Painting and PhotographyПосмертная жизнь Бруно Шульца: писателя и художника-графика. А Вы о нем знаете?
Опубликовано 2015-12-11 12:00
Bruno Schulz The Procession. 1920 г.
Bruno Schulz Undula the Eternal Ideal. 1920 г.
Bruno Schulz Enchanted Sity II.Посмертная жизнь Бруно Шульца
Владимир Соловьев
За малыми исключениями – трехнедельная поездка в Париж, редкие наезды в
Варшаву и пара лет учебы в Венской академии художеств – Бруно Шульц всю свою
пятидесятилетнюю жизнь, от рождения до гибели, провел в родном Дрогобыче.
Тем более поразительна его теперешняя всемирная слава – издания и
переиздания его странноватой прозы на всех европейских языках, посмертная
премия во Франции за лучшую книгу иноязычного писателя, приз Каннского
кинофестиваля за фильм по его повести «Санаторий под Клепсидрой», премьера
немецкого документари о нем в Центре еврейской истории в Манхэттене,
наконец, ожесточенная, зашкаливающая в международный скандал борьба за его
художественное наследство, после того как израильтяне вырубили пять
фрагментов его фресок и увезли в Яд ва-Шем, мемориальный музей Холокоста.
И то правда: его родной город непрерывно менял свое гражданство. Бруно
Шульц родился в Австро-Венгрии, жил в Польше и писал по-польски, погиб во
время немецкой оккупации Дрогобыча, который потом перешел к Советскому
Союзу, а теперь является заштатным городком в самостийной Украине. При жизни
Бруно Шульц выпустил две тонюсенькие книжки, полное собрание его сочинений –
пара дюжин текстов - умещается в малого формата 400-страничной книжке,
которая в России вышла недавно одновременно в двух переводах, и в Америке
вышло очередное издание его прозы и его биография. Пропали рукописи
последних рассказов и неоконченого романа «Мессия». Из огромного
эпистолярного наследства – несколько тысяч писем, с философским уклоном, о
литературе, искусстве и мифологии – сохранилось, дай бог, полторы сотни. Еще
меньше выжило его живописных и графических работ – несколько рисунков,
включая автопортрет, недавно найденная, оформленная им деревянная шкатулка
да дрогобычские фрески, которые стали предметом международного скандала.
“The Wrong Way to Protect the Jewish Past” – называлась ньюйорктаймсовская
статья директора Еврейского исследовательского центра Сэмюэла Грубера. Еще
решительнее раскритиковал действия израильтян польский поэт и эссеист Ержи
Фиковски, посвятивший всю жизнь изучению творчества Бруно Шульца. Он
считает, что Шульц как художник и писатель – плоть от плоти польской
культуры, и притягивать его к еврейству, коему он принадлежит случайностью
своего рождения, значит мыслить в тех же категориях, что его убийца, а тот
застрелил его именно как еврея.
Именно на «вилле Ландау», как дом называется до сих
пор, хотя давно уже поделен на клетушки-квартиры, и обнаружил два года назад
немецкий режиссер Беньямин Гейсслер фрески Шульца – в чулане
приватизированной квартиры Николая и Надежды Калюжных. Точнее было бы
назвать их темперой, потому что Шульц писал не по сырой штукатурке, а на
сухом грунте из сыра. Ландау заказал – точнее будет сказать, приказал,
потому что работа Шульца на Ландау была подневольной, рабской - расписать
детскую комнату, вот Шульц и выбрал сюжеты из сказок братьев Гримм. Однако
трактовал их скорее в эзоповой манере, сознавая, что каждый день может стать
последним в его жизни. Кучер в красной мантии лицом напоминает самого
Шульца, а сказочный лес – лес в Бронике, около Дрогобыча, месте массового
захоронения: евреев заставили вырыть яму и расстреляли на ее краю. Эти
росписи – шифрованное предсмертное послание Бруно Шульца потомкам.
Само открытие этих работ два года назад стало сенсацией в художественном
мире - к тому времени Бруно Шульц был уже всемирно известен как писатель,
многие его считают гением, ставя в один ряд с Прустом и Кафкой. Было бы
точнее назвать его Прустом, волею судеб попавшим в кафкианский мир. Беньямин
Гейсслер начал сбор денег, чтобы выкупить «виллу Ландау» и превратить ее в
музей Бруно Шульца. Это именно от него узнали в Яд ва-Шем об открытых им
росписях, когда Гейсслер прибыл в Иерусалим, чтобы расспросить выживших
узников дрогобычского гетто о судьбе Бруно Шульца. Израильтяне сбросили в
Дрогобыч десант, который, пользуясь невежеством городских властей, вполне
профессионально вырезал росписи, упаковал их в железные матрицы и тайком
вывез в свою страну.
Их резон – что большинство евреев, переживших Холокост, перебралось в
Израиль, который имеет моральное право собрать у себя разбросанные по всей
Европе чудом сохранившиеся свидетельства их жизни. Так говорится в
официальном заявлении Яд ва-Шема. А нью-йоркская писательница Дафни Меркин
пошла еще дальше и сравнила похищение дрогобычских росписей с рейдом
израильских коммандос в Энтеббе по спасению еврейских заложников с
французского авиалайнера.
Однако в Польше, где Бруно Шульц - классик и гордость национальной
культуры, сам акт вырубки и контрабандного вывоза его росписей сочли
варварским, вандалистским, преступным. Мировая общественность, включая
еврейские культурные круги, смягчив характеристики с помощью соответствующих
эвфемизмов, присоединилась к осуждению израильской акции.
Тем более – и это верно – Бруно Шульц связан с Дрогобычем не только
топографически – от рождения до смерти, но и творчески – как Достоевский - с
Петербургом, Диккенс - с Лондоном, Бабель - с Одессой. Вот почему вывоз
росписей с «виллы Ландау» значил изъятие их из географического и культурного
контекста.
Бруно Шульц, с его автобиографической зацикленностью на этом некогда
процветающем, многоязычном и поликультурном центре австро-венгерской
Галиции, называл Дрогобыч «самодовлеющим микрокосмом». В статье
«Мифологизация действительности» он писал, что поэзия есть
мифологизирование, она стремится к воссозданию мифов о мире; что
мифологизация мира не завершена, а только заторможена развитием науки,
оттеснена в боковое русло. И продолжая эту мысль в письме
писателю-авангардисту Станиславу Виткевичу, который покончил с собой, как
только немецкие войска вошли в Польшу, Бруно Шульц называл свою дрогобычскую
прозу «автобиографией, или, скорей, духовной генеалогией, поскольку доводит
духовную родословную вплоть до той глубины, где она теряется в
мифологической неопределенности. Я всегда чувствовал, что корни
индивидуального духа, если идти по ним достаточно далеко вглубь, теряются в
каких-то мифических праглубинах». Дрогобычскую реальность Бруно Шульц
воспринимал мифологически, «отыскивая собственную, личную мифологию,
собственные «истории», собственную мифологическую родословную».
У него есть рассказ «Книга» – само собой, Книга в этом тексте и в таком
контексте - означена заглавной буквой. Нет, речь идет не о Библии евреев и
христиан, но об индивидуальной библии каждого – любого – человека:
- Книга – это миф, в который мы верим в молодости, но с годами перестаем
воспринимать ее всерьез, - объясняет отец рассказчика, главный персонаж этой
мифоавтобиографической прозы. Время отца Бруно Шульц считает эпохальным
(опять-таки в контексте мифореальности). Потом наступил мертвый сезон:
«новая эра, пустая, трезвая и безрадостная – белая как бумага», сменившая
«гениальную эпоху» отца, а та проникла сквозь щели и щелки заурядной
реальности контрабандой, супротив правил и законов - «как незаконная комета
среди расчисленных светил».
«То было очень давно. Мамы тогда еще не было. Я проводил дни наедине с
отцом в нашей в ту пору огромной, как мир, комнате.
...Потом пришла мама, и эта ранняя светлая идиллия кончилась. Обольщенный
материнскими ласками, я забыл об отце, жизнь моя потекла новым, совершенно
отличным путем без праздников и чудес, и, может быть, я никогда бы не
вспомнил про Книгу, если бы не та ночь и не тот сон».
При таком мифотворческом подходе к реальности, которая вся грозит вырваться
на волю первобытного хаоса, любые этнические привязки этой прозы покажутся
натяжкой. Не только у евреев, но и у поляков нет права единоличной
собственности на Бруно Шульца. Хоть он и писал по-польски, но культурно
принадлежит скорее к когорте космополитизированных австроевреев – от Густава
Малера и Зигмунда Фрейда до Франца Кафки, Артура Шницлера, Стефана Цвейга,
Лео Перуца. Бруно Шульц - их младший современник, замыкающий в их строю,
последний представитель этой блестящей плеяды. Самобытный художник и великий
писатель, он достопримечателен сам по себе – помимо навязанной ему
трагической судьбы и споров о его наследстве. Как дополнительный, теперь
двойной повод для повышенного к нему интереса - да, но причина этого
интереса все-таки в самоценности его художественных и философических
достижений.
Когда в краткий период раздела Польши по пакту Молотова - Риббентропа,
Дрогобыч, как часть Западной Украины, отошел к России, и Бруно Шульц послал
свой новый - увы, тоже навсегда утерянный - рассказ о человеке-табурете в
львовский журнал «Новые горизонты», то получил из редакции отказ-отповедь:
«Нам Прусты не нужны». Сказалась, видимо, прежняя слава Бруно Шульца, потому
что прустовский мир детских снов и видений был уже взорван изнутри и извне,
и писатель, оставаясь самим собой, чутко реагировал на новое сейсмоопасное
время.
В самой знаменитой, благодаря премированному в Каннах фильму, повести
«Санаторий под Клепсидрой» Бруно Шульц близко подходит к загадке времени,
над которой бились лучшие умы XX века – Бергсон, Эйнштейн, Пруст. В этом
санатории мы снова встречаем нашего старого знакомца, постоянного – из прозы
в прозу – героя этой диковинной прозы. Он давно и долго умирает, а может
даже уже умер, но в санатории под Клепсидрой сие не суть важно. Потому что
Клепсидра, хоть и звучит как географическое имя, на самом деле название
самых древних в мире водяных часов, в котором уровень воды показывает
истекшее время. Однажды я видел это поразительное сооружение в Сицилии.
Согласно этимологии этого древнегреческого слова - klepto ворую + hydoor
вода, его можно перевести как «уворованная вода», а вода – древнейший символ
времени.
Эти философские манипуляции со временем в пределах художественного
пространства гениальной прозы Бруно Шульца были искусственно, насильственно
прерваны двойным выстрелом гестаповца Гюнтера. Бруно Шульц, этот великий
дрессировщик времени, сам угодил в ловушку времени, но чужого, примитивного,
брутального и безальтернативного. И смерть, неоднократно проигранная им
художественно, понарошку, настигла его на дрогобычской улице 70 лет назад
самая что ни на есть настоящая. В то же самое мгновение началась посмертная
жизнь Бруно Шульца – и длится по сю пору, превращаясь в миф.
Bruno Schulz Undula the Eternal Ideal. 1920 г.
Bruno Schulz The Stallions and the Eunuchs 1920 г.
Bruno Schulz Dedication (Autoportret). 1920 г.
Bruno Schulz Autoportret. 1933 г.
Bruno Schulz Sanatorium pod Klepsydr.
Автор неизвестен Портрет Бруно Шульца (фреска).
===================================================================
приложение:
ЖЗЛ (БРУНО ШУЛЬЦ. ЖИЗНЬ, ОБОРВАННАЯ ПУЛЕЙ) |
Понедельник, 28 Ноября 2011 г. 00:34 + в цитатник
Бруно Шульц
Bruno Schulz
12 июля 1892, Дрогобыч – 19 ноября 1942, Дрогобыч
Bruno Schulz Autoportret.
Польский писатель и художник еврейского происхождения, считается одним из известных польских прозаиков первой половины ХХ века.
Бруно родился года в маленьком городке Дрогобыч в провинции Галисия недалеко от Львова. Дрогобыч в детстве художника был частью Австро-Венгерской империи, после первой мировой войны перешел к Польше, в 1939 году городок, как считают многие историки, был оккупирован Советским Союзом, а с начала второй мировой войны – нацистской Германией. Возможно, по этой причине родной город безотносительно политической принадлежности стал для будущего писателя отдельным миром, героем его рассказов и рисунков.
Родители мальчика – владелец текстильной лавки Иаков (Якуб) Шульц и его жена Генриетта (урожденная Кухмеркер), рано заметили, что сын стал проявлять интерес к рисованию. Сам Шульц позже, в одном из писем именитому коллеге – драматургу, художнику и философу Станиславу Игнацию Виткевичу (1885–1939), писал: «Еще не выучившись говорить, как следует, я покрывал попадавшие мне в руки бумаги и все газетные поля каракулями, привлекавшими внимание окружающих. Сначала это были только запряженные экипажи. Процесс езды казался мне вещью важной и полной тайной символики. В шести-семилетнем возрасте я снова и снова возвращался в своих рисунках к изображению коляски с поднятым верхом, с зажженными фонарями, выезжающей из ночного леса. Этот образ - поистине золотой запас моей фантазии».
В 1902 году Бруно поступил в гимназию имени Франца Иосифа в Дрогобыче, которую с отличием окончил в 1910 году. Особые успехи выпускник имел по рисованию и польскому языку. Шульц поступил на архитектурное отделение Львовского политехнического института, но проучился там всего лишь год. Бросил учебу юноша по состоянию здоровья, последующие два года лечил легкие и сердце в Трускавце, после чего вернулся во Львов. Мечты получить высшее образование были перечеркнуты начавшейся первой мировой войной, смертью отца в 1915 году и переездом в 1917 году семьи в Вену. Вторично бросив институт, Бруно присоединился к семье. В Вене Шульц, освобожденный от набора в австрийскую армию по здоровью, в течение года посещал Академию искусств, где изучал живопись. В столице Австро-Венгрии семье не удалось «прижиться», и Шульцы снова вернулись в Дрогобыч.
Живопись
Исследователи творчества Шульца пишут, что в литературе, как и в живописи, Бруно начинал, как типичный самоучка-провинциал, который начал писать и рисовать для себя и друзей. Впрочем, изобразительным искусством Шульц начал заниматься раньше, чем литературным творчеством.
В 1918 году он становится членом группы поклонников искусств «Прекрасное» (Kalleia), тесно общается с такими же, как он, «начинающими» художниками, и решает посвятить свою жизнь искусству. В 1920 году Шульц начинает работать над графическим циклом «Книга идолопоклонничества» (укр. - Книга бовванiзму), который в 1921 году был выпущен очень маленьким тиражом.
Бруно Шульц Автопортрет. 1919 г. Музей истории Варшавы, Польша
Бруно Шульц Без названия.
Спустя год, в 1922, Бруно участвует в коллективной выставке рисунка в знаменитой варшавской галерее "Захента". В 1923 году в поисках работы Шульц переезжает в Варшаву, там он пишет на заказ несколько портретов маслом, которые, увы, не сохранились. В этом же году картины молодого художника экспонировались в Вильнюсе на «Выставке еврейских художников» и во Львове на выставке Общества друзей изобразительного искусства. По поводу львовской выставки в журнале «Волна» Адольф Бененшток написал рецензию, в которой отметил талант графика Шульца.
Bruno Schulz The Stallions and the Eunuchs 1920 г.
Но, увы, живопись не приносила денег, нужно было зарабатывать на жизнь, хотя старший брат Исидор постоянно оказывал Бруно материальную поддержку вплоть до своей скоропостижной смерти в 1935 году.
И все же Шульцу пришлось в сентябре 1924 года устроиться работать учителем рисования и труда в гимназию им. короля Владислава Ягеллы в Дрогобыче. Практически до самой смерти преподавательская работа была единственным средством дохода Шульца. В письмах Бруно признавался, что он не любил свою профессию учителя, потому что жизнь художника (а потом и писателя) была подчинена расписанию уроков, учительской нагрузке по 30 часов в неделю, и не давала возможности надолго уезжать из города. Впрочем, даже будучи скромным учителем простой гимназии, Шульц успел вкусить и художественной, и литературной славы.
Bruno Schulz Dedication (Autoportret). 1920 г.
В 1928 году проходит первая персональная выставка Шульца в Трускавце, через два года на «Весеннем Салоне» во Львове работам художника был уже отведен целый зал. Впрочем, все было не так безоблачно, после выставки в Трускавце один почтенный (в смысле возраста) критик обвинил художника чуть ли не в «пропаганде порнографии», чем вызвал разборки в управлении образования Дрогобыча на предмет права преподавать в гимназии. Как я понимаю, «камнем преткновения» стал первый графический цикл «Книга идолопоклонничества», в котором, по словам Адама Загаевского, была раскрыта эротическая тематика и одержимость, « к которой художник относился так же просто и по-свойски, как другие к мигрени».
Литература
Примерно в середине 1920-х годов Шульц начал заниматься и литературным творчеством. Литературоведы пишут, что известные произведения Шульца – сборники повестей в новеллах «Коричневые лавки» (1934) и «Санаторий под Клепсидрой» (1937), «выросли» из его обширной переписки, например, с близким другом Владиславом Риффом из Закопане, с писательницей и искусствоведом Деборой Фогель из Варшавы и др.
Bruno Schulz Self-Portrait and portrait of Stanislaw Weingarten.
В 1925 году Бруно знакомится и начинает переписываться с Виткевичем. В одном из писем Шульц пишет о своем «литературном дебюте» - повести «Коричневые лавки»: «Я считаю «Лавки» автобиографической повестью, не только потому, что она написана от первого лица, и в ней можно обнаружить события и переживания детства автора. В какой-то мере эти «истории» отражают мой образ жизни и мою собственную судьбу».
Весной 1933 года Шульц познакомился в Варшаве с писательницей Зофьей Налковской, с которой, как пишут историки, у Бруно был короткий бурный роман. Благодаря протекции Налковской, в декабре этого же года в еженедельнике «Литературные ведомости» печатается рассказ «Птицы», а в издательстве «Руй» публикуются «Коричные лавки». Отмечу, что английском переводе сборник вышел позже под названием «Улица Крокодилов» по названию одной из глав.
Эти произведения становятся литературной сенсацией года, благосклонные отзывы пишут видные представители польской культуры Юлиан Тувим, Витольд Гомбрович, тот же Виткевич. Впрочем, были и критические рецензии, в одной из которых автор писал, что «художественный мир прозы Шульца не может обладать никакой реальностью, поэтому автор «Коричневых лавок» - «притворщик». Своеобразным опровержением этих слов служат те факты, что в 1935 году ведущие литераторы Польши выдвинули "Коричные лавки" на ежегодную премию журнала «Литературные ведомости» (правда, премию получил поэт В.Бонк), а в 1938 году Шульц был награжден Польской академии литературы престижной наградой «Золотой лавр».
Bruno Schulz Autoportret. 1933 г.
В 1936 году Шульц подавал заявления в Министерство просвещения Польши с просьбой о переводе в Варшаву, затем – во Львов, но обе просьбы не были удовлетворены, и писатель продолжал работать в гимназии Дрогобыча.
В 1936 году в варшавских журналах печатаются рассказы, вошедшие затем в сборник «Санаторий под Клепсидрой». Сам сборник вышел в следующем году в том же издательстве «Руй».
Bruno Schulz Sanatorium pod Klepsydr.
В 1937 году ведутся переговоры об издании «Лавок» в Италии, Шульц переводит рассказы на немецкий для издания в Германии. Но оба проекта не состоялись, надо понимать, по «национальному признаку». В 1939 году Ш.Фришман в Париже начинает переводить "Коричные лавки" на французский язык, но и эта работа не доводится работу до конца. Эти события привели к тяжелой депрессии, о которой пойдет речь ниже.
Современные литературоведы определяют творчество Шульца-писателя, как «поэтизированную прозу, основанную на мистификации действительности». Адам Загаевский в своем эссе о писателе пишет: «Чем-то необычайным был его талант, он обладал колдовской способностью преображать банальность в магию». Но, считаю, что лучше один раз прочесть, чем сто раз пересказывать.
И снова о живописи
В творчестве художника главное место, безусловно, занимает графика, которую можно рассматривать, как иллюстрации к его рассказам, и как самодостаточные художественные работы.
Тем более, известно, что первые издания его книг были проиллюстрированы самим Шульцем, это намного позже рисунки зажили «самостоятельной жизнью» и в поздних изданиях часто отсутствовали. Как считают историки, все графические произведения Шульца – художника в той же мере автобиографичны, что и проза Шульца - писателя.
Bruno Schulz Autoportret. 1934 г.
Сам Шульц в письме Станиславу Виткевичу писал: «На вопрос, верно ли, что в моих рисунках те же сюжеты, что и в прозе, я бы ответил утвердительно. Это одна и та же действительность, только различные ее срезы. Основой отбора здесь служат материал, техника. Границы рисунка уже границ прозы. Поэтому, мне думается, в прозе я высказался откровеннее».
Но и в прозе, и в графике есть взаимопроникновение реализма и фантастики, что позволяет отнести творчество Шульца как к экспрессионизму и сюрреализму в живописи, так и к фантасмагории в прозе.
Надо отметить, что рисунки Бруно выполнял в сложной технике, которую описал в одном из писем: «Это не офорт, а так называемое «настоящее клише» (cliche vero) на стеклянной пластине. Я рисую иглой в слое черного желатина, покрывающего стекло, после чего полученный рисунок обрабатываю, как фотографический негатив, т.е. копирую в фоторамке на светочувствительной бумаге, проявляю и закрепляю». Виткевич в одном из писем называет графику Шульца драпографиями.
Кстати, Виткевич в письме 1935 года дает очень точную характеристику художественному творчеству Шульца и ярко описывает свои впечатления от работ художника. Кстати, в этом же 1935 году художник принял участие в коллективной выставке в Художественно-промышленном музее Львова.
Виткевич пишет: «До последнего времени я не подозревал, что как рисовальщик Шульц едва ли не самоучка. Это вызывает еще большее восхищение его талантом и самой личностью». Известный художник и драматург называет Шульца – графика «демонологом», он находит много общего в темах польского коллеги и способе их выражения с творчеством великих художников, называя имена старых мастеров – Кранаха, Дюрера, Грюневальда, Хогарта и Гойи, а также Мунка и Бердслея. Все они часто писали картины на темы скорее адские, чем райские, изображая «изнанку человеческой души».
Bruno Schulz Enchanted Sity II.
Виткевич называет графику Шульца «поэмой, восхваляющей жестокость ног»: «Шульц часто изображает садизм женщины вкупе с мазохизмом мужчины. Средством угнетения мужчины у него оказывается женская нога, сама опасная, если не считать лица, часть женского тела. Женщины ногами топчут, терзают, доводят до мрачного и бессильного безумия застывших в болезненном наслаждении и униженных уродов - мужчин».
Bruno Schulz Sceny we wntrzu.
Шульц, на взгляд Виткевича, - звезда первой величины, которая находится на пороге гениальности. «Вопрос в том, - резюмирует он, - выдержит ли он, дадут ли ему жить и работать, будет ли он развиваться дальше». Сам Виткевич покончил с собой в сентябре 1939 года, после вторжения Красной Армии на территорию Польши.
В августе 1938 года Шульц совершил поездку в Париж, он повез с собой около 100 рисунков, надеясь устроить выставку, но и этот проект не был осуществлен.
О личном
Считается, что внутренний разлад, комплексы и неустроенная личная жизнь, а позже сомнения, злые нападки критиков, неудачи и депрессии, способствовали своеобразному видению реального мира.
Bruno Schulz Autoportret 1920 г.
Многие исследователи творчества пишут о глубоком одиночестве художника, он сам в одном из писем замечает: «Одиночество для меня – реактив, который вызывает ферментацию действительности, выпадением в осадок фигур и красок». Причину ищут в неизвестном потрясении Шульца в юности, связанном с женщиной. Подмечено, что с самых ранних рисунков центральной фигурой всегда была женщина, и никогда она не выглядет лирической героиней, прекрасной Незнакомкой или томной возлюбленной. Почти всегда героини Шульца связаны с диктатом, насмешками или безразличием.
Bruno Schulz The Procession. 1920 г.
Историки пишут, что первый графический цикл «Книга идолопоклонничества» - это своеобразный «душевный стриптиз» художника, где Бруно, словно в театральном спектакле, представляет яркие, карнавальные эпизоды, на фоне которых разворачиваются трагические события душевной жизни, в которой откровенное признание и настоящие чувства подчас превращаются в фарс.
Bruno Schulz Undula the Eternal Ideal. 1920 г.
Причем, если женские персонажи представлены то юной инфантой, то гордой королевой, то кокетливой «бестией», то героиней по имени Ундуля (вот здесь бы историкам покопаться!), которые уверены в своих женственных чарах и непобедимой силе, то мужчины в любой из картин – «Инфанта и ее карлики», «Ундуля ночью», «Заколдованный город II» или «Пилигримы», изображены падающими ниц и ползающими по земле, смущенными, стыдливыми, с чувством вины, не осмеливающимися поднять на женщин глаза.
Bruno Schulz Pilger. 1921 г.
О личной жизни Шульца известно очень мало.
В 1933 году Бруно познакомился с учительницей одной из средних школ Дрогобыча – Юзефиной Шелиньской. Их связала не только взаимная симпатия, но и любовь к литературе. Через два года, в 1935-м, художник обручился с Юзей, в следующем году они совместно стали переводить для публикации на польском языке роман Франца Кафки «Процесс». Бруно взял полугодовой отпуск, отправился в Варшаву «пробивать» издание романа. Роман Кафки, действительно, был издан на польском в издательстве «Руй», но переводчиком значился только Шульц.
Возможно, этот факт, а может то, что в Варшаве Шульц познакомился с журналисткой Романой Хальперн, которая стала его близким другом, но в 1937 году Юзефина Шелиньска разрывает отношения с Бруно. Это служит причиной очередной затяжной депрессии.
Bruno Schulz Undula Walks off into the Night. 1920 г.
Автопортреты
Историки отмечают, что большое количество автопортретов Шульца написаны, скорее всего, именно в такие, «нерадостные» периоды жизни. Ни на одном художник не улыбается, изображая свое напряженное, строгое, вглядывающееся в нас лицо с запавшими глазами, он словно спрашивает себя и нас – Как жить дальше? Что будет завтра?
Бруно Шульц Автопортрет на фоне города. 1920 г. Картинная галерея, Львов
Bruno Schulz Autoportret 1930 г.
Искусствоведы описывают единственный «счастливый» автопортрет Шульца (я его не смог найти в интернете). На этом рисунке художник изобразил себя подростком, прижимающим к себе щенка и стоящим у открытого окна, за которым городские дали – большой и светлый мир, который ждет к себе нерешительного, робкого парня.
Но парень повзрослел, ощутил на себе этот сложный «взрослый» мир, и теперь в его взгляде на автопортретах мы видим беспокойство и надежду, чувство своей вины и нерешительность признать ее.
Bruno Schulz Autoportret 1934 г.
Bruno Schulz Autoportret 1936 г.
Шульц как-то написал: «Любое произведение искусства связано пуповиной со всеми нашими проблемами». А «проблемы», возникшие в конце 1930-х годов стали преобретать вселенский трагический масштаб.
Война
Естественно, это было связано в первую очередь с нападением 1 сентября 1939 года Германии на Польшу и началом второй мировой войны. Уже 11 сентября немецкие части вошли в Дрогобыч, а спустя почти две недели, согласно пакта Молотова – Рибентропа и раздела территории Польши, в Дрогобыч вошла Красная Армия, и город стал территорией советской Украины.
Бруно Шульц Автопортрет. 1939 г.
Опять же не хочу вдаваться в подробности этого исторического факта, но историки пишут, что Шульц в этот период рисовал агитационные плакаты и работал художником в газете. Они же описывают историю о том, что художник получил заказ на монументальную картину маслом «Освобождение народа Западной Украины», которую написал, после чего был арестован и привезен на допрос в НКВД по поводу использования в картине черезчур многого количества голубого и желтого цвета. Художника обвинили в пропаганде украинского национализма, но ему удалось избежать тюрьмы взамен на заказ портрета Сталина для городского горсовета (раньше это здание имело более «поэтическое» название – городская ратуша). В этом же 1939 году Шульц принимает участие в своей последней прижизненной выставке во Львове.
Бруно Шульц Автопортрет. 1939 г.
Увы, следов «советского творчества» художника мне найти не удалось. Известно также, что в 1939 году писатель Шульц начал работу над романом «Мессия», но рукописи этого произведения после его смерти не были обнаружены.
У Бруно начинается новый виток депрессии, он даже едет в сентябре санаторий в Трускавец подлечить больные почки. В одном из писем Шульц просто взывает о помощи: «Мне нужна близость родственного человека, хочу чьей-нибудь поддержки, чтобы не разрушить свой внутренний мир».
В 1940 году художник знакомится с молодой коллегой Анной Плоцкер, которая вытаскивает Бруно из омута депрессии. Казалось бы, можно начинать жизнь «заново», но все перечеркивает 22 июня 1941 года. Немцы вероломно нападают на Советский Союз, 1 июля они второй раз занимают Дрогобыч и начинают массовые убийства евреев. Шульца, как и многих его соплеменников, перегоняют жить в гетто, где он узнает, что Анна Плоцкер была убита в первые дни оккупации. Волею провидения Шульц нашел себе в гетто покровителя в лице офицера гестапо, гауптшарфюрера Феликса Ландау, который, на удивление, читал рассказы Шульца и, как пишут историки, восторгался его «эротической» графикой. Ландау переводит в начале 1942 года художника работать в библиотеку гетто и дает заказ – оформить росписями комнаты на своей вилле в Дрогобыче. Почти два месяца художник работал над этими росписями, ценой работы была жизнь и иногда перепадавшие продукты со стола «герра» Ландау.
Фреска "Принцесса", написанная в детской комнате виллы Ф.Ландау 1942 г.
19 ноября 1942 года в Дрогобыче началась очередная акция по истреблению евреев. Шульц, как наемный работник Ландау, не вошел в «черные списки», но возвращаясь в этот день поздно вечером к себе в гетто с буханкой хлеба за пазухой через «арийский квартал» он был застрелен прямо на улице офицером СС Карлом Гюнтером.
Как выяснилось позднее, это была банальная месть Гюнтера своему коллеге Ландау, который несколькими месяцами ранее точно также – «без суда и следствия», застрелил на улице «личного» стоматолога Гюнтера, тоже местного еврея.
Вот такой банально-трагический финал жизни.
Послесловие
Наследие Шульца – писателя и Шульца художника невелико – несколько графических серий, иллюстрации к рассказам и автопортреты, а также две книги повестей и несколько рассказов, не вошедших в эти сборники. Большое количество рукописей, в том числе рассказы конца 1930- начала 1940-х годов, как и многие рисунки и картины были утрачены во время войны. Фрески Шульца в доме Ландау после войны были закрашены и вскоре забыты.
Только в 2001 году эти фрески были обнаружены. В мае этого же года сотрудникам еврейского музея Холокоста «Яд ва-Шем» удалось снять три фрески и нелегально вывезти в Израиль. Остальные были отреставрированы и помещены в музей Бруно Шульца, открытый в Дрогобыче.
В 1975 году в Польше была опубликована «Книга писем» Шульца, в которой собрана сохранившаяся переписка с ведущими деятелями культуры Польши и друзьями, а также критические эссе, написанные для газет.
И все-таки, Брунно Шульц продолжает жить! Продолжает жить не только в переводе своих произведений на многие языки мира (кстати, первый и единственный перевод книг Шульца на русский язык сделал Асар Эппель), но и в оригинальных произведениях – романах американки Синтии Озик «Мессия из Стокгольма» (1987), о якобы найденной последней рукописи Шульца, израильтянина Давида Гроссмана «Бруно» (1986) и итальянца Уго Риккарелли «Человек по имени, кажется, Шульц» (1998), в повести-хронике Бориса Хазанова «Чудотворец» (1990). В США даже учреждена премия Бруно Шульца лучшему зарубежному автору года.
Автор неизвестен Портрет Бруно Шульца (фреска).
По произведениям Шульца поставлены спектакли («Умерший класс» Тадеуша Кантора), сняты художественные и анимационные фильмы («Санаторий под Клепсидрой» Войцеха Хаса и «Улица Крокодилов» Стивена и Тимоти Куай, 1996), написаны оперы («Улица Крокодилов» Дж. Вулрича).
И это значит, жизнь продолжается даже после смерти, это значит, что писатель и художник прожил ее не зря, подарив потомкам свой оригинальный и неповторимый талант!
В материале использована информация из статьи "Портрет в зеркалах", опубликованной в журнале «Иностранная литература» (1996, №8).
|
Оставлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. Войдите в систему используя свою учетную запись на сайте: |
||