Conceptual ErosСОВЕТСКИЕ ДЖЕЙМС БОНДЫ – КТО ОНИ
Опубликовано 2017-03-15 23:00
К Дню Советской Армии
СОВЕТСКИЕ ДЖЕЙМС БОНДЫ – КТО ОНИ
Так называемая «Специальная Ленинская техническая школа» КГБ
находилась в Подмосковье, была надежно изолирована и тщательно
охранялась. В школе размещались два подразделения - мужское и
женское , на сленге курсантов: «Воронья Слободка» и «Ласточкино
Гнездо», где размещались и обучались мужчины – «Вороны» и
женщины - «Ласточки» , соответственно.
Анна Чапмен, разоблаченная российская секс-шпионка в Америке
Будущих агентов специально обучали технике применения
сексуальных ловушек, причем именно этот курс составлял
важнейшую часть их подготовки. Курсанты получали обширную
информацию о сексуальных обычаях и позах в странах, где им
предстояло действовать. Для того чтобы освоить специфику
сексуального поведения, они просматривали множество литературы и
порнофильмов из этих стран.
Помимо этого, курсантов обучали технике владения своим телом и
чувствами в сексуальной обстановке. А поскольку все обучаемые
были тщательно подобраны из наиболее способных к длительным и
высокоэмоциональным сексдействиям, то они успешно
совершенствовали , шлифовали , так сказать, качества, которыми их
щедро наградила природа. Как понимаете, обучение не
ограничивалось теорией – курсанты систематически претворяли ее в
практику, тренируясь на «ласточках». Именно для этих целей в школе
были оборудованы специальные спальни, где курсанты полностью
освобождались от любых сексуальных ограничений и учились вести
себя раскованно при половых конктах как наедине с партнершей, так
и под наблюдением, а также – в групповом сексе.
Этим, однако, курс не ограничивался. Курсанты обучались также и
гомосексуальным контактам. Никто, впрочем, не собирался менять их
сексуальную ориентацию, ломая психику. Однако поскольку за
рубежом нелегалы вполне могли оказаться в числе участников какой
– нибудь оргии, то должны были быть не только готовы к сексу с
любыми партнерами , но и демонстрировать при этом высочайший
класс в любой позиции и достаточно долго.
Школа была создана в 1931 году по приказу председателя ОГПУ В.
Менжинского, но по инициативе его 1 – го зама Генриха Ягоды и, в
сущности, явилась воплощением его идеи подготовки шпионов,
которые могут применять для выполнения своих задач сексуальные
методы. Естественно, за немалый срок деятельности, в Школе ( ее,
кстати, непочтительно именовали посвященные «ЕБОН»ом, где две
последние буквы значали «Особое Назначение»), выработались
принципы и приемы обучения и практической подготовки, которые
позволяли выпускать выдающиеся кадры. Можно привести в пример
двух наиболее известных воспитанников ЕБОНа.
Николай Кузнецов, завербованный сотрудниками НКВД на Урале ,
обучался в Школе в 1938 году и потом, под личиной этнического
немца, военного инженера советской авиации Рудольфа Шмидта,
весьма успешно действовал на сексуальном поле дипломатического
корпуса Москвы. На его счету сотрудница германского посольства
Эрика, жена камердинера самого посла Германии Ирма, горничная
германского военно-морского атташе, горничные норвежского и
иранского послов. Кстати, все они были немками, а Кузнецов, как
известно, являл собой прямо – таки хрестоматийный образ
настоящего арийца : высокий сероглазый блондин с образцовой
офицерской выправкой . Ну и прочие данные, перед которыми любая
немецкая дама трепетала. А стоило ей попасть в его постель –
становилась рабыней.
Кстати, эти же качества Кузнецов использовал для обработки не
только немок, но и своих московских красавиц. В частности -
художницы Ксаны Оболенской и многих актрис и балерин, которые
потом покорно выполняли его волю , завлекая в свои постели
иностранных дипломатов и добывая информацию в пылу любовных
утех. Думается, эта сторона деятельности Героя Советского Союза
Николая Кузнецова, известна гораздо меньше его диверсионных
подвигов.
Советскоая секс-шпионка Коненкова,
прославивившаяся тем, что соблазнила Альберта Эйнштейна
Более трех месяцев в Школе практиковался самый , пожалуй,
выдающийся советский разведчик - нелегал Рихард Зорге. Он был
агентом Четвертого Главного управления генштаба Красной Армии,
предшественника ГРУ, но когда по вызову приехал в Москву из Китая
в 1932 году, армейское начальство сочло целесообразным его, так
сказать, стажировку в ЕБОНе. Так что при возвращении в Китай
летом 1933 года и в ходе последующей жизни в Японии, Зорге
многие шпионские задания успешно выполнял под одеялом в
женской постели.
В Токио он прибыл в сопровождении очаровательной юной
американки, которую подцепил в шанхайском отеле. Она безропотно
выполняла его указания, в том числе – как сексуальная приманка.
Рихард отправил ее домой, как только возобновил интимные
отношения с женой германского военного атташе Эйгена Отта, с
которой был близок еще в Берлине. За ней – и одновременно ! –
последовала череда любовниц. Одна из них, жена американского
дипломата , признавалась впоследствии, что перед его мужским
обаянием «не устояла и девственница, а ночь с Рихардом осталась в
ней самой навсегда»
Судя по всему, она имела в виду 18 – летнюю Доротти, дочь
гостившего в Токио техасского миллионера, с которой Зорге
познакомился на приеме в американскм посольстве. И через час увез
ее в какой – то горный отель. Домой Доротти вернулась только через
день. Родителям с трудом удавалось ее удержать от нового свидания с
Рихаром и они через несколько дней покинули Токио.
Легенарный разведчик вел такую лихую сексуальную жизнь, что
члены европейской общины Токио его звали не иначе как «Рихард
Казанова».
Думается, Рихард и хотел, чтобы его считали распутным повесой. Он
прятал за таким имиджем свою истинную сущность разведчика. А
женщин Рихард менял как перчатки, и не только тех, кого считал
необходимым сделать своими рабынями для служебных, так сказать ,
задач. Наоборот, любую понравившуюся даму или девицу, из своей
сети он уже не выпускал, даже если это ставило под угрозу
прочность всей шпионской группы.
Зорге рискнул даже завлечь любовницу своего помощника Бранко
Вукелича. Тот был югославом, но женат на датчанке, которую сам
называл «сушенной треской». В поисках сексуального
удовлетворения Бранко познакомился с дочерью богатого японца,
Орио, которая воспитывалась и получила образование в Европе.
Вукелич ей пришелся по нраву настолько, что она переселилась в его
квартиру. Там Орио и увидел Зорге. Она понравилась ему, значит -
должна побывать в его постели. Так и получилось . Более трех
месяцев Орио вечера проводила с Рихардом, а ночи – с Вукеличем. И
тот ни о чем не догадывался. Потом она надоела Зорге и он «вернул»
её соратнику. Воистину, поражает его цинизм, а пуще –
пренебрежение последствиями этого увлечения, если бы Вукелич
узнал об измене любовницы.
Но и кроме того, ведь у Зорге была в Токио жена, невенчанная, но
самая настоящая, с которой он жил вполне семейной жизнью. Звали ее
Исии Ханако . В Москве, кстати, проживала жена законная :
Екатерина Максимова. Все это, однако, ничуть не мешало
сексуальным похождениям Рихарда, который по данным японской
контрразведки только в Токио сожительствовал с 45 женщинами. И
многих из этой когорты он использовал для выполнения своих
шпионских задач.
Думается, лишь одного разведчика можно поставить вровень с
Рихардом Зорге, как подлинного сексгиганта, у которого эти качества
- генетического происхождения, а «Техническая спецшкола им.
Ленина» только отшлифовало дарованное природой.
Речь идет о полковнике Федоре Карповиче Парпарове. Впрочем,
когда он появился на свет, его звали иначе: в 1893 году мальчика,
родившегося в еврейской семье местечка Велиж, не могли назвать
Федором. Этого выдающегося разведчика звали Файвель Калманович
Парпаров. В его жизни до 1925 года никаких особенных событий не
происходило. Служба в армии, учеба в МГУ. Но уже тогда он владел в
совершенстве немецким, английским, испанским и французским
языками. Выдающиеся способности к иностранным языкам и
послужили причиной его вербовки сотрудниками закордонной
разведки ОГПУ. После соответствующей подготовки, в 1925 году он
направляется в Берлин в качестве служащего миссии
Наркомвнешторга для шпионажа "под прикрытием".
Приведу цитату из так называемой "объективки" — служебной
характеристики: "... хорошо воспитанный, эрудированный сотрудник.
Обладает весьма привлекательной внешностью, умеет привлечь
внимание женщин, имел много интимных связей до женитьбы. Жена
Раиса Иосифовна, еврейка, очень предана мужу. Парпаров может быть
использован для вербовки нелегальной агентуры, в первую очередь —
женского пола...".
Видимо, исходя из высокой сексуальной привлекательности
Парпарова, он был ориентирован на вербовку женщин и — через
женщин. Жена с годовалым сыном осталась в Союзе, по принятой
тогда системе — как заложница. К моменту приезда в Берлин Федору
Парпарову исполнилось 32 года и по воспоминаниям его сотрудников,
это был мужчина в полном расцвете сил, обладавший какой-то
магической притягательностью для женщин. Одевался он весьма
элегантно, в любом обществе вел себя очень уверено, собеседником
был интереснейшим, чему способствовало великолепное владение
четырьмя европейскими языками.
Успеху Парпарова среди берлинского бомонда, куда он вошел уже
через короткое время, благоприятствовало и то, что на недавно
завершившейся войне погибло много мужчин, и они "котировались
высоко" в любой среде. А уж такие супермены, как Федор — в
особенности. В принципе, разведчик тем и хорош, что не приметен.
Парпаров был исключением. Он демонстративно использовал свою
мужскую привлекательность, и это очень быстро принесло желаемые
результаты.
Диву даешься, читая в рассекреченных материалах Иностранного
отдела (ИНО) ОГПУ лаконичные донесения "Пилота" (тогдашний
оперативный псевдоним Парпарова) о завербованных им немцах и, в
основном, — немках. Видимо, способности к этому сложнейшему и
рискованному делу были у него врожденные, как сегодня говорят, —
на генетическом уровне. Кстати, ни тогда, ни потом в закордонных
командировках никто и не подозревал о его еврейском
происхождении.
Итак, по документам ИНО, менее чем за четыре года "Пилот"
завербовал двух молодых офицеров, военного инженера, жену майора
германского генштаба, любовницу крупного предпринимателя,
секретаршу военного атташе одной из скандинавских стран. В
сущности, круг лиц, привлеченных Парпаровым к нелегальной работе,
позволял создать резидентуру. Что и принято было во внимание в
Разведцентре.
Парпаров был отозван в Москву зимой 1929 года, специально для
подготовки в качестве резидента нелегальной разведки в Берлине. Он
прошел шестимесячный курс радиодела, шифровальной практики и
неизвестное время обучался в так называемой "Специальной
Ленинской технической школе" КГБ. В конце 1930 года он убыл в
Берлин под тем же "прикрытием" — служащего германской конторы
Наркомвнешторга. На сей раз вместе с ним ехала и его жена с
ребенком, как и предусматривал план разработанной в Москве новой
операции.
Выполняя его, Парпаров уже вскоре после прибытия в Берлин,
объявил себя невозвращенцем, как несогласный с политикой
советской власти. Муниципальные службы Берлина без особых
проволочек выдали ему документ на право постоянного жительства.
Однако, Парпаров стремился к полной легализации. В совершенстве
владея испанским языком, Федор познакомился с супругой вице-
консула Коста-Рики, которая и поспособствовала выдаче ему
подлинных документов гражданина этой "банановой республики".
Не следует, однако, думать, что, занимаясь легализацией, Федор
забросил агентурную деятельность. Она шла вполне интенсивно, и к
моменту получения им костариканского паспорта нелегальная
резидентура, пополненная еще тремя завербованными им агентами,
успешно добывала ценные сведения в военной, промышленной и
политической сферах жизни Германии.
Федор Карпович Парпаров.
Сколько ни вглядывайся в фотографию, понять, в чем состоял секрет неотразимости этого человека, неясно.
Потом Парпоров создал экспортную фирму по продаже бытовых
товаров, открыв её отделения в Австрии, Польше, Франции, в
Скандинавии и Португалии, а также в Египте, Алжире, Турции, Иране
и Афганистане. Такая дислокация филиалов представляла надежную
"крышу" для зарубежных поездок самого резидента и его агентов. К
тому же фирма приносила вполне солидную прибыль, что позволяло
не запрашивать у Москвы денег для оплаты расходов нелегальной
работы.
В это же время произошло событие, на первый взгляд вроде
рутинное, но, как оказалось повлиявшее на всю дальнейшую его
шпионскую карьеру. В мае 1931 года на светском рауте Парпаров
познакомился с 35-летней очаровательной дамой, оказавшейся
супругой одного из заместителей министра иностранных дел
Германии Константина фон Нейрата. Она влюбилась в него с первого
взгляда и, хотя Федором отнюдь не овладели аналогичные чувства, он
счел такое знакомство весьма перспективным. И пустил в ход все свое
мужское обаяние — врожденное и благоприобретенное. Так что
первое интимное свидание состоялось уже через неделю.
Парпаров произвел на Марту (это её оперативный псевдоним,
подлинное имя неизвестно) такое впечатление, что до конца своих
дней она была безгранично ему предана. В какой-то мере этому
способствовали семейные обстоятельства Марты — муж был старше
ее на 20 лет и интимные отношения с ним были редки. Замминнстра
отдавал все свое время служебным делам, приносил домой важные
документы и привлекал супругу к работе над ними. И это вполне
можно понять, учитывая, что Марта обладала острым умом, имела
высшее образование и великолепно печатала на машинке. Всё это
советский Джеймс Бонд узнал в первую же ночь.
Он понял, какие перспективы сулит продолжение их отношений и
на следующий же день направил запрос в Москву. Вскоре Центр
одобрил его план, разрешив вербовку "под чужим флагом". То есть,
Федор Парпаров должен был представиться любовнице как агент
республики Коста-Рика. Впрочем, Марте было безразлично, кто он на
самом деле, — она была готова к нелегальной работе, лишь бы не
разлучаться с любимым. И когда через пару лет он сознался, что
работает на Советский Союз, Марта ответила, что ради встреч с ним
ей все равно, какой стране передавать информацию.
А ценность этой информации трудно было переоценить: муж
Марты присутствовал на всех совещаниях фон Нейрата, а затем и
следующего министра иностранных дел Иоахима фон Рибентропа, а
иногда — и у Гитлера, когда тот стал рейхсканцлером. Помогая мужу
с его служебными документами, Марта нередко работала и в
министерском кабинете, где он знакомил ее с проектами директив,
подлежащих утверждению Гитлером. Иногда донесения Парпарова
ложились на стол начальника ИНО одновременно с их
представлением фюреру.
Муж Марты сопровождал Нейрата и Рибентропа на всех
международных переговорах. И в составе германской делегации, как
правило, была и Марта. Естественно, содержание переговоров она
немедленно докладывала своему любовнику. Более того, по его
заданию Марта сделала слепок с ключа от сейфа в домашнем кабинете
мужа, а, получив от Федора дубликат ключа, копировала
находившиеся в сейфе документы.
Так, к примеру, были получены сведения об источнике германской
разведки в Генштабе Чехословакии, регулярно снабжавшем Берлин
сведениями о состоянии и боеготовности чехословацких вооружённых
сил. Благодаря этим данным, советская разведка предприняла меры к
тому, чтобы чешские органы безопасности разоблачили и арестовали
этого важного агента Абвера.
Было бы, конечно, неверно полагать, что Марта шла на риск ввиду
антифашистских убеждений. Марта просто была Парпарову
беззаветно предана. Естественно, возникает вопрос, а любил ли ее
Федор? Ответ может быть лишь умозрительным, ибо никаких
сведений на этот счет не существует, а сослуживцы Парпарова не
оставили никаких воспоминаний о его отношениях с Мартой. Есть,
однако, и другой вопрос: как реагировала на эту связь жена?
Думается, Раиса Иосифовна, скорее всего о ней понятия не имела...
Все рухнуло в феврале 1938 года, когда Парпаров был срочно
отозван в Москву. Семья же подданного Коста-Рики осталась в
Берлине. Он не успел даже толком попрощаться с любовницей.
Оставил лишь заверения в любви, пароль для связи и обещание
вернуться при первой же возможности. Быть может, Парпаров и
надеялся на это. Откуда же было ему знать, что через два месяца
после возвращения он будет брошен в подвалы внутренней тюрьмы на
Лубянке.
Произошло это 27 мая. И до июня 1939 года — целый год! —
Парпаров подвергался непрерывным допросам лубянских палачей. Он
прошел через пытки лишения сна, через избиение методом
знаменитого "конвейера" и другие изощренные издевательства,
которые ломали самых, казалось бы, твердых и закаленных. Они
подписывали протоколы допросов, на основании которых
приговаривались к расстрелу и погибали той же ночью.
Парпарова обвиняли в работе на германскую разведку, куда он
якобы был завербован ... Мартой! Надо же было поставить с ног на
голову закордонную деятельность одного из самых лучших
разведчиков ИНО! Но Парпаров не подписал ничего и благодаря
этому уцелел.
Пришедший на смену Ежову Берия ознаменовал свой приход тем,
что выпустил из тюрем некоторых из уцелевших разведчиков и
военачальников. Их было, впрочем, немного. Расстрелянные,
замученные пытками и погибшие в ГУЛАГе резиденты и маршрутные
разведчики составили более 85 процентов от общего числа этих
сотрудников, служивших в ИНО НКВД по данным 1936 года.
Не попал в этот мартиролог и Федор Парпаров, к тому времени —
капитан Госбезопасности. Его, впрочем, уволили из органов, и до
декабря 1939 года он служил юристом на московской фабрике
канцтоваров. Новый начальник ИНО НКВД Фитин, в условиях
острейшего дефицита профессионалов разведки, вернул Парпарова на
службу, присвоив ему звание майора ГБ, соответствующее
армейскому полковнику. Отдали Федору и награды: два ордена
Боевого Красного знамени и орден Красной Звезды.
Вернемся, однако, к Марте. Более двух лет она не имела о своем
любимом никаких вестей. Будучи прекрасно осведомлена о
репрессиях в СССР, она подозревала, что они не обошли и Федора.
Между тем, Парпаров, вернувшийся в аппарат ИНО, неоднократно
поднимал вопрос о восстановлении агентурной связи с Мартой,
настаивая на необходимости своей командировки в Берлин. Ему,
однако, до конца не доверяли и использовали только для решения
внутренних задач.
Все это происходило уже на фоне начавшейся мировой войны и
военных успехов Вермахта. Потребность в разведданных была
колоссальной, и Фитин вспоминает о Марте. Однако послал в Берлин
он не Парпарова, а опытнейшую шпионку Елизавету Зарубину. По
настоянию Парпарова, её снабдили его письмом, однако не
рукописным, а напечатанным на машинке. Когда Зарубина
встретилась с Мартой, сообщила ей пароль и вручила письмо от
Парптарова, та не согласилась возобновить работу, пока не приедет он
сам или, по крайней мере, не пришлет письмо, написанное им лично.
Тонкая интуиция любящей женщины подсказывала ей, что с ним не
все в порядке. Такое письмо Зарубина смогла получить и передать
Марте только в январе 1941 года, и та стала сотрудничать, закладывая
в тайник весьма ценную информацию. Кстати, она неопровержимо
свидетельствовала, что Гитлер начнет вторжение в СССР в начале
лета 1941 года. Когда же это предсказание сбылось, связь с Мартой
была утрачена, и действенных попыток восстановить её не
предпринималось.
Для Марты это обернулось личной трагедией. Порвалась последняя
нить, связывающая ее со своим возлюбленным... В одной из бомбёжек
Берлина был разрушен её особняк, тяжело ранен муж. Всё это
подорвало ее психику. Марту уложили в спецклинику и, по
гитлеровскому закону об эвтаназии, усыпили навсегда... О её гибели
Парпаров узнал лишь после Победы. А в ходе войны он работал, так
сказать, не по специальности. Опытнейший шпион был зачислен в
Четвертое Главное управление НКВД, занимавшееся подготовкой и
заброской в тыл противника диверсионных групп. В 1944 году он, как
специалист по Германии, владеющий немецким языком, был
переведен в Главное управление НКГБ по делам военнопленных, где
возглавил группу, работавшую с германскими генералами.
После Победы Парпаров был включен в состав оккупационной
администрации, отвечал за безопасность участников Потсдамской
конференции глав государств-победительниц, занимался также
подготовкой материалов для Нюренбергского процесса и
присутствовал на его заседаниях в качестве переводчика.
В Нюрнберге он чисто случайно встретился со своим сыном, тоже
хлебнувшем невзгод за время их разлуки, узнал от него о гибели жены
Раисы Иосифовны. Федор искал следы Марты, надеясь встретиться с
нею, но уже в 1946 году получил точную информацию о том, как она
жила без него, как погибла и где была кремирована.
=======================================
Приложение:
|
Судьба разведчика
|
И вдруг недавно – неожиданная встреча с Марией Максимовой, дочерью Льва Федоровича. То, что я беседовал с ее отцом, для Марии оказалось полной неожиданностью, однако наш разговор получился на те же самые темы.
Ф.К. Парпаров с супругой Раисой Иосифовной. Берлин, 1926 г.- Мой отец несколько лет своей жизни посвятил написанию воспоминаний о своем отце – моем дедушке Федоре Карповиче Парпарове, и я активнейшим образом участвовала в создании этой рукописи. Кроме этого, еще в начале февраля 2000 года архив ФСБ передал ему ряд материалов, касающихся Федора Карповича. В частности, шестьдесят писем, которые он писал родителям в 1936–1937 годах из Швейцарии. Отец рассказывал, что большая часть страниц дела Федора Карповича была опечатана: это было связано с теми сведениями, которые не подлежат огласке и поныне. Я дорожу воспоминаниями об отце, очень хорошо помню наши с ним разговоры и конечно же теперь хочу сделать все возможное, чтобы эта рукопись увидела свет.
- Как я понимаю, вам достаточно хорошо известна биография вашего деда?
- Думаю, она типична для многих и многих людей его поколения. Федор Карпович родился 23 ноября 1893 года в городе Велиже Псковской губернии, в простой еврейской семье. Отец его был приказчиком по лесному делу, и он сам начал с 16 лет работать в лесоэкспортной компании в Риге учеником. Потом был конторщиком в банке. В 1918 году был принят в РКП(б), в 1919 году добровольцем пошел в Красную Армию рядовым красноармейцем. Затем перешел на партийную работу – политинспектором 5-й армии, комиссаром штаба Енисейской дивизии, комиссаром инженерных войск 5-й армии.
- Насколько помню, это Восточный фронт – бои против чехословацких мятежников, Колчака и барона Унгерна?
- Да, именно так. Тогда он познакомился с начальником инженерных войск армии Дмитрием Михайловичем Карбышевым. Вроде они даже подружились – есть такая семейная легенда! Что я точно знаю, когда в декабре 1986 года мой папа – руководитель делегации Советского комитета ветеранов войны – побывал в бывшем гитлеровском концлагере Маутхаузен, где находился в плену, руководил подпольной работой и погиб Герой Советского Союза генерал-лейтенант Карбышев, он возложил венок к памятнику на месте его гибели. Но вернемся к Федору Карповичу. В 1920 году его свалил сыпной тиф – болезнь всех войн и революций. В результате он демобилизовался и был направлен в Наркомпрос, на должность заместителя начальника административного управления наркомата. Одновременно учился на отделении права МГУ, которое окончил в 1924 году.
- После этого соответственно был направлен в разведку?
- Сначала его еще из партии исключили – только не думайте, что он был какой-то диссидент! Дед был человеком своего времени и, скажу так, продукт своей эпохи. Вот посмотрите, что написано в этой характеристике: «Во время партийной чистки в 1921 году был исключен из ВКП(б) как чуждый элемент. Отец Парпарова работал приказчиком у лесопромышленников».
- Потом восстановили, конечно?
- Конечно! И в 1925 году отец поступил в Наркомвнешторг и в феврале того же года выехал с семьей, то есть с мамой и сыном, моим отцом, которому тогда и года еще не было, в Берлин. Официально это была командировка по линии Внешторга, неофициально – по линии разведки.
- Как известно, в 1919–1933 годах, в период существования Веймарской республики, Берлин был «шпионской столицей» Европы – как Западный Берлин впоследствии...
- В своих записках мой папа пишет, что торговое представительство размещалось в монументальном здании, расположенном на Унтер-ден-Линден, неподалеку от советского посольства и являлось в то время главной европейской базой растущего аппарата нашей разведки. Именно в двадцатые годы под прикрытием торгпредства начался бурный рост разведывательной активности 4-го (Разведывательного) управления штаба РККА и ИНО ОГПУ по добыче технологических секретов германской промышленности для достижения целей, намеченных в первом сталинском пятилетнем плане. Раппальский договор 1922 года между РСФСР и Германией предусматривал немедленное восстановление дипломатических отношений в полном объеме, руководствуясь принципом наибольшего благоприятствования. Это позволило нашей стране под прикрытием германо-советских торговых компаний, проводящих законные коммерческие операции, осуществлять разведывательную деятельность под «крышей» советского торгпредства.
- Правильно. Все так делают – в особенности сегодня.
- В 1929 году в ИНО ОГПУ было создано подразделение по промышленной разведке, в его задачи входило получение нелегальными способами того, что Наркомату внешней торговли не удавалось заполучить путем легальных контрактов или экономического лицензирования... Известно, что увеличивающийся размах разведывательной деятельности, центром которой было советское торговое представительство, причинял берлинской полиции большое беспокойство. Там было создано специальное подразделение для борьбы с промышленным шпионажем, которое обнаружило троекратное увеличение числа зарегистрированных случаев такового: в 1929 году было 330, в 1930-м – более 1000. Во многих случаях следы вели к немецким коммунистам, составлявшим значительную часть хорошо организованной агентурной сети... Официальные опровержения со стороны нашего посольства и торгпредства всерьез не принимались. К тому же некоторые арестованные агенты-коммунисты полностью сознались в том, каким образом похищали информацию для СССР.
- Изначально наша разведка в различных странах использовала в качестве своих помощников местных коммунистов – потом от этой ошибочной практики категорически отказались.
- Отец говорил, что золотое правило советских секретных служб гласило: разведывательные сети и местные компартии должны быть разделены непроницаемой перегородкой. Провал советской агентуры и мягкие приговоры, вынесенные фигурантам этого дела, профсоюзному лидеру Эриху Штеффену и его соратникам, – по нескольку месяцев тюрьмы, вызвали возмущение общества. Нацисты создали себе политический капитал на снисходительности правительства и добились ужесточения наказаний за промышленный шпионаж.
- До какого уровня, не знаете?
- 9 марта 1932 года президент Гинденбург подписал указ «О защите национальной экономики», который увеличивал до пяти лет максимальный срок тюремного заключения за хищение промышленных секретов для иностранной державы. А в следующем году, когда Гитлер стал канцлером Германии, за промышленный шпионаж была введена смертная казнь.
- Сурово! Особенно для мирного времени.
- К счастью, практика размещения «легальных» резидентур ОГПУ в посольствах и торгпредствах превращала их в громоотводы, когда приходила беда и агентов разоблачали, сотрудникам же как максимум грозила высылка из страны. Спасал дипломатический иммунитет.
- Не секрет, что «легальные» резидентуры любой страны находятся под посольской крышей.
- Однако любой провал агентурных сетей приводил к тому, что на головы советских дипломатов обрушивались обвинения в неподобающем поведении, а связанные с ними люди из местных компартий получали ярлыки шпионов, только маскирующихся под политическую партию. Советской разведке надлежало реорганизовать свои операции на территории других стран таким образом, чтобы в случае провала агентов следы не вели в посольство или торгпредство и чтобы советское правительство получило возможность отрицать любые связи с разоблаченной разведывательной группой. Поэтому в начале 1930-х годов советские разведслужбы стали практиковать новый способ действий, основывающийся на «нелегальной» резидентуре, которая была полностью отделена от официальных представительств.- Как я понимаю, это решение отразилось на судьбе вашего деда?
- Да, высоко оценив его работу под «крышей» торгпредства, Центр в феврале 1930 года принял решение вызвать его в Москву для месячной переподготовки и последующего вывода в Германию на самостоятельную работу – уже по линии нелегальной разведки. Как «невозвращенца». Это позволило не менять фамилию отца и одновременно иметь защищенную легенду.
- То есть Федор Карпович возвратился в торгпредство, а потом заявил германским властям о своем желании попрощаться с «Совдепией», как тогда говорили?
- Именно так и было. Насколько я знаю, все прошло успешно. В тот период поток эмигрантов из Советского Союза еще не иссяк, и власти многих стран относились к этому весьма лояльно... Получив вскоре вид на жительство в Германии, дед, бабушка и мой отец обосновались в Берлине в районе Шарлоттенбург, на Филиппиштрассе, дом 10 – на частной квартире, неподалеку от парка Лицензее. Федор Карпович первоначально работал посредником в нескольких германских фирмах, а затем создал собственную фирму по импорту и экспорту, имевшую право выхода на заграницу в качестве комиссионера. Это была его официальная «крыша». Дела пошли успешно, и он создал филиалы своей фирмы в ряде стран Западной и Восточной Европы, а также – в Северной Африке, Турции, Персии и Афганистане. Это позволяло ему, прикрываясь бизнесом, свободно выезжать в интересующие Москву регионы для выполнения разведывательных заданий.
- Но ведь он, очевидно, не сразу стал гражданином Германии?
- Он вообще не был гражданином Германии! Находясь в Западной Европе с 1925 по 1937 год, дед пользовался четырьмя видами заграничных паспортов. Сначала он имел паспорт «лица без гражданства», в 1931 году приобрел румынский паспорт, потом снова паспорт «лица без гражданства», так как в продлении румынского паспорта ему было отказано. В 1933 году, с приходом Гитлера к власти, ему пришлось приобрести коста-риканский паспорт, обеспечивающий консульскую защиту. Однако, не знаю почему, коста-риканские паспорта были на подозрении у немецкой полиции, и она их отбирала.
- Просто так отбирала – и все?
- Мой отец рассказывал, что когда в 1934 году его мама – моя бабушка – обратилась в полицайпрезидиум на Александерплац в Берлине с просьбой предоставить ей визу на временный выезд из страны, полицейские вместо выдачи визы вообще отобрали у нее паспорт. Дед пришел выручать изъятый документ, но и от него полицейские потребовали сдать коста-риканский паспорт. Ситуация принимала критический оборот. Если бы Федор Карпович уступил нажиму полиции, они оба сразу оказались бы под угрозой потери статуса иностранных граждан, что в условиях возрастающей фашизации жизни в Германии могло бы обернуться самыми тяжелыми последствиями.
- Что же он тогда сделал?
- Он поступил так, как и должен был поступить, если бы его паспорт был выдан ему на законном основании. Не знаю, какие отношения отец имел с коста-риканским консульством в Берлине, но он туда обратился, и ему удалось официально подтвердить в этом представительстве легитимность обоих паспортов. Дело было урегулировано, полицайпрезидиум возвратил документы. В августе 1935 года дед получил новые коста-риканские паспорта в консульстве Коста-Рики в Барселоне – сейчас эти документы хранятся в Кабинете истории внешней разведки.
- Можно предположить, что это была далеко не единственная опасная ситуация, в которой оказался ваш дед, работая в гитлеровской Германии?
- Лев Федорович рассказывал, что разного рода опасности подстерегали его отца практически на каждом шагу. Так, в начале 1934 года он был вызван в полицайпрезидиум по доносу какого-то соглядатая, обвинившего его не только в причастности к коммунистической деятельности, но и «вызывающе широком» образе жизни. Представленные отцом полицейским чинам доказательства его работы в коммерческой сфере нейтрализовали донос. Гестапо произвело вторичный опрос доносчика, но тот на этот раз не подтвердил свой первый донос. И дело было закрыто.
- Ну да, «стукачество» при фюрере было поставлено на высокий уровень.
- Мне кажется, от нелегалов 1930-х годов требовалось исключительное самообладание, только благодаря которому и можно было действовать оперативно, расчетливо и решительно. Гибкость и мобильность также были необходимыми свойствами работы того времени.
- Как мне говорили люди этой уникальной профессии, подобные качества необходимы им в любое время. То, что ваш дед работал под своим именем, очевидно, позволяло ему поддерживать какие-то связи с родственниками в СССР?
- Да, отец рассказывал со слов своей двоюродной сестры, что письма моей бабушки к ее сестрам, фотографии или открытки воспринимались как большое событие, а приходившие посылки становились настоящим праздником для всех. В те времена, когда в Москве то вводились, то отменялись продуктовые карточки, а полки магазинов были пусты, батончик сухой колбасы или плитку шоколада делили между детьми, а флакончик духов – аптекарской мензуркой между сестрами. Хотя, как вы знаете, «связи» советских граждан с заграницей в то время регламентировались очень строго, тем не менее эти послания доходили до адресатов. Кто-то в Москве следил и за этим.
- В общем, дед ваш успешно вошел в новую для себя роль?
- Да, и в подтверждение этого у отца хранился очень интересный документ – оценивая начальный период работы отца, Центр сделал следующее заключение: «Закончилась программа вживания, выполнена она блестяще. Сам он серьезный и опытный разведчик. Имеет возможность ездить по странам. Планируем поручить ему связь с наиболее ценной агентурой. Его следует использовать для завершения вербовок лиц, предварительная работа с которыми закончена». Так Федор Карпович стал профессионалом разведки.
- А чем, кстати, занимался в это время Лев Федорович?
- Когда ему исполнилось шесть лет, он пошел в муниципальную школу недалеко от дома. Проблем с немецким языком не было – его же привезли в Берлин в годовалом возрасте. Поэтому даже дома он общался с родителями на немецком, хотя имел и опыт общения и на русском языке – когда его водили в детский сад при торгпредстве... Отец вспоминал, что в садике они много рисовали цветными карандашами, а также акварелью, вырезали иллюстрации из красочных журналов, прежде всего портреты вождей, чтобы потом наклеивать их на листы ватмана, украшая портреты советской символикой. Ему очень нравилось рисовать атрибуты социалистической символики: красную звезду и серп и молот, в чем он поднаторел и впоследствии пользовался этим умением в дни предвыборных кампаний 1932 года, когда улицы превратились в арену регулярных стычек между коммунистами и членами набиравшей силу партии нацистов.
- Что же он тогда делал?
- Рисовал эти эмблемы разноцветным мелом на стенах домов – и он, и его товарищи-однолетки были преисполнены гордостью за тайно проделанную «работу». Федор Карпович об этом не знал. Но однажды обнаружил нарисованные сыном советские эмблемы на большом листе ватмана. Дед как-то очень спокойно уговорил его больше этого не делать...
Полковник Федор Карпович Парпаров был уволен в отставку летом
1950 года, заведовал военной кафедрой МГУ и скончался в Москве в
1960-м году. Вечная память.
|
Оставлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. Войдите в систему используя свою учетную запись на сайте: |
||