Калькуляция совести

статья печатается по представлению члена редакционной коллегии  NewConcepts Journal академика Фиговского

От великих потрясений к Великой Победе» патриарх Кирилл компактно изложил нравственные принципы отношения к истории. «Успехи того или иного государственного руководителя, который стоял у истоков возрождения, модернизации страны, нельзя подвергать сомнению, даже если этот руководитель отличился злодействами. Там, где проявлялись воля, сила, интеллект, политическая решимость, — мы говорим: «Да, несомненные успехи», как и в случае с победой в Великой Отечественной войне. А там, где были кровь, несправедливость, страдания, мы говорим, что это неприемлемо для нас, людей XXI века. Мы себя не отождествляем с этими кровавыми страницами, мы отдаем эти исторические персонажи на суд Божий, но никогда отрицательное не должно давать права исключать все то положительное, что было сделано, как то положительное, что было сделано теми или иными людьми, не должно исключать критического отношения к преступлениям, которые были совершаемы теми же самыми людьми».

Выразительный текст стоит того, чтобы вдуматься в его логику и мораль — и по статусу источника, и в силу популярности подобных рассуждений о добре и зле в истории, в политике и во власти.

Теология и право

На первый взгляд — решительный отказ от манихейского деления на черное и белое. Но дуализм Света — Мрака, как раз и отличавший онтологию и мораль манихейской «мировой ереси», лежал в основе особого рода теодицеи — оправдания Бога: жесткое разделение добра и зла в этой логике освобождает Бога от ответственности за зло. В рассуждении святейшего государственный деятель вовсе не освобождается от ответственности за зло, но от причастности к злу освобождается... сотворенное им добро, а это уже вопрос.

Можно ли в принципе отделить в исторических деяниях добро от зла, будто это шашки на доске или «котлеты и мухи»?Насколько распространяется баланс «плохого и хорошего», интегрируемый в больших явлениях и процессах, на оценки отдельных персонажей? По каким критериям и меркам надлежит их судить: с пониманием отвлеченной неоднозначности истории — или по писаным, кодифицированным законам людей и их сообществ; в «историческом процессе» — или же в процессе судопроизводства?

Сплошь и рядом деятелей судят не как фигурантов исторического «дела», вплоть до уголовного, а как некие надсубъектные исторические «явления», смысл которых выше обычных мерок и норм. Это — рецидив культов, в которых уравнены периоды и деятели, процессы и люди: Ульянов и революция, Джугашвили и индустрия, сама Война... Теперь себя под Сталиным чистят,чтобы плыть в диктатуру дальше, дальше, дальше.

Классическая сакрализация земного, аморальная и греховная.Но если не впадать в ересь обожествления начальства, смысл такой политической теодицеи сводится к алиби и банальной индульгенции. Люди, кем бы они ни были в истории, подлежат суду прежде всего по людским меркам и кодексам. И тогда слова о «несомненных успехах» палача приобретают иной, кровавый смысл.

Кстати, на официальном сайте патриархии фраза про «кровавые страницы», с которыми «мы себя не отождествляем», исчезла. Но осталось: «Мы отдаем исторические персонажи на суд Божий». Что это: отказ судить руководство в этом мире по меркам людской морали и обычным законам — либо призыв к власти так же терпимо относиться к ее оппонентам и не судить их земными судами по поводу и без?

«Пенитенциарная история»

Представим себе обычного убийцу в судебном заседании. Или, например, серийного. Адвокат зачитывает положительные характеристики с места работы и жительства, выкладывает расписки и квитанции с щедрыми пожертвованиями, перечисляет все достижения и благодеяния судимого, посты и звания... Суд все это как-то зачтет, но любые, сколь угодно выдающиеся заслуги не отменят общего решения: преступник сядет, в лучшем случае.Много ли прощается Гитлеру за идеальные дороги и кого интересует, как он рисовал,

Если мы не хотим снова листать «кровавые страницы», мучители и убийцы должны во веки веков сидеть — сначала на скамье суда истории, а затем и по приговору такого суда. Ничего инфернального — и никакой эстетики! Когда-то в злодеяниях власти видели нечто великолепно ужасное, героическое и величественное. Но «Шекспир умер», и уже давно не принято (точнее запрещено) помещать одного и того же персонажа в острог и в пантеон. Клеймо деспота и убийцы не смыть со всех этих проявлений «воли, силы, интеллекта, политической решимости» и прочих «успехов» — какими бы славными они ни были. Это и только это отбивает охоту убивать, преследовать и воровать в расчете на то, что потом все спишут на сложности момента и простят за исторические свершения.

Цена вопросов

Такой подход меняет и строго функциональное понимание «достижений». Если механически отделять успехи от преступлений, исчезает вопрос цены свершения, а он часто главный. Там, где мы видим волю и напор военного гения, возможно, Суворов со своим «не числом, но умением» поставил бы двойку. Сводя людей к расходному материалу, человек сам себе присваивает фору в игре с историей, но история всегда мстит за мошенничество. Точно так же для индустриализации ценой убийственного разора внутренней колонии нужна была непомерная жестокость, но никак не государственный гений. Представим себе, что руководство коммерческой компании вывело ее «на орбиту», положив в могилы десятки миллионов своих же служащих и акционеров. Каким примером оно войдет в историю и учебники эффективного менеджмента?

Как-то в Саввино-Сторожевском монастыре в Звенигороде не выдержал экзальтированных восторгов женщины-экскурсовода по поводу гения русских зодчих, «безошибочно выбравших идеальное место» для монастыря-крепости. Предложил мысленный эксперимент: «снести» монастырь и в этот голый ландшафт с едва ли не единственной высотой запустить первого попавшегося дурака — другого места никто и не выберет. То же в истории. Часто подавляющий масштаб свершений автоматически инвестируют в их «гениальность», хотя в самом политическом решении нет ничего кроме замаха без вариантов и лишних сомнений, без сдержек жалости и совести. При этом, минуя доказательства, признается, что «иначе было нельзя», хотя это же самое «нельзя» изящно и легко реализуют соседи по глобусу, да хоть те же когда-то убогие чухонцы (кстати, не только создавшие экономику хай-тека и лучшее в мире образование, но и воевавшие против гиганта, ведомого великим менеджером и полководцем).

В политике также необходимо не просто впечатляться деяниями, но видеть их цену и другие сценарии. Допустим даже, что Москва захорошела при прошлом мэре. Но все выглядит иначе, если посчитать, как же она могла и должна была бы хорошеть при таких космических объемах крутящихся в ней денег?

Точно так же очевидны некоторые социальные достижения недавнего правления. Однако когда жизнь хоть как-то налаживается, большинство не задается вопросом, за счет чего это происходит и как могли и должны были бы жить те же самые люди при другом распределении и вложении всей этой шальной ренты. И как могла бы при таких деньгах развиваться страна, если бы не наше слишком чуткое к ним руководство.

За всем этим проступает хрестоматийный «русский потлач» — культура харизматической легитимации подарками от власти и от вождя племени лично. Православному индейцу завсегда везде ништяк! Все, что народ получает, воспринимается им как дареный конь, которому и в зубы не смотрят, и о цене не спрашивают, хотя куплен он на деньги самих одариваемых и с диким откатом.

Исторические виды: война и мир

Отсюда другая проблема — «закрытой перспективы». Цена всех побед измеряется не только потерями в настоящем, но и исключаемыми возможностями в будущем. А начинается все с криминального прошлого, вынуждающего все время драться и кого-то «побеждать», вместо того чтобы жить нормальной жизнью — мирной и законосообразной.

Сначала бросаются лечить разруху, которую сами же создали, преодолевать отсталость, в которую сами же ввергли страну,до этого развивавшуюся неровно, но без таких провалов. Вопреки Черчиллю «страну с сохой» Сталин не получил, а сам создал, отобрав у нее (естественно, с соратниками) не одно десятилетие гражданского мира. Столыпин сказал: «Дайте Государству 20 лет покоя, внутреннего и внешнего, и вы не узнаете нынешней Poccии». И еще: «Только война может погубить Россию». За Гражданскую войну и саму революцию, которая тоже война, отвечают большевики, включая будущего вождя народов. Это на их и его совести более 20 лет внутренних и внешних войн, после которых разоренную и разрушенную Россию и в самом деле было не узнать, да толком и не восстановить.

Далее, форму «спасения», «возрождения» и модернизации настоящие большевики, в том числе сталинского призыва, выбирали не в историческом или политическом прозрении (хотя бы на уровне НЭПа), а исходя из приоритетов самосохранения режима и руководства, намертво прилипшего к власти. Путь форсированной кровососущей мобилизации Сталин выбирал не как единственно возможный, а как единственно доступный его пониманию и умению. Ничего другого он просто не мог. Подъем страны через «подъем низов» (Столыпин) был ему не по мозгам и не по плечу. В итоге мы получили несбалансированный рывок, потрясший мир, но и саму страну — путь на «коротких доскачках» приемлемый (хотя далеко не идеальный), но в целом тупиковый. Продолжения здесь не было — ни у нас, ни у кого в мире. На десять тыщ рванул, как на пятьсот — и спекся.

Это был путь нескончаемой войны — власти со страной, страны с самой собой. И дело не просто в завоеваниях социализма — в хронических битвах за урожай, трудовых победах и маршах энтузиастов, во всей этой лексике рабочей гвардии, шеренг строителей и командиров производств, флангов и рубежей, наступлений и штурмов. Милитаризация истории и жизни означала, что эти завоевания были внутренними репарациями, контрибуцией, наложенной на страну изнутри, результатом незаконной аннексии режимом целых территорий нормальной человеческой жизни. Продолжение «внутренней колонизации» (Александр Эткинд) сугубо военными, силовыми, милитаристскими средствами. Когда-то на Руси это называлось иго и дань.

Светлый образ вождя сейчас не зря откапывают из-под обломков советской идеологии в ее реакционных версиях (не только Хрущев и Горбачев, но даже сам Андропов на фоне этой реабилитации кормчего выглядит пропащим либералом).Пять лет назад я писал, что в стране начата и объявлена война — «еще холодная, но уже гражданская». С тех пор эскалация военных действий далеко не достигла пределов во внутренней политике, но оседлала политику внешнюю и выплеснулась наружу в «горячих» вооруженных конфликтах. Нам теперь неинтересно побеждать бедность и социальное расслоение, утечку мозгов и капиталов, технологическое отставание, зависимость от экспорта сырья и импорта товаров и технологий. Победы над внутренним врагом тоже более не впечатляют: кого убили или посадили, кого выдавили из страны или просто загнали под лавку. Осталось побеждать абсолютное мировое зло в надежде, что за это простится все зло внутреннее, нанесенное государственности, закону и праву, политике, экономике, культуре, науке, технике, социальной сфере, образованию и здравоохранению, а также сознанию нации и общественной морали.

***

В спиче предстоятеля виртуозно соблюден баланс света и тени: это мы не приемлем, а этим гордимся, и одно другому никак не мешает.

Проблемы тут две.

На фоне предыдущего идейно-нравственного тренда и даже на фоне нынешнего идеологического официоза все это выглядит реабилитацией Сталина и сталинизма — вольной или невольной. Со стороны это всеми, независимо от политической ориентации, воспринимается без затей: патриарх говорит то, что стоящий рядом президент хочет услышать, но не может сказать сам.

Церковь обязана призывать к миру, не может не призывать, и даже косвенное, обложенное околичностями и оговорками превознесение генералиссимуса, воевавшего с собственным народом «на поражение», мешает ее образу как института-миротворца.
Кроме того, механическое соединение противоположных оценок вряд ли найдет живой отклик в душе кого бы то ни было, кроме идеологических начетчиков — и не самых искушенных. Люди, считающие Сталина кровавым палачом, никогда не признают его гением государственного строительства или хотя бы менеджмента. И наоборот, считающие Сталина отцом народов никогда не признают в нем человека, лично ответственного за массовые репрессии, казни и политические убийства, не говоря о локальных провалах и стратегических промахах, заведших страну в тупик.

Опасная тема, если смотреть на нее в интересах гражданского мира и глазами христианской веры. Почти как похоронить Ленина.

Александр Рубцов