О развитии новых технологий в России и на Украине

Не всегда и не обо всем можно сказать правду, но всегда можно избежать лжи. Андрей Кончаловский.

Хотя я преимущественно анализирую состояние развития новых технологий и науки в России, этот обзор я хотел бы начать с анализа состояния науки и технологии в Украине, основываясь на анализе ситуации, проведенном профессором из Днепропетровска Вильямом Задорским. Он констатирует, что сегодня те из нас, кто еще не потерял способность думать, уже поняли, что надеяться на то, что кланы олигархов спасут нашу страну от кризиса, дефолта, войны и других бед не стоит. Ну не озабочены олигархи судьбой страны, которую мы доверчиво отдали под их власть. Озабочены не кровопролитной войной со старшим братом, а олигархическими войнами за свою собственность и за передел чужой собственности, за сохранение своих активов, за экспроприацию чужих и за увеличение своих прибылей. Нет – нет, я не призываю к очередной смене власти, которую мы наняли. Ведь, мы не ошиблись. В олигархате сегодня – лучшие менеджеры, которые своими капиталами, всеми результатами своей деятельности доказали это.

Беда в том, что мы не сумели пока воспользоваться нашим правом власти над властью и заставить доморощенных олигархов работать не (или хотя бы, не только) на себя, но и на народ. Общеизвестен опыт более успешных, чем Украина, соседей в Восточной Европе, да и в Китае, который показал, что, во многом, их успехи связаны с тем, что они сделали основную ставку на развитие среднего и малого бизнеса, предпринимательства и сумели добиться за счет этого значительных успехов в развитии своих стран. Однако, было бы неверно просто копировать эту схему реформирования страны – уж слишком велико наше отставание. Опыт многих стран подсказывает более эффективный путь: от предпринимательства перейти к технологическому бизнесу, представляющему собой тот же средний и малый бизнес, но с инновационным наполнением. Технологический бизнес противоположен по направлению принятому, к сожалению, в нашей стране трансферту технологий, оказавшемуся абсолютно бесполезным, ошибочным направлением инновационного менеджмента. Основной формой успешного технологического бизнеса, принятой в мире, является так называемый кластерный подход, при котором формирование кластеров технологического бизнеса является необходимым условием создания инновационной экономики. К сожалению, средства и методы кластерного подхода, так же, как и проектного менеджмента, пока не получили распространения в Украине. Особенностью технологического бизнеса является то, что в соответствии с системным подходом и законами синергетики его динамичное развитие возможно преимущественно на региональном уровне. Однако, именно менеджмент на региональном уровне является сегодня наиболее слабым у нашей олигархической власти, неспособной поэтому обеспечить ускоренный выход страны из глобального кризиса и ее устойчивое развитие. Почти в каждой статье уже много раз повторяю алгоритм решения основной стратегической задачи реформирования в кризисных условиях Украины – реализация концепции устойчивого развития страны и технологическое преобразование ее экономики путем комплексного решения экологических, экономических и социальных проблем за счет ориентации на развитие среднего и малого бизнеса, использования высокого инновационного потенциала и рыночных механизмов хозяйствования на базе синергетических подходов, системного анализа, кластерного подхода и проектного менеджмента.

Далее профессор Вильям Задорский отмечает, что есть огромный кадровый потенциал для возрождения и развития среднего и малого бизнеса (СМБ), но использовать его пока невозможно ввиду недостаточной профессиональной подготовленности. В то же время, большинство потенциальных субъектов СМБ имеют достаточно высокий уровень образования и не потеряли еще способность к обучаемости. Если бы власть вдруг перестала увлекаться монетарными манипуляциями, а использовала системный подход, принципы синергетики, средства и методы современного проектного менеджмента, то она сумела бы перейти от этапа деклараций и лозунгов о необходимости реформы СМБ к конкретным делам. Хотя бы, использовать высвобождающийся в университетах за счет успешной реформы высшего образования персонал для создания сети региональных бизнес – образовательных центров, или прямо преобразовав в такие центры закрывающиеся вузы. Интересное мнение высказывает в своей статье доктор наук Станислав Ордин (ИПАН, РАН): «Снова, если копнуть поглубже любого чинушу из РАН: от президиума РАН до директора института и даже до рядового завлаба, копнуть с пониманием и знанием состояния науки не по отчтам, а изнутри: «Так зачем же вы ликвидируете остатки российской науки? Ведь это против всякой логики. Бог с ним, с государством, даже с самой НАУКОЙ (до которой вам нет дела), но вы ведь рубите сук, на котором сидите!», то в ответ ничего кроме мямления не услышите: «Так ведь на (бизнес) – проекты мальчики- мажоры из ФАНО выделяют деньги!». И вот эта грязная волна «Денег на бизнес-проекты» докатилась и до ИПАНа, до последнего детища А. Ф. Иоффе, уже пережившего один равный пожару переезд в 1972 году, когда ИПАН с помощью операции «Свадьба» «вернули» в лоно ФТИ. Но тогда многочисленные молодые сотрудники даже с энтузиазмом и перевозили старое оборудование, и устанавливали полученное новое в подготовленные для НИХ помещения с различными технологическими разводками. Теперь же пережившие и в прямом, и в переносном смысле «перестройку», постаревшие, но ещ «путающиеся под ногами» бизнесменов и академических чинуш, сотрудники, должны ОЧИСТИТЬ помещения для бизнес-центра под названием НИОКР-Центр для евроремонта. Только на «проектирование» этой «реконструкции» бизнесу уже переданы сотни миллионов рублей (это при мизерных зарплатах своих сотрудников руководители института обеспечили стотысячными окладами сотрудников проектирующей организации – фактически компьютерную программу), а на саму реконструкцию – аж 4 миллиарда. Но это деньги не на реконструкцию свободных комнат для научных сотрудников института, тем более, не на реконструкцию их рабочих мест и совсем уж не на реконструкцию экспериментальных и технологических установок, даже тех, аналогов которым нет в мире. И таких примеров немало, но я остановлюсь лишь на двух. Спектрофотометр обеспечивающий поляризационные измерения практически любых тврдотельных эффектов: спектральный диапазон от 0,6 мкм до 60 мкм с точностью на 3 порядка выше стандартных спектрометров (можно измерять спектры в области «непрозрачности»), был собран на месте (целиком его в комнату не внести) и юстировался в вакуумных трубах два года наладчиками с ЛОМО (и той лаборатории нет уже, и некоторых наладчиков, которых я иногда приглашал после ликвидации их лаборатории, уже совсем нет). А потом и мною лично лет десять продолжалась наладка-юстировка, т.к. каждый эксперимент начинал с его калибровки, юстировки и модернизации с целью понижения уровня электрических и оптических шумов. Обычно наши сотрудники старались «попасть» на зарубежный прибор для прецизионных измерений, но профессора Тору Мияказа и Ёчи Окамото постарались «попасть» ко мне на этот прибор для исследований, опубликованных нами в Appl. Phys. Второй пример - установка для измерения электропроводности и термоЭДС в широком температурном интервале, включающем интервал выше температур плавления тугоплавких соединений, для создания копии которой приглашали сотрудника и в Японию, и в Германию, и в США, и которую этот сотрудник, благодаря этим поездкам, совершенствовал непрерывно вплоть до текущего момента. Мог бы привести и другие «несущественные» для бизнесменов и чинуш примеры, где в статью «дохода» уже заложены деньги от продаж наших установок на металлолом (вспомнились времена, когда танки с конвейера отправляли на металлолом). Их интересы выразил простой сотрудник компании, пришедший обмерять и мою комнату: «Это здорово, что нашей фирме подвернулся заказ на реконструкцию института». Но это не реконструкция, а ликвидация части (пока) института. А на очереди над бюстом А. Ф. Иоффе будет, как теперь над ГИПХом, светиться-красоваться вывеска либо клуба-казино, либо бизнес-центра». Далее Станислав Ордин пишет: «Наука, в принципе, естественно не имеет географических границ. Но условия для е существования, а тем более развития в разных странах также естественно разнятся. И при переходе человечества в индустриальную фазу развития, также естественно, развитие науки было максимально востребовано в индустриально развитых странах. Тем самым индустриальные страны развивались наиболее интенсивно – это опять же естественное следствие регенеративного процесса. И это было понято даже «кухаркиным детям» в начале прошлого века, пришедшим к власти в нашей стране благодаря гениям социал-демократии. И так как авторитет науки в первой половине двадцатого века был высок, то индустриализация нашей страны шла параллельно с повышением уровня науки и образования.

Можно даже сказать, шла с более высоким темпом, чем в США. Несмотря на многочисленные ляпы советской власти в отношении науки, особенно общественной, именно наука была, можно сказать, локомотивом советского государства. Хотя официальная власть этого из примитивных политических соображений не признавала, но, фактически вынуждена была прислушиваться к мнению ведущих учных страны. И должность президента АН СССР была тогда в почте. Математика Келдыша, думаю, любой человек моего поколения помнит. А вот земляка Ельцина, Осипова, назначенного президентом РАН фактически самим Ельциным, мне надо было напрячь память, чтобы вспомнить, также как вспомнить и нынешнего, назначенного Путиным, президента РАН тоже трудно. Но началось это забвение науки, как уже писал, ещ во второй половине прошлого века. И то, что она была локомотивом советского государства, е спад больнее всего и ударил по молодому советскому государству».

Естественная ликвидация науки в России происходила спокойно, без лишней нервотрпки с помощь простого недофинансирования: недовыделения денег, сумма которых обеспечивала бы индустриальный уровень нашей страны. Для себя лично «кухаркины внучата» роскошь могли обеспечить и продажей нефти и газа. До индустриального уровня России, обеспечивающего стране суверенитет, им дела нет. О суверенитете России они вспомнили лишь тогда, когда им стали мало платить за нефть и газ, а они, как подтвердил торжественно Путин, «ДОЛЖНЫ ПОЛУЧАТЬ, КАК ПОЛУЧАЮТ ЗАРУБЕЖНЫЕ МЕНЕДЖЕРЫ». Естественно, опять же, когда денег с нефти и газа не хватает МЕНЕДЖЕРАМ, надо на чм-то сэкономить, чтобы им ХВАТИЛО. Вот и принялись считать, сколько денег «вложить» в науку, чтобы е «ликвидировать как класс» и больше о ней не вспоминать. А вместо настоящих ученых прирожднное (в прямом смысле) лакейство «кухаркиных внучат» оказалось очень востребовано и в вырождающейся научной среде. Холуйство, угодничество, подхалимаж и готовность выполнять для «хозяина» любую грязную работу лакеев в сочетании с отмеченной выше привычкой воровать не только с барского стола, но и у сослуживцев – все эти черты характера, вызывавшие отвращение у большинства ровесников, обеспечивали им «бурный» старт в «научной» карьере. В параллель с «партийной» и занятием должности в бюрократической «научной» структуре. Именно партком помог Ж. Алфрову растоптать «конкурентов» – авторов результатов исследований, когда он получил в США свою первую премию «Лучшая работа года» за чужие результаты исследований. И так как без всякого зазрения совести конкурировали именно «кухаркины внуки», то и в «научной» среде они сформировали основной костяк бюрократической структуры к моменту горбачвского переворота в СССР. Поэтому и Горбачву не составило труда создать себе шлейф наукообразия из лакеев-академиков. Поэтому затем и Ельцину не особо надо было себя утруждать в поисках «ведущих специалистов» хоть на должность президента РАН, хоть на должность главного ЛжеЭкономиста в правительство. «Когда Жорес уводил деньги из питерского физтеха, Андрей Забродский, как и прочие карьеристы в физтехе, и не пикнул (в отличии от меня, выступившего тогда публично на собрании научных сотрудников против, а затем, на собрании месткома – за отстранение Жореса от должности). И дослужившись до назначения на пост директора института, Забродский пять лет терпел публичное унижение от Алфрова (иногда в присутствии иностранных делегаций). На мое выступление на Большом Учном Совете, касающегося фундаментальных научных проблем, сопряжнных с термоэлектричеством, но которыми лаборатория не занимается, он никак не отреагировал: в научной сути ему лично не разобраться, а в рамках бюрократической структуры у него есть штатные советчики. Лишь затем, закрепившись как бюрократ на посту директора, он посмел вспомнить об уведнных из института Жоресом деньгах. Но естественно, не для того, чтобы их вернуть институту, а для «поднятия» своего статуса. И вот теперь он, как может, завершает начатую Жоресом Алфровым ликвидацию института. Главный корпус освобождает от сотрудников для глянцевых кабинетов, между которыми – ковровые дорожки, а бывший ИПАН – для кабинетов бизнес-центра поскромнее. На это от ФАНО деньги, уверен, он получит без труда. А на науку – и пробовать не будет. Описанная на примере нашего института ситуация с российской наукой является, как я убедился посетив ряд организаций, общей. Вместо того, чтобы максимально бережно относиться к остаткам науки в наше крайне напряжнное время, е, получив через ФАНО деньги, закрывают. РАН фактически будет отброшена если не навсегда, то на десятилетия назад в области фундаментальных исследований. А само ФАНО исполняет роль хорошо работающего Агентства Ритуальных Услуг на похоронах НАУКИ», – отмечает Станислав Ордин. Аналогично, рассматривая стратегию развития экономики России, Юрий Бобылов констатирует: «Экономика России все более теряет свой «наукоемкий облик». Многое из того, что ранее в СССР делалось в атомной и ракетно-космической промышленности, уже не удается воспроизвести из-за разрушенного научно-технического и промышленного потенциала. Импорт в Россию качественного и недорогого оборудования, машин, приборов, комплектующих, материалов достиг «критического уровня», что ставит сложные вопросы о нашем доверии к руководящей элите и спецслужбам, призванным обеспечивать национальную безопасность России. Кажется, позиции спецслужб нуждаются в коррекции своего отношения к ходу «промышленной политики».

Комментируя показатели бюджета России на 2015 год, депутат Госдумы, д.э.н. Валерий Зубов отметил: «Самая главная проблема, сегодня все более обостряющаяся – это беззащитность отечественной экономики перед технологическими сдвигами в мировой экономике, в первую очередь на углеводородном рынке. Еще в середине 2000-х годов экономисты заговорили о сланцевом газе, но благодаря руководителям «Газпрома» эту тему удавалось представлять как заморскую чудаковатость. Эта некомпетентность теперь дорого начинает обходиться стране: сегодня сланцевые нефть и газ в немалой степени определяют цены на ископаемое топливо». Останавливаясь на анализе состояния военной науки в России, Юрий Бобылов констатирует, что в последние годы «Россия в 2-3 раза отстает от развитых стран мира (включая ЕС) по уровню затрат на НИОКР. На эти цели, включая нужды обороны и безопасности, расходуется лишь около 1,1 процента ВВП. Однако мало известна истинная военная ориентация такой российской науки. Милитаризированные НИОКР не адекватны целям инновационного промышленного развития и роста конкурентоспособности гражданской промышленной продукции. Для военной техники часто требуется возможность применения большой своей мощности для применения в коротком периоде времени. Также значим фактор внезапного тайного нападения и необходимость противодействия. Конструктивно сложные образцы военной техники единичного или мелкосерийного производства (ракеты, подводные лодки, танки и др.) существенно отличаются от гражданской техники, в массовом производстве и эксплуатации которой решающее значение имеют низкие затраты и цены продаж, удобство эксплуатации, ремонтопригодность и прочее. При этом многие технические решения и технологии производства уникальной военной техники экономически неэффективны для использования в гражданской технике. Типична наукоемкая и дорогая ракетная техника, уникальные и часто секретные компоненты и технологии которой за редким исключением трудно использовать для гражданских целей. Эти особенности также характерны для больших систем спецтехники, создаваемой для нужд национальных спецслужб. Существенны различия в инновационном менеджменте для военного и гражданского производства, включая стадию целевых НИОКР, где велика роль научно-технической разведки в интересах создания военной и специальной техники. Необходимо отметить особенности рыночного движения новой техники. Если гражданская продукция (оборудование, машины, приборы, материалы) особо эффективна, когда она пользуется не только внутренним, но международным спросом и не имеет особых торговых запретительных барьеров, то военная и специальная техники нового поколения и с особо высокими техническими показателями (ТТХ) часто не может быть включена в «свободную торговлю». Как правило, в этой технике используются секретные изобретения, не подлежащие разглашению в открытой технической литературе и патентных источниках. Созданная в той или иной стране для ведения войны дорогостоящая секретная техника не подлежит свободной продаже странам потенциального противника. Не случайно, что переговоры ВТО в части разработки специального «Соглашения по торговле военной техникой» летом 2012 года зашли в тупик. При этом против ограничений и международного контроля в экспорте военной техники выступали именно США и Россия». Далее Юрий Бобылов отмечает, что «Россия многие годы недооценивала растущую роль государства в открытой и тайной поддержке возможной экспансии нашего крупного и среднего бизнеса на мировых рынках (пример с проникновением в страны Африки и Латинской Америки).

Можно полагать, что российская экономическая мысль нуждается в сближении с современной военной мыслью и создании аналогичной управленческой и информационной инфраструктуры. С присоединением России к ВТО более важное место должно бы принадлежать протекционистской (защитной) деятельности государственного аппарата. Это касается стратегически важного наукоемкого бизнеса (включая и атомного, а также ряда секторов ВПК типа авиа- и судостроения, связи, транспорта), а также доступа к разработке отдельных крупных месторождений (нефти, урана, руд редких и редкоземельных металлов)». Новые институты развития, такие, как «Сколково», «Сколтех», и «Роснано» не обеспечивают прогресса в новых технологиях, ибо как отмечает генеральный директор «Российского квантового центра» Руслан Юнусов, сегодня возникает впечатление, что «Сколково» И «Сколтех» развиваются медленнее, чем планировали. Три года назад в «Сколтехе» стартовал конкурс на создание 15 исследовательских центров мирового уровня с активным привлечением западных ученых. Несмотря на отобранных победителей, масштабную деятельность пока еще не удалось запустить. Возможно, это связано с отставанием в строительстве инфраструктуры. Возможно — с организационными вопросами, касающимися найма на постоянной основе зарубежных ученых. Однако в нашем контексте результат — это еще не полностью отлаженные внутренние процессы и, соответственно, неготовность пока принять в себя уже реально работающую структуру. По первоначальному соглашению «Сколково» требовал только софинансирования для получения гранта. То есть резиденты должны найти часть, обычно около трети средств, в негосударственных источниках, обычно у коммерческих компаний, чтобы показать заинтересованность индустрии в их исследованиях и разработках.

Первоначально мы участвовали в проекте «Сколково» как резидент — получили рабочие площади и доступ к инфраструктуре. В 2012 году РКЦ подписал грантовое соглашение с фондом на 5 лет, по которому общая сумма финансирования должна составить 1,31 миллиарда рублей, в том числе и средства «Сколково» 850 миллионов рублей. Условием ежегодного получения средств Фонда было нахождение соответствующего софинансирования примерно на половину этой суммы — 460 миллионов рублей за весь срок. В прошлом году в отношениях со «Сколково» появилась неопределенность, годовой грант удалось получить с большим трудом. В 2015 году часть гранта от «Сколково» мы еще не получили, хотя софинансирование уже привлекли. Частный партнер оказался надежнее «Сколково». Причем сумма, полученная от Газпромбанка, самая большая для России инвестиция частной корпорации в научную организацию за последние десять лет – 230 миллионов рублей! Рассматривая подход к фундаментальным исследованиям, Руслан Юнусов считает, что важен именно проектный подход к работе. Он отмечает, что ему кажется, что «академики в 80 лет уже не хотят браться за задачи, реализации которых они могут не увидеть. На Западе нормальной практикой считается, когда при достижении определенного возраста профессора отходят от управления и осуществляют консультативные функции. Это справедливо и для институтов, и для корпораций.

Для нашей страны проблема возраста в науке одна из приоритетных. Нам сейчас нужен кураж в науке, необходимы энтузиасты. Например, научному директору РКЦ Алексею Желтикову 50 лет. Я знаю 60- летних академиков и член-корреспондентов РАН, которые стали бы хорошими руководителями НИИ. В любом случае, важна не только мотивация, но и энергия, силы, которые сотрудник готов положить на достижение целей. Ситуация осложняется тем, что у нас плохо с управленческими кадрами. Успешный ученый — не всегда хороший менеджер. В институтах и университетах принято, чтобы административное руководство параллельно занималось наукой, преподавало. Но тогда из-за недостаточного фокуса и нехватки времени начинают страдать бизнес-процессы». Сейчас кризис и санкции осложняют международное научное сотрудничество. Например, иностранные ученые менее охотно едут на нашу конференцию по квантовым технологиям. Есть вероятность, что в этом году на ней не будет нобелевских лауреатов, хотя на двух предыдущих у нас выступали докладчики такого уровня. Зато кризис явно показал, что не любые технологии можно купить. Оказывается теперь нельзя заказать за границей строительство современного завода или буровой установки, заплатить деньги, а затем приехать, перерезать ленточку и спокойно эксплуатировать. Сейчас появляется осознанная необходимость в собственных технологиях. А это не только инженерные усилия, но и мощный пласт научных исследований. Для нас главное — в ближайшие 3-5 лет использовать это окно возможностей. В процессе превращения исследований в разработки существует проблема взаимодействия: ученые и индустрия говорят на разных языках. Из-за этого научные результаты, патенты, создаваемые в институтах и университетах, оказываются не интересны корпорациям, и трансфера технологий фактически не происходит. Здесь кроется большой потенциал развития, так как с одной стороны в России удалось сохранить огромный интеллектуальный потенциал, а с другой стороны в экономике сейчас есть большой спрос на разработки. Как обычно, перед Новым годом правительство России приняло закон об учреждении на Дальнем Востоке специальных «территорий опережающего развития» (ТОР), в которых будет ограничено действие российского законодательства, отменено местное самоуправление, и которые могут быть переданы иностранцам «в длительную аренду». Сам Федеральный закон от 29.12.2014 № 473-ФЗ «О территориях опережающего социально- экономического развития в Российской Федерации» очень длинный, приведм лишь краткий анализ двух статей: Статья 17. Особый правовой режим осуществления предпринимательской и иной деятельности на территории опережающего социально-экономического развития - предусматривает: льготные арендные ставки (п. 2), приоритетное подключение к инфраструктурам (п.5), освобождение от уплаты таможенных сборов (п.7), освобождение от уплаты налога на имущество и земельного налога (п.8). Т.е. бюджету России практически ничего не достатся (особенно, с учтом дополнений, которые мы указали ниже). В Статье 18 очень закамуфлированно, по отношению к первоначальному (правительственному) варианту закона (см. ст.20), написано, что «особенности трудовой деятельности лиц, работающих у резидентов территорий опережающего социально-экономического развития, устанавливаются Трудовым Кодексом РФ». Т.е. на первый взгляд "все нормально".

Однако, при этом в Федеральном законе от 31.12.2014 № 519-ФЗ «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации в связи с принятием Федерального закона "О территориях опережающего социально- экономического развития в Российской Федерации"», установлено, что: 1) получение разрешений на привлечение и использование иностранных работников не требуется; 2) разрешение на работу иностранному гражданину, привлекаемому для осуществления трудовой деятельности резидентом территории опережающего социально-экономического развития, выдатся без учета квот на выдачу иностранным гражданам приглашений на въезд в Российскую Федерацию в целях осуществления трудовой деятельности и получения разрешений на работу, установленных Правительством Российской Федерации в соответствии с законодательством...» (Теперь весь Китай, в полном составе, может беспрепятственно переселиться в Сибирь и на Дальний Восток). Т.е. первоначальный правительственный вариант просто «размазали» по двум законам, чтобы без дотошной проверки были невозможно докопаться до смысла. Ясно, что это дает огромные возможности именно для Китая. Менее 5% разработок научных сотрудников доходят до внедрения в промышленность, а финансирование учебных заведений более чем на 90% осуществляется за счт государства, отмечается в исследовании «Развитие инновационных экосистем вузов и научных центров», проведнном РВК и Санкт-Петербургским бизнес-инкубатором «Ингрия». Причина – в отсутствии эффективной коммуникации и взаимодействия между вузами, промышленными предприятиями и венчурными инвесторами. Наряду с этим в вузах и научных центрах отсутствует непрерывная цепочка трансфера от идеи к формированию активов и к сделкам по внедрению. Для изменения ситуации РВК и Санкт-Петербургский бизнес-инкубатор «Ингрия» разработали модель трансфера технологий, которую они представили 12 марта на Первом практическом форуме по трансферу технологий, проходящем в НИТУ «МИСиС». Модель состоит из типовой организационной структуры (центра) и должностных инструкций, рекомендаций по организации бизнес-процессов, нормативной базы и шаблонов документов, образовательных программ и материалов для переподготовки и повышения квалификации сотрудников ВУЗов. «Создание центров трансфера технологий сыграет важную роль для университетов, стремящихся попасть в топ мировых рейтингов, так как обеспечение университетами софинансирования из внебюджетных средств является одним из условий получения государственной поддержки в рамках Проекта «5–100», – отметил Евгений Кузнецов, заместитель генерального директора – директор проектного офиса РВК. Соглашения о внедрении модели в ближайшие два года уже подписаны с Новгородским государственным университетом, Тольяттинским госуниверситетом, Санкт-Петербургским Горным университетом, Самарским госуниверситетом, ПГНИУ, Тверским госуниверситетом, СПБГАСУ, СКФУ, Томским Политехом. Центры трансфера технологий будут заниматься расширением портфеля заказов на НИОКР от частных компаний, привлечением инвестиций в вузовские стартапы. А также отвечать за регистрациию прав на интеллектуальную собственность и продажу лицензий и патентов промышленным предприятиям. Основной их задачей станет приведение инновационного предложения вузов в соответствие с потребностями промышленных предприятий и венчурных инвесторов. Ожидаемый результат – повышение эффективности коммерциализации вузовских разработок и доли внебюджетных источников в финансировании учебных заведений. Возможно, такой путь и приведет к реальному созданию новых технологий в России, аналогичное предлагается и в Украине. Хотелось бы надеяться, что хотя бы частично этот путь будет осуществлен в Украине и в России.