, заканчивались плачевно: королеве и герцогу Орлеанскому приходилось оправдываться, герцогине де Шеврез - скрываться за границей, менее знатным интриганам - платить головой. Впрочем, Ришелье не раз доказывал, что может мстить, невзирая на знатность. Участие в одной из интриг стоило жизни герцогу де Монморанси, другой заговор вынудил Людовика XIII выслать из страны родную мать, умершую в Кельне почти в нищете.

Правда, Анну Австрийскую Ришелье щадил. Хотя поквитаться с ней ему было проще всего: еще со времен скандала с Бэкингемом развод был заветной мечтой его величества. Но кардинал понимал то, о чем и слышать не хотел обиженный муж - Папа Римский вряд ли бы дал согласие на расторжение брака, а значит, Людовик не смог бы жениться вновь. Франции же требовался наследник, причем не такое ничтожество, как Гастон Орлеанский, предававший всех своих друзей и живший на подачки испанского короля. Выбор у Ришелье был небольшой, и он надеялся, что Анна поумнеет и наконец родит королю сына.

Людовик 13-й

Уговаривать его величество простить жену пришлось несколько лет, причем Ришелье привлек к этому даже отставную фаворитку монарха. Наконец Людовик поддался минутной слабости, и через положенный срок вся Франция праздновала рождение дофина. Правда, уже тогда поползли слухи о том, что короля обманули, и родившийся мальчик - вовсе не его сын. Но серьезных "улик" против королевы не было - тем более, что Ришелье, крайне нуждавшийся в наследнике, и не пытался их искать. Людовик же был настолько рад рождению сына, что на какое-то время помирился с женой, в результате чего на свет появился еще один принц - Филипп Анжуйский.

К тому времени Анна пересмотрела свое отношение к Ришелье и поняла, что кардинал - скорее, ее союзник, чем враг. Этому способствовал талантливый политик, которого Ришелье выбрал себе в преемники - Джулио Мазарини, красивый, хотя и не очень знатный итальянец, с конца 30-х годов ставший любовником королевы. Именно Мазарини убедил Анну, что своими интригами против кардинала она помогает другим - но не себе. Королева исправилась и "сдала" Ришелье очередной заговор, предоставив улики, доказывавшие государственную измену брата короля.

В ответ, Ришелье, как мог, старался помирить венценосных супругов. Увы, безуспешно: король не только не желал слышать о жене, но и потихоньку начинал ненавидеть собственного сына. Смерть кардинала в 1642 году поставила свободу, а то и жизнь Анны под угрозу - теперь ничто не мешало Людовику заточить королеву в монастырь. Но Анне Австрийской повезло: всего через полгода после смерти кардинала, ее муж заболел и внезапно умер, не оставив даже толковых распоряжений по поводу регентства.

Благодаря Мазарини, регентство и власть достались Анне. Правда, в стране было неспокойно: бушевала Фронда, мятеж принцев, мечтавших прогнать "испанку и итальянца", устранить юного короля и возвести на престол слабохарактерного Гастона Орлеанского. Королеву спасло только то, что ее политические враги зачастую придерживались разных целей, и постоянно переходили "из лагеря в лагерь" - то на сторону королевы, то на сторону мятежников. Анна и Мазарини вовсю пользовались этим: льстили, уговаривали, обещали златые горы, арестовывали, бросали в темницу, казнили... Королева была бесконечно признательна своему первому министру. Ведь именно Мазарини в конце концов навел порядок в стране, завершил Тридцатилетнюю войну с Испанией, и выгодно женил молодого короля на инфанте. Умирая, кардинал оставлял Людовику XIV мирное и процветающее королевство.

Мазарини

После смерти Мазарини Анна отошла в тень. Она не очень ладила с высокомерным и эгоистичным Людовиком и предпочитала ему общество ласкового и заботливого младшего сына. Прожив бурную жизнь, королева даже в старости была очень хороша собой и выглядела много моложе своих лет. В 1666 году она умерла на руках у безутешного Филиппа Орлеанского, по иронии судьбы, внешне похожего на Людовика XIII.

Испанская инфанта, французская королева, регентша и мать Людовика XIV, Анна Австрийская никогда не задумывалась над тем, какой останется в памяти потомков. Она даже представить не могла, что через двести лет после ее смерти романист всех времен и народов Александр Дюма подарит ей то, чем жизнь не балует даже королев - вечную молодость и красоту, прекрасного и благородного возлюбленного, а также четырех преданных рыцарей плаща и шпаги, готовых умереть за ее жизнь, честь и любовь, - Атоса, Портоса, Арамиса и д"Артаньяна.

Семнадцатый век во французской истории делится на две половины: вторую принято называть «Великим веком» – веком Людовика XIV, а первую – мрачным временем тирании кардинала Ришелье, из-за спины которого робко выглядывает карикатурная фигура Людовика XIII, отца будущего Короля-Солнца. Как и все стереотипы, это упрощенное представление уводит нас в сторону от истины…

Отношения между Людовиком Справедливым (такое прозвище даром не дадут) и кардиналом, заслужившим прозвание «великого», были вовсе не такими, как их описывали поэт-романтик Альфред де Мюссе или плодовитый романотворец Дюма-отец.

Кроме того, не следует сбрасывать со счетов и еще одного персонажа, одно время дополнявшего их дуэт до трио – королеву-мать Марию Медичи. Эта эпоха предоставляет богатейший материал для размышлений о роли личности в истории.

Первая половина семнадцатого века стала переходным периодом от феодальной вольницы к абсолютизму; как любой переходный период, это было время бурных страстей, борьбы честолюбий, столкновения традиций и новых императивов, принятия непростых решений; это было время страданий и горя, но вместе с тем время ожиданий и надежд. Не будь тридцатилетнего правления Людовика XIII, его сын, официально пробывший на троне целых семьдесят лет, не смог бы сказать: «Государство – это я ».

Портрет Людовика XIII в 1611 году.

Людовик XIII родился 27 сентября 1601 года. Дофина воспитывали как будущего короля, и мальчик с ранних лет знал о своем высоком и важном предназначении.

«Им было тем сложнее управлять, что он, казалось, был рожден, чтобы править и повелевать другими », – писал его первый наставник, Воклен дез Ивето. На вопрос учителя, в чем состоит долг доброго государя, Людовик тотчас ответил: «Бояться Бога». «И любить справедливость », – подсказал учитель, но дофин поправил его: «Нет! Нужно вершить справедливость ».

Он с детства терпеть не мог лжи, сам говорил то, что думал, и лишал своего доверия тех, кто хоть раз пытался его обмануть. Это качество он сохранил, став королем, и многие министры узнали эту черту его характера на собственном горьком опыте.

Ему не исполнилось и девяти, когда его отец Генрих IV, которого он боготворил, был убит. Эта трагедия сильно поразила ребенка, от природы склонного к меланхолии и печальной задумчивости, но не сломила его характер. Официально король становился совершеннолетним в тринадцать лет, однако королева-мать, правившая страной от лица своего старшего сына, не собиралась выпускать власть из своих рук.

Эта надменная, властная, злопамятная, эгоистичная женщина не обладала государственным умом и легко подпадала под чужое влияние, даже нуждалась в нем. В глубине души она была робкой и нерешительной, мнительной и внушаемой, но при этом глупо упрямой.

Она позволила себя околдовать итальянскому проходимцу Кончино Кончини, мужу своей любимой камеристки Леоноры Галигаи. Он возглавил Королевский совет и вершил суд, не зная законов, стал маршалом д"Анкром, не понюхав пороху, и в своей наглости дошел до того, что позволял себе садиться на место короля, а выходя из покоев королевы-матери, делал вид, что застегивает штаны.

Кончино Кончини - итальянский авантюрист, фаворит французской королевы Марии Медичи, носивший титулы графа делла Пенна и маркиза д’Анкра. Он был самым влиятельным во Франции человеком в течение семи лет, последовавших за гибелью в 1610 г. супруга Марии, Генриха IV.

В 1614 году во Франции объявили выборы депутатов в Генеральные штаты; среди делегатов от духовенства оказался двадцатидевятилетний епископ Люсонский – Арман Жан дю Плесси де Ришелье.

После того как ему удалось убедить депутатов от дворян согласиться на продление двойного правления – юного короля и королевы-матери – на неопределенный срок, Мария Медичи заинтересовалась особой молодого прелата. Ришелье льстил ей без зазрения совести и видел, что его расчет правильный.

В 1615 году Людовик женился на испанской инфанте Анне Австрийской, а его сестра Елизавета вышла замуж за испанского принца Филиппа; духовником к Анне назначили Ришелье.

Выступив посредником на еще более важных переговорах – между Марией Медичи и принцем Конде, возглавившим армию недовольных Кончини (в первых рядах ее были сводные братья короля – Цезарь и Александр Вандомы), епископ получил место в Королевском совете. Конде арестовали и заключили в Бастилию, а Ришелье стал государственным секретарем по иностранным делам, занявшись также реорганизацией армии.

Главной целью своей внешней политики он считал повышение престижа Франции в Европе. У госсекретаря было множество задумок, но вдруг грянул гром среди, казалось бы, ясного неба: 24 апреля 1617 года Кончини был убит во дворе Лувра с благословения шестнадцатилетнего короля.

«Сударыня , – заявил Людовик Марии, – я всегда буду заботиться о вас, как подобает доброму сыну. Я хочу избавить вас от груза забот, который вы взяли на себя, выполняя мои обязанности; пора вам отдохнуть, теперь я займусь ими сам и не потерплю, чтобы кто-то, кроме меня, распоряжался делами моего королевства. Теперь я король» .

Людовик XIII. Портрет работы Рубенса, 1625

Мария Медичи отправилась в Блуа, провожаемая улюлюканьем парижской черни. В одночасье все переменилось: новая метла вымела Совет начисто. Людовик решил править с помощью советников своего отца; Ришелье было приказано отправляться в отставку. Он последовал в изгнание за королевой-матерью, надеясь взять реванш с ее помощью.

Людовик унаследовал от матери упрямство, вспыльчивость и злопамятность, но при этом он не умел лицемерить и был последователен в своих поступках. Он принимал или отвергал людей целиком, раз и навсегда. Рано лишившись отца, он переживал его смерть не только как утрату близкого человека, но и как потерю наставника, нуждаясь в мужском примере для подражания.

После апрельского переворота место Кончини занял фаворит короля Шарль Альбер де Люинь, которому тогда было тридцать девять лет. Человек совершенно заурядный, снискавший симпатию государя лишь своей добротой и участливостью к нему в юные годы (материнской лаской Людовик тоже был обделен), Люинь использовал свое положение для личного обогащения и для того, чтобы пристроить при дворе многочисленную родню. В государственных и военных делах он был некомпетентен, однако проявил себя умелым интриганом.

Шарль д’Альбер - фаворит (миньон) французского короля Людовика XIII, который ради него восстановил упразднённое звание коннетабля Франции и сделал его первым герцогом де Люинем. Его потомки носят герцогский титул до сего дня.

Ришелье тайно написал королевскому фавориту, предлагая свои услуги, однако получил в ответ письмо с неприкрытыми угрозами. Испугавшись, он сбежал из Блуа, где находился вместе с изгнанной королевой, но тем самым поставил себя в двусмысленное положение.

Король выслал его в Авиньон, отправив туда же его старшего брата, маркиза Анри де Ришелье, и мужа их сестры дю Пон де Курле. Жена Анри умерла родами, ребенок тоже умер, сам род Ришелье оказался под угрозой. Арман тяжело болел и был при смерти, когда ход истории снова круто изменился: Мария Медичи тоже сбежала из Блуа и возглавила мятеж крупных феодалов, недовольных своим отстранением от власти и возвышением Люиня.

Францисканец отец Жозеф дю Трамбле, благоволивший к епископу Люсонскому и имевший большое влияние на благочестивого и набожного короля, сумел убедить Людовика в том, что только Ришелье сможет погасить конфликт и убедить мать примириться с сыном.

Епископ оправдал доверие, но хрупкий мир длился недолго: в 1620 году разразилась новая война матери и сына, победу в которой (с оружием в руках) одержал король. Мария добилась, чтобы мирные переговоры вел Ришелье, поставив одним из условий примирения ходатайство о присвоении кардинальского сана своему любимцу. Но епископ Люсонский стал кардиналом Ришелье только в ноябре 1622 года, через год после смерти Люиня во время осады протестантской крепости Монёр.

Под нажимом королевы-матери король ввел кардинала в свой Совет (1624). Постепенно Ришелье удалось преодолеть неприязнь короля, поправив финансовые дела государства и разрешив сложный военный конфликт в Вальтелине, в котором Франция противостояла Испании и Папскому престолу. Фактически исполняя обязанности главного министра, он стал незаменимым советчиком короля, его правой рукой.

Арман Жан дю Плесси, герцог де Ришельё, также известен как кардинал Ришельё или Красный кардинал — кардинал Римско-католической церкви, аристократ и государственный деятель Франции.

Возвышение кардинала обрадовало далеко не всех: уже в 1626 году составился первый заговор с участием младшего брата короля, Гастона – герцога Анжуйского (впоследствии герцог Орлеанский).

Гастон был любимцем матери, которая сбивала его с пути, внушая ему надежды на престол: Людовик был слаб здоровьем, к тому же у него до сих пор не было детей. Умный и образованный, но слабый и переменчивый, Гастон был честолюбив, но несерьезен, ленив, тщеславен, развратен и малодушен.

Пользуясь тем, что его высокое положение ограждало его от суровой кары, он вступал в заговоры, а потом без зазрения совести «сдавал» своих соучастников. В 1626 году малодушие принца стоило жизни графу де Шале, жестоко казненному в Нанте.

Тогда же король отрядил для охраны кардинала пятьдесят мушкетеров, которые отныне именовались гвардейцами кардинала и носили красные плащи с серебряным крестом (плащи королевских мушкетеров были голубого цвета).

Вдохновительницей «заговора Шале», а затем и всех последующих покушений на власть и жизнь кардинала была герцогиня де Шеврез, в прошлом вдова Альбера де Люиня, близкая подруга Анны Австрийской. Людовик не любил ее, прозвал «Дьяволом» и старался удалить от двора; Ришелье пытался ее использовать для поддержания равновесия сил, чтобы не дать своим врагам одержать над ним верх. Поединок кардинала с «Дьяволом» – сюжет увлекательного романа; к сожалению, в реальной жизни он породил не одну трагедию.

Улаживая конфликты со своими ближайшими родственниками, Людовик XIII одновременно решал еще одну серьезную внутреннюю проблему, грозившую перерасти во внешнюю. Гугеноты, которым принадлежало несколько городов и крепостей на юге Франции, не подчинялись французским законам и практически создали государство в государстве.

Своеобразно истолковав Нантский эдикт о веротерпимости, изданный Генрихом IV в 1598 году, гугеноты распространили свободу вероисповедания на административную область: издавали свои законы, вводили налоги. В 1620 году ассамблея протестантов в Лудене закрыла своим постановлением доступ католикам в протестантские укрепленные города.

25 декабря того же года собрание протестантов в Ла-Рошели провозгласило союз реформатских провинций Франции. Людовик и Люинь осадили Монтобан, но осада не принесла результатов, и ее пришлось снять. На следующий год, уже после смерти Люиня, король возглавил новый военный поход против гугенотов.

В октябре 1622 года в Монпелье был заключен мир; многие протестантские военачальники за деньги перешли на королевскую службу. Людовик подтвердил Нантский эдикт и даровал мятежникам амнистию. Взамен они должны были разрушить недавно построенные укрепления, сохранив за собой лишь Ла-Рошель и Монтобан.

Со своей стороны, король обязался снести форт Луи под Ла-Рошелью, однако не торопился исполнять свое обещание. Тогда жители этого города отправили посольство к английскому королю, прося его о покровительстве.

Фаворит и главный министр английского короля герцог Бекингем охотно откликнулся на их призыв: его настойчивые ухаживания за Анной Австрийской не могли не вызвать гнев французского короля, который объявил Бекингема «персоной нон грата». Ришелье получил полномочия военного министра, направил армию под Ла-Рошель, заключил договор с Испанией и Нидерландами, которые должны были прислать на помощь свои корабли.

Осада Ла-Рошели продолжалась целый год; 1 ноября 1628 года Людовик и Ришелье въехали в сдавшийся город под ликующие возгласы своих солдат: «Да здравствует король! Да здравствует великий кардинал!» С Англией заключили мирный договор.

Теперь Людовик XIII мог активнее заниматься внешней политикой. Первым делом он устроил поход в Пьемонт против испанцев и савойцев, чтобы отстоять права герцога Карла де Невера, находившегося под его покровительством, на герцогство Мантуанское.

Король и кардинал вместе разрабатывали планы военных походов: Ришелье определял стратегические задачи, Людовик – пути продвижения войск, маршруты подвоза провианта и боеприпасов. Переговоры с Савойей, Испанией и Священной Римской империей вел Ришелье. Ему, как обычно, приходилось доводить до конца все начинания энергичного короля: именно кардиналу летом 1629 года сдался Монтобан – последняя твердыня протестантов.

Но опасность подкралась с другого бока: он неожиданно лишился доверия Марии Медичи. Во время пьемонтского похода Людовик опасно заболел и чудом избежал смерти. Обе королевы и их приближенные, собравшись у постели больного, решали судьбу Ришелье: сослать его или арестовать? Молодой капитан гвардейцев де Тревиль предложил отправить его путем Кончини. По счастью, король выздоровел, а кардинал в эти страшные дни чуть сам не умер от тревоги.

Мария Медичи - королева Франции, вторая жена Генриха IV Бурбона, мать Людовика XIII.

Теперь мать и сын поменялись ролями: Мария Медичи требовала вывести Ришелье из Совета, Людовик настаивал на их примирении. 11 ноября 1630 года Ришелье явился в Люксембургский дворец, где между матерью и сыном происходило бурное объяснение.

Кардинал интуитивно избрал правильную тактику: он не стал оправдываться или опровергать возводимые против него несправедливые обвинения, а со слезами просил у королевы прощения. По Парижу уже распространились слухи об отставке Ришелье и о том, что новым главным министром станет ставленник королевы-матери Мишель де Марильяк.

Однако решение короля всех поразило: Марильяк и его брат, всего два дня как произведенный в маршалы, были арестованы, а Ришелье остался на своем посту (чуть позже Людовик сделал его герцогом и пэром). День 11 ноября назвали «Днем одураченных».

Упрямая Мария Медичи сама себя отправила в изгнание, уехав в Брюссель (Испанские Нидерланды), и пыталась подбить испанцев на военное выступление против Франции. Гастон бежал в Лотарингию, без согласия старшего брата женился на сестре герцога Карла Лотарингского Маргарите и тоже готовился выступить в поход.

Фактически мать и брат французского короля своими руками готовили иноземное вторжение на территорию своей страны! Примечательно, что понятие «родина» впервые было введено в политический обиход именно кардиналом Ришелье, который говорил, что у него «нет других врагов, кроме врагов государства».

На полный успех мятежники могли рассчитывать, только если к ним примкнет Лангедок, подвластный герцогу Анри де Монморанси. Тот был лоялен к Ришелье, но оказался заложником обстоятельств: жители Лангедока восстали против взимания податей комиссарами, присылаемыми главным министром, а Гастон выступил в поход, не дожидаясь сигнала от герцога.

Монморанси арестовал королевских депутатов и взял Лангедок под военную защиту. В сражении при Кастельнодари войска мятежников потерпели поражение от королевской армии; израненный Монморанси был взят в плен и казнен 30 октября 1632 года.

Портрет Людовика XIII кисти Луи Фердинанда Элля, XVII в.

Положение кардинала и его отношения с королем были далеко не простыми. Ришелье прилагал все силы для укрепления королевской власти, считая ее неотъемлемым условием политической и экономической стабильности, но тем самым он урезал вольности аристократов, которые не намеревались этого терпеть.

В народе кардинала тоже не любили, поскольку он был вынужден увеличивать налоги, средства от которых шли на военные нужды. Стараясь быть в курсе всего, что происходит в стране и за ее пределами, Ришелье создал разветвленную сеть шпионов, что тоже не вызывало к нему добрых чувств. Разумеется, ничто человеческое не было ему чуждо: он старался пристроить на хорошие должности своих родственников, а неугодные ему легко могли оказаться в Бастилии.

Характерно, что во время вооруженных мятежей тридцатых годов вельможи-заговорщики старались оповестить общественность о том, что выступают исключительно против кардинала и в защиту короля, которого он опутал своими сетями.

Но это значило нанести оскорбление королю. Хотя Людовик в приватных беседах любил жаловаться на то, что кардинал навязывает ему свою волю, фактически он этого бы не потерпел. Еще когда королева-мать обвиняла Ришелье в том, что тот принимает губительные для Франции решения, Людовик резко возражал ей, что кардинал лишь исполняет его волю.

Ришелье, хороший психолог, постиг эту черту короля; когда обсуждался какой-либо вопрос, он составлял записку с анализом существа дела и предлагал несколько возможных вариантов решений, исподволь подводя короля к единственно правильному, но последнее слово оставлял за королем.

Людовик не мог без него обойтись еще и потому, что кардинал в самом деле посвящал заботам о государстве всего себя: он принимал послов, министров, советников, членов основанной им Французской академии, просителей; читал донесения и доносы; проводил совещания; изучал ситуацию на фронтах, куда всегда был готов отправиться самолично (прежде духовного, кардинал успел получить светское образование и был сведущ в вопросах военной истории, тактики и стратегии); решал вопросы внешней и внутренней политики, экономики и финансов; он никогда ничего не забывал и всегда все доводил до конца.

При этом Ришелье был слабого здоровья, часто страдал от мигреней, гнойных воспалений, не говоря уже о мочекаменной болезни и геморрое; просто удивительно, что в этом хилом теле заключались такая железная воля и великий ум. Кардинал выступал еще и в роли психоаналитика короля, склонного к ипохондрии; они часто переписывались, и Людовик делился с ним своими личными проблемами.

Людовик XIII и Ришелье.

Следует иметь в виду, что хотя король называл Ришелье своим «кузеном», а прощаясь с ним под Ла-Рошелью, плакал и просил беречь себя, кардинал, которого все полагали всесильным, никогда не считал свое положение незыблемым, памятуя о своих предшественниках, отправленных в ссылку или в тюрьму одним росчерком пера.

Во время каждого нового конфликта, когда его враги сплачивались против него и плотным кольцом обступали короля, Ришелье действовал на опережение и сам подавал прошение об отставке – чтобы получить ответ:

«Я полностью вам доверяю и не смог бы найти никого, кто служил бы мне лучше вас. Прошу вас не удаляться от дел, иначе они пойдут прахом. Я вижу, что вы ничего не щадите на службе королю и что многие вельможи держат на вас зло, ревнуя ко мне; будьте покойны: я буду защищать вас от кого бы то ни было и никогда не покину».

И все же кардинал не полагался на эти уверения и окружал Людовика и его близких шпионами, немедленно доносившими ему обо всем, что говорится и делается при дворе.

С 1618 года в Европе шла война, которую позже назовут Тридцатилетней. Франция не участвовала в ней открыто, поддерживая своих союзников – шведов, голландцев, баварцев – только деньгами. Но после гибели шведского короля Густава Адольфа в битве при Лютцене положение изменилось: австрийский император Фердинанд II мог воспользоваться случаем и восстановить мир с протестантскими государями, тогда Габсбурги взяли бы Францию в кольцо.

26 марта 1635 года испанцы захватили Трир и пленили архиепископа-курфюрста Филиппа де Сотерна, находившегося под покровительством французского короля. 19 мая герольд Людовика XIII прибыл в Брюссель и по средневековому обычаю объявил войну королю Испании Филиппу IV – брату Анны Австрийской.

Поначалу военные действия разворачивались удачно для Франции, но в 16 36 году ситуация изменилась в корне: французская армия была вынуждена отойти за Сомму, парижане в панике покидали город. Ришелье тоже был близок к отчаянию, зато король развил бурную деятельность по мобилизации и организации обороны, благодаря чему угроза была отведена, а военное счастье, наконец, снова улыбнулось французам.

Дофин Людовик-Дьедонне со своим отцом королём Людовиком XIII, матерью королевой Анной Австрийской, кардиналом Ришелье и герцогиней де Шеврез.

Удача тоже не ходит одна: в сентябре 1638 года у Людовика родился долгожданный наследник, а через два года – еще один сын, Филипп. Помимо этого, в декабре 1640 года в Каталонии вспыхнуло восстание против испанцев, каталонцы низложили Филиппа IV и избрали Людовика XIII графом Барселонским. Почти одновременно мятеж запылал и в Португалии. У испанцев оставалась одна надежда: на «пятую колонну» в самой Франции.

Два последних заговора против кардинала – с участием принца крови графа де Суассона, герцога Орлеанского и фаворита короля маркиза де Сен-Мара (Мария Медичи дала им свое благословение, прежде чем умереть в Кельне в бедности и забвении) – закончились победой его высокопреосвященства, однако окончательно подорвали его силы: 4 декабря 1642 года он скончался.

Людовик XIII последовал за ним в могилу 14 мая 1643 года. Его смерти дожидались с непристойным нетерпением, полагая, что, став регентшей при пятилетнем Людовике XIV, Анна Австрийская «вернет всё, как было».

Но кардинал воистину был великим человеком: перед смертью он сумел сделать Анну, прежде ненавидевшую его всей душой, своей сторонницей (в 1637 году Ришелье удалось отвратить от королевы неминуемую грозу, когда та была уличена в изменнической переписке с враждебной Испанией). Главой Королевского совета стал кардинал Мазарини, ставленник Ришелье и продолжатель его политики.

Король Людовик XIII. Работы Филиппа Шампеня.

Войны, заговоры, распри между членами королевского дома – все это тяжким бременем ложилось на плечи народа. Война требовала денег, увеличение налогов вызывало народное недовольство, крестьянские восстания подавляли суровой рукой…

И все же в эти непростые времена развивались ремесла, торговля, наука, литература и искусство. Люди страдали, голодали, гибли от болезней – и в то же время радовались победам, веселились на праздниках, гуляли на свадьбах и крестинах. Жизнь есть жизнь!

И Марии Медичи, родился в Фонтенбло 27 сентября 1601. После того как 14 мая 1610 Генрих был убит религиозным фанатиком, Людовик взошел на трон, но до достижения им совершеннолетия регентом при нем была назначена мать. Мария тут же отказалась от антигабсбургского курса своего мужа, что проявилось, в частности, в устроенной ею в 1615 женитьбе юного Людовика на Анне Австрийской, дочери испанского короля Филиппа III.

Молодость короля проходила в обстановке интриг и даже предательства. Непоследовательная политика короны создала возможность появления коалиций высшей знати, которые выступали против становления сильной королевской власти. В 1617–1621 сильнейшее влияние на короля имел Шарль д"Альбер, герцог де Люинь, подъем которого на вершину начался с инспирированного им в 1617 убийства Кончино Кончини (известного также как маршал д"Анкр), главного министра Марии Медичи. Устранение Кончини полностью отвечало интересам самого короля, видевшего, что иначе ему не высвободиться из-под опеки матери. Избавившись от Кончини, Людовик сделал де Люиня своей правой рукой, а мать сослал в Блуа. До своей смерти в 1621 де Люиню удалось подавить несколько заговоров, вдохновительницей которых была Мария. Подтвердив Нантский эдикт своего отца от 1598 о веротерпимости, Людовик одновременно повел решительную борьбу с сепаратистскими поползновения гугенотов. Однако на первых порах его подстерегали неудачи; так, в 1621 де Люинь потерпел поражение при попытке овладеть Монтобаном, крепостью и оплотом гугенотов . Когда де Люиня не стало, Мария помирилась с сыном, получила кардинальскую шляпу для своего советника Ришелье , а в 1624 ввела его в состав королевского совета. С тех пор и до самой своей смерти в 1642 кардинал Ришелье оставался центральной фигурой на политической сцене Франции, а личность монарха, который проявлял серьезный интерес только к военному делу, находилась в тени великого министра. Впрочем, традиционное изображение Людовика как послушной марионетки в руках Ришелье далеко от действительности. Ришелье предпринимал свои шаги только с одобрения короля, а когда вставал вопрос о мерах против участников заговоров (которых Ришелье разоблачил великое множество), король проявлял непреклонную суровость, превосходившую ту, которой желал от него сам Ришелье. В одном из заговоров принимал участие брат короля Гастон Орлеанский. В период правления Людовика французская корона усилила свою власть в рамках деятельной политики централизации, между тем как на внешней арене Франция успешно противостояла Габсбургам . Король очень долго оставался без наследников, пока в 1638, когда, казалось, все надежды были потеряны, Анна не родила сына, будущего короля Людовика XIV, а в 1640 – еще одного, Филиппа (Орлеанского). Умер Людовик XIII в Сен-Жермен-ан-Ле 14 мая 1643.