Его божеством было слово. Слово о Иосифе Бродском

Человек рождается поэтом, ещё не зная ни языка, ни предназначения, и только много позже, когда этот человек научится говорить и писать, в нём включается при наличии каких-то жизненных обстоятельств, самых разных у разных поэтов, удивительный механизм сочинения стихов. Далеко не всегда это происходит. Многие проживают жизнь, не зная своего Божьего дара.

Он родился и стал поэтом. Очень непростая судьба вознесла его на высокий пьедестал лауреата Нобелевской премии, обеспечивший ему мировую славу. Тут же посыпались широкие публикации его стихов и эссе и многочисленные интервью для удовлетворения любопытства читающих масс. Из воспоминаний его друзей и литературных исследований его творчества уже может быть составлена солидная библиотека. Мне, привыкшему с прогрессивным сомнением относиться к трактовкам и комментариям, захотелось самому обратиться к первоисточнику и понять или не понять, что есть поэт Иосиф Бродский. Я исходил только из того, что написано или сказано самим поэтом. В дальнейшем тексте выделенные курсивом слова Бродского перемежаются с моим ощущением, с моим пониманием этих слов.

Естественно, меня как читателя изначально интересовало, как поэт отвечает на вопросы, возникающие в моей собственной голове. С одной стороны, это то, что в философии называется метафизикой, рассуждающей о первопричинах всего существующего, о том, что вне опыта и поэтому предполагает игру воображения, не исключающую мистику. Тут поэту, как говорится, и карты в руки. С другой стороны мне, рождённому в тот же год Дракона, что и поэт, и тоже от еврейских родителей, было любопытно, как это повлияло и повлияло ли на творчество поэта. Эти две стороны мне были интересны в первую очередь, и тем, как они мне открылись, я решил поделиться.

Его божеством было Слово. Вся его поэзия – это поклонение Слову. Мы вторичны, Слово первично. Об этом Бродский пишет и говорит постоянно.

...Я сказал бы, что поэт в конечном счете поклоняется только одному, и это одно не выразить ничем, кроме слов, короче, это… язык.

 ...мы считаем, что язык - орудие поэта. Ровно наоборот: поэт - орудие в руках языка, ибо язык существовал до нас и будет существовать после нас. Что касается меня, если бы я начал создавать какую бы то ни было теологию, я думаю, это была бы теология языка. Именно в этом смысле Слово для меня - это нечто священное.

...Детская привязанность к языку... завершается для взрослого человека преклонением перед поэзией как формой высшей зрелости данного языка.

...Многие вещи определяют сознание помимо бытия, одна из таких вещей - язык.

...религиозное сознание нуждается в языке ... для молитвы. Вполне возможно, что будучи голосом человеческого сознания, язык вообще во всех его проявлениях и есть молитва.

...Поэт всегда знает, что то, что в просторечии именуется голосом Музы, есть на самом деле диктат языка; что не язык является его инструментом, а он - средством языка к продолжению своего существования.

...К чему поэт действительно прислушивается - это к языку: именно язык диктует ему следующую строчку.

...У поэта есть только один долг перед обществом: писать хорошо. Собственно, это долг не столько перед обществом, сколько по отношению к языку. Поэт, долг этот выполняющий, языком никогда оставлен не будет.

...Язык выталкивает поэта ...туда, откуда язык пришёл, туда, где в начале было Слово или различимый звук.

...дух,ищущий плоть, но находящий слова. ( Это о Мандельштаме, но то же самое он мог бы сказать о себе).

... поэзия не развлечение и в определённом смысле даже не искусство, но наша... генетическая цель, эволюционный... путеводитель. И в момент чтения вы становитесь тем, что вы читаете, вы совпадаете с состоянием языка, которое зафиксировано в стихотворении.

...Я родился в России и в её языке.

...Единственное, во что я действительно верю, что дает мне опору в жизни - язык. Если бы мне пришлось создавать Бога для самого себя, кого-то, кто безраздельно правит, это был бы русский язык. Во всяком случае, русский язык был бы его важной частью.

...Самое святое, что у нас есть, — это, может быть, не наши иконы, и даже не наша история - это наш язык.

Можно продолжать и продолжать цитировать. Всё творчество Бродского пронизано обожествлением Слова, поклонением Языку. Но поэту мало поместить язык в начало начал, наделить его независимой от человека духовной мощью. Бродский всерьёз говорит о материальности языка.

...Язык есть... первая линия информации неодушевлённого о себе, предоставленная одушевлённому. Или ... язык есть разведённая форма материи. Создавая из него гармонию или даже дисгармонию, поэт, в общем-то бессознательно, перебирается в область чистой материи ...

...Помимо своей функции голоса сознания язык ещё и самостоятельная стихия, способность которой сопротивляться ... выше, чем у сознания как такового.

            Бродский приписывает языку неимоверную внутреннюю силу, борьбу внутри себя, где сосуществуют все грани мироздания, где воистину реализует себя единство и борьба противоположностей. Имя этой силы –

...всеядная прожорливость языка, которому в один прекрасный день становится мало Бога, человека, действительности, вины,смерти, бесконечности и Спасения, и тогда он набрасывается на себя.

Набрасывается на себя, сжирает себя до бессмыслицы, до нелепого набора звуков, отражающих безумный хаос и никчемность существования.

Бродский не может смириться с тем, что понимание поэзии - это удел избранных.

...Поэзия – самая высшая форма высказывания в любой культуре. Отказавшись от чтения стихов, общество обрекает себя на низшие речевые стереотипы в устах политика, бизнесмена или шарлатана, т.е. на собственные речевые возможности. Другими словами, оно лишается своего эволюционного потенциала, ибо то, что отличает нас от животных, это дар речи. Обвинения, то и дело предъявляемые поэзии, что она трудна, темна, герметична и что там ещё, говорят не столько о состоянии поэзии, сколько о том, на какой низкой эволюционной ступени задержалось общество.

Бродский иронизирует, напоминая, что он сотрудник библиотеки Конгресса, и считает своей должностной обязанностью предложить выпуск лучших стихов миллионными тиражами по доступной каждому цене. Только это, по его мнению, может спасти общество от «низших речевых стереотипов». Книга лучших стихов, считает он, должна лежать рядом с Библией в каждом гостиничном номере. Но кто будет определять, какие стихи лучшие в многотонных книжных собраниях, а теперь и в гигабайтах памяти? Бродский предлагает, тут можно смеяться, двух-трёх назначенных авторитетов (интересно, кем?!). Уверен, попроси его назвать этих двух-трёх, он с присущим ему чувством юмора назвал бы одного-двух. От скромности поэт Бродский не страдал.

В блестящем от начала до конца стихе «Испанская танцовщица» есть два подряд четверостишия, которые являются, на мой взгляд, ярчайшей демонстрацией, что есть язык для Бродского в своём наивысшем поэтическом выражении. Зажигательный танец, вызывающий сам по себе восторги публики, для поэта всё – все времена в одном мгновении, всё пространство в одной точке.

В нём скорбь пространства

о точке в оном,

себя напрасно

считавшем фоном.

В нём - всё: угрозы,

надежда, гибель.

Стремленье розы

вернуться в стебель.

Бесконечное пространство сошлось в точку. Танцовщица – его создание, его воплощение. Пространство не фон. Оно Творец. Энергия бесконечной пустоты сублимировалась в точке, в танцовщице. Она прекрасна, но временна, мгновенна, мимолётна, и пространство скорбит по этому поводу вместе с поэтом, который тоже его создание. В танцовщице, в её танце всё, что нас ждёт – угрозы, надежда, гибель и всё, что прошло, что утрачено, к чему нет возврата и есть только воспоминания, которые сродни стремленью розы вернуться в стебель. Диссонансная рифма «гибель – стебель» с совпадающим безударным слогом заставляет остановиться, почувствовать важность момента и отдать должное мастерству поэта по имени Иосиф Бродский.

Метафоры в коротких рубленых строчках перехлёстывают друг друга. Вертикаль, уходящая в небо, мстит горизонтали, опоясывающей Землю. Разряд молнии казнит равнину, и танец уже, как «кровь из раны, побег из тела в пейзаж без рамы». Мало? Тогда вот вам ещё:

О, этот танец!

В пространстве сжатый

протуберанец

вне солнца взятый!

И этого мало? Тогда есть ещё и рай, и всемирное тяготение, и престол небесный:

...виденье Рая,

факт тяготенья,

чтоб, расширяя

свои владенья,

престол небесный

одеть в багрянец.

Так сросся с бездной

испанский танец.

Вот бездной можно уже и закончить стих. Танец, как и бездна, без дна, т.е. неисчерпаем. В нём вся Вселенная, как в капле воды океан.

После такого стиха становится понятным мистическое ощущение автора, что строки ему диктуются сверху. Это ощущение подкрепляется кажущейся лёгкостью написания на одном дыхании, под сильным впечатлением от увиденного. Испанский танец в блистательном исполнении разбудил такие вселенские видения в поэте, что ему ничего не оставалось, как исполнить предназначение и написать блистательный стих.

Слова, считал Бродский, как и люди, имеют свою судьбу, свой статус. Слово «русский» у Бродского было не национальностью, а определением к слову «язык», а слово «еврей» - несомненным подлежащим, отягчённым последствиями.

...В печатном русском языке слово "еврей" встречалось так же редко, как "пресуществление" или "агорафобия" Вообще, по своему статусу оно близко к матерному слову или названию венерической болезни. У семилетнего словарь достаточен, чтобы ощутить редкость этого слова, и называть им себя крайне неприятно... Помню, что мне всегда было проще со словом "жид": оно явно оскорбительно, а потому бессмысленно, не отягощено нюансами. ...Всё это не к тому говорится, что в нежном возрасте я страдал от своего еврейства; просто моя первая ложь была связана с определением моей личности.

...Подлинная история вашего сознания начинается с первой лжи. Свою я помню. Это было в школьной библиотеке, где мне полагалось заполнить читательскую карточку. Пятый пункт был, разумеется, "национальность". Семи лет от роду, я отлично знал, что я еврей,но сказал библиотекарше,что не знаю. Подозрительно оживившись, она предложила мне сходить домой и спросить у родителей. В эту библиотеку я больше не вернулся, хотя стал читателем многих других, где были такие же карточки. Я не стыдился того, что я еврей, и не боялся сознаться в этом....Я стыдился самого слова "еврей", независимо от нюансов его содержания.

...В школе быть "евреем" означало постоянную готовность защищаться. Меня называли "жидом". Я лез с кулаками. Я довольно болезненно реагировал на подобные "шутки", воспринимая их как личное оскорбление. Они меня задевали, потому что я еврей. Теперь я не нахожу в том ничего оскорбительного, но понимание этого пришло позже.

Да простятся мне столь длинные цитаты, но они для того, чтобы вызвать некоторое недоумение. Что за «еврейские» штучки! Слово «еврей» одно, еврей Бродский - нечто другое.

В редких интервью не возникали вопросы о еврействе Бродского, его отношении к национальным корням, к истории предков и их вере. Тем более, что в стихах Бродский практически не касался этих вопросов. Упоминаются в этом контексте обычно два произведения Бродского:«Еврейское кладбище около Ленинграда» и «Исаак и Авраам». Первое было написано Бродским в 18-летнем возрасте. Вот что он сам о нём сказал:

...Серьезное стихотворение, потому что это кладбище. В общем, это место довольно трагическое, оно впечатлило меня, и я написал стихотворение… на этом кладбище похоронены мои бабушка с дедушкой, мои тётки и т. д. Помню, я гулял там и размышлял, в основном, об их судьбе в контексте того, как и где они жили и умерли.

Еврейское кладбище около Ленинграда.

Кривой забор из гнилой фанеры.

За кривым забором лежат рядом

юристы, торговцы, музыканты, революционеры.

Для меня здесь ключевая строчка - Кривой забор из гнилой фанеры. Не просто забвение, а наплевательское, даже больше, глумливое отношение ко всем, кто здесь лежит, кто

...в этом мире, безвыходно материальном,

толковали Талмуд,

оставаясь идеалистами.

Может, видели больше.

А, возможно, верили слепо.

Но учили детей, чтобы были терпимы

и стали упорны.

Да, терпимости и упорству учили нас родители, сами прошедшие горнило испытаний да так и не нашедшие успокоения при жизни,

...они обретали его

В виде распада материи.

Ничего не помня.

Ничего не забывая.

В этом парадоксе «не помня – не забывая» уже чувствуется почерк будущего поэта.

Будучи на пять лет старше, в 23 года, Бродский написал поэму «Исаак и Авраам». К этому времени он познакомился с Библией, но поэмой откликнулся только на историю с жертвоприношением Исаака. Много позже на вопрос в одном из интервью: «Как по-вашему, жертвоприношение вообще целенаправленно?» – Бродский ответит:

Только не для меня. Все зависит от целостности вашей личности. В этом заключается смысл истории Исаака и Авраама. В ней мне было интересно (если я правильно помню, столько лет прошло), мне было интересно не то, что… (здесь не моё многоточие, а пауза Бродского, ищущего ответ). Сама по себе идея проверки на вшивость мне была не по душе, она идет вразрез с моими принципами. Если Он всевидящ, к чему проверки? Мне просто нравилась сама история, не ахти какая по смыслу и всё-таки великая. Может быть, потому, что в ней было что-то от литературы абсурда.

Вот те раз! Не просто литература, а ещё и абсурда. А каково обозвать богову затею проверкой на вшивость? Это уж Вы совсем, Иосиф Александрович. И почему Вам в голову не пришла простая мысль, что Богу было важно знать, готовы ли мы пожертвовать во Имя Божье своими детьми? Есть и более прозаический взгляд на эту историю – прекратить человеческие жертвоприношения, которые ещё бытовали в ту пору.

В поэме «Исаак и Авраам» всё от начала до конца – это фантазии автора на заданную тему. Они не имеют никакого отношения к Библии, кроме названия и факта жертвоприношения.

   И СновА жертвА на огне Кричит:

   Вот то, что "ИСААК" по-русски значит.

Подчёркнутые буквы образуют слово «Исаак». Их игра завораживает автора. Он обращает внимание на то, что еврейское «Исаак» стало русским «Исак»:

 ...По-русски Исаак теряет звук.

   Ни тень его, ни дух (стрела в излёте)

   не ропщут против буквы вместо двух...

И Авраам утратил второе А, и в результате:

    ...Будто слух

   от мозга заслонился стенкой красной

   с тех пор, как он утратил гласный звук

   и странно изменился шум согласной.

Разве имеет какое-то значение для поэта, что Исак-Исаак изначально Ицхак, а Авраам получил второе «А» от Бога, который тем самым изменил его судьбу, и Сарай, ставшая Сарой, родила ему сына. Бродского больше занимает игра с буквами, со словами. У него своё божество – Язык, диктующий ему строчки. В поэме много красивых образов и метафор, но ни малейшего представления о месте драмы, об её подоплёке, о природе, на фоне которой она происходила. И в каменной иудейской пустыне, к примеру, возникают в поэме песчаные барханы. Поэту всё можно, но при чём тут Библия?

Есть, мне кажется, более глубокая причина, почему именно жертвоприношение Исаака стало темой поэмы. «...Мне просто нравилась сама история...», но судьба четырёх поколений семьи от Авраама до Иосифа изобилует не менее потрясающими историями. Не исключено, что на подсознательном уровне поэт сам себя ощущал жертвой. Среда отторгала его, как инородное тело, убивала его. В истории с жертвоприношением поэт отразил собственную судьбу. О чём бы ни писал поэт, он всегда пишет о себе.

Почти десять лет спустя Бродский написал «Сретение» - новозаветную историю, посвящённую Анне Ахматовой. Вот что он сам сказал о ней в одном из интервью:

...Я также написал довольно неплохую вещь о Сретении. Знаете о таком празднике? Это о переходе от Старого Завета к Новому Завету. Это первое появление Христа в Библии, когда Мария приносит его в храм. А еще это о первой христианской смерти - святого Симеона. Мне кажется, хорошо получилось.

На 32-ой день после обрезания, сорока дней от роду Мария и Иосиф по традиции принесли первенца в Храм, где их встретили

...Святой Симеон и пророчица Анна.

И старец воспринял младенца из рук

Марии; и три человека вокруг

младенца стояли...

Три человека. А где же Иосиф? Он отсутствует в стихе. Уверен, по одной-единственной причине. Он тёзка автора, поэтому стал бы очевидным побудительный мотив к написанию стиха - Иосиф и Анна, Бродский и Ахматова, которая пророчески предрекла «рыжему» карьеру.

Неразрывна связь новорожденного сына Божьего со Старым Заветом. ...И слава Израиля в нём – говорит Симеон. И благодарный Господу за то, что сподобился увидеть лучезарного младенца, почтенный старец заканчивает своё существование во времени и уходит в небытие, ...по пространству, лишённому тверди.

Вечные категории Времени и Пространства постоянно волнуют поэта. Наша жизнь всего лишь точка в Пространстве и мгновение во Времени. Когда в одном интервью была упомянута известная фраза Маркса, Бродский отреагировал: «Я её переделал на "небытие определяет сознание".

Для Бродского не столь важно, ветхозаветная история или евангельская, эллинская или римская. Всё это лишь фон для осознания, что есть Человек в этом бесконечном и вечном мире. Отвечая на вопрос о роли библейских сюжетов в поэзии, Бродский говорит:

...Самое неприятное во всём этом, когда человек пытается библейскому, в частности, евангельскому, сюжету навязать свою собственную драму. Т.е. нечто нарциссическое, эгоистическое в данном случае имеет место, да? Когда современный художник начинает выкручиваться, демонстрируя свою замечательную технику за счет этого сюжета, мне всегда неприятно. Тут вы сталкиваетесь с фактом, когда меньшее интерпретирует большее.

Может, Бродский себя и не имел в виду («мне всегда неприятно»), но поэт всегда поэт, и что бы он ни писал, он присутствует сам в любом сюжете. А уж Бродский так в максимальной степени.

Бродский многократно подчёркивал, что не исповедует никакую религию, не принадлежит ни одной конфессии. Тем не менее, в интервью постоянно возникали вопросы о его религиозных убеждениях.   

Она: Каковы ваши религиозные убеждения?

Он: Религиозные убеждения каждого человека - это его сугубо личное дело.

Она: Именно поэтому я об этом и спросила…

Он: Именно поэтому я ничего рассказывать не стану.

В другом интервью на вопрос: вы человек религиозный, верующий? – Бродский отвечает: «Я не знаю. Иногда да, иногда нет». Далее он соглашается, что он человек не церковный, не православный и не католик. «Может быть, - продолжает любопытствовать интервьюер, - какой-то вариант протестантства?» Следует ответ:

...Кальвинизм. Но вообще о таких вещах может говорить только человек, в чём-то сильно убеждённый. Я ни в чём сильно не убежден. В протестантстве тоже много такого, что мне в сильной степени не нравится. Почему я говорю о кальвинизме, не особо даже и всерьёз, потому что согласно кальвинистской доктрине человек отвечает сам перед собой за всё. Т.е. он сам до известной степени свой Страшный Суд. У меня нет сил простить самого себя. И с другой стороны, тот, кто мог бы меня простить, не вызывает во мне особенной приязни или уважения.

Вот оно как – и убеждений сильных нет, и отвечать надо самому за всё, и всепрощение не вызывает приязни. Как это всё сочетается друг с другом? А дальше ещё больше:

...у меня нет ни философии, ни принципов, ни убеждений. У меня есть только нервы. Вот и всё. И… вот и всё. Я просто не в состоянии подробно излагать свои соображения и т.д. - я способен только реагировать. Я в некотором роде как собака, или лучше, как кот. Когда мне что-то нравится, я к этому принюхиваюсь и облизываюсь. Когда нет, то я немедленно… это самое… Главный орган чувств, которым я руководствуюсь, обоняние.

В другой раз на вопрос, можно ли сказать, что он стопроцентный безбожник, Бродский забыл, что он кот, и изложил своё кредо.

Я не верю в бесконечную силу разума, рационального начала. В рациональное я верю постольку, поскольку оно способно подвести меня к иррациональному. ...именно здесь вас ожидают откровения на стыке рационального и иррационального. Все это вряд ли совмещается с какой-либо четкой, упорядоченной религиозной системой. Вообще я не сторонник религиозных ритуалов или формального богослужения. Я придерживаюсь представления о Боге как о носителе абсолютно случайной, ничем не обусловленной воли.

На вопрос, о чём бы он хотел поговорить с теми, кого считает своими учителями, Бродский сказал: «Много о чём. Прежде всего, это вас может удивить, о своеволии и непредсказуемости Бога…»

Противоречивы высказывания Бродского о Ветхом и Новом Завете. Это ему не в укор. Истина всегда парадоксальна. Заслуживают и внимания и уважения высказывания ищущего человека, пытающегося не принять на веру, а понять, в согласии или несогласии догматы веры находятся с тем Богом, которого он чувствует в себе самом.

...И начинаешь ощущать, что разнообразные формы религиозных доктрин (даже чрезвычайно тебе близкие) оказываются неудовлетворительными. Они не отражают твоего внутреннего метафизического ощущения. Это особенно часто происходит с поэтами. Я не знаю, происходит ли это со мной, но, видимо, и со мной тоже.

Эта неуверенность, сомнение в собственных оценках постоянно звучит практически во всех интервью, данных Бродским. «Я люблю доводить вещи до алогичного, до абсурдного конца», - признаётся он.

...Наверное, я христианин, но не в том смысле, что католик или православный. Я христианин, потому что я не варвар. Некоторые вещи в христианстве мне нравятся. Да, в сущности, многое.

Тут же на просьбу пояснить, что он имеет в виду, Бродский продолжает:

Мне нравится Ветхий Завет, ему я отдаю предпочтение, поскольку книга эта по своему духу более возвышенна и… менее всепрощающа. Мне нравится в Ветхом Завете мысль о правосудии, не о конкретном правосудии, а о Божьем, и то, что там постоянно говорится о личной ответственности. Он отвергает все те оправдания, которые даёт людям Евангелие.

- Значит, - не унимается спрашивающий, - вам нравится сочетание правосудия из Ветхого Завета и сострадания и всепрощения из Нового?

В Евангелии мне нравится то, что развивает идеологию Ветхого Завета. Вот почему я написал стихотворение о переходном этапе между этими двумя книгами (имеется в виду «Сретение»). К примеру, мне нравится в Новом Завете замечание Христа, страдающего в саду, когда он говорит, что он делает то, о чём говорится в Писании.

В другом интервью о сосуществовании двух Заветов сказано ещё более определённо:

Люди на Западе не могут должным образом принять то, что в России христианство и иудаизм не настолько разделены. В России мы рассматриваем Новый Завет как развитие Старого. В каком-то смысле мы скорее изучаем оба Завета, а не поклоняемся им... (Кто это «мы», неужели весь российский народ? Бродский чуть помедлил, не погорячился ли он с этим «мы», и закончил) ...по крайней мере, я.

А вот просто заблуждение, приписывающее христианству то, что ему не принадлежит:

По сути, есть один критерий, который не отвергнет самый утончённый человек, вы должны относиться к себе подобным так, как вы бы хотели, чтобы они относились к вам. Это колоссальная мысль, данная нам христианством.

Эта мысль была высказана еврейским мудрецом Гилелем, когда странник попросил его объяснить суть иудаизма, пока тот будет стоять на одной ноге: «Не делай другому того, чего не хочешь, чтобы сделали тебе».

На прямой вопрос о слухах, что Бродский обратился в христианство, он резко ответил: «Это абсолютно бредовая чушь!» 

Трудно объяснить отношение Бродского к синагогам. В отличие от церкви у него было полное неприятие, даже отторжение синагоги как места, где он может появиться.

Я был в синагоге только один раз, когда с группой приятелей зашёл туда по пьяному делу, потому что она оказалась рядом. Любопытства ради... Особого впечатления это на меня не произвело.

Об этом посещении вспоминает в книге о Бродском бывшая в этой группе приятелей Людмила Штерн. Иосиф кипел по поводу условностей. Мужчин заставили надеть на головы завязанные на концах узелками носовые платки, затем девушек не пустили в основной зал, а попросили подняться наверх. Службы не было, смотреть и слушать было нечего, и минут через десять они ушли.

Далее Людмила вспоминает, что её муж уже в Америке стал ортодоксальным евреем и несколько раз звал Иосифа пойти с ним на службу хотя бы в Йом-Кипур, Судный день, день искупления грехов и Высшего суда, когда многие, даже нерелигиозные евреи приходят в синагогу послушать Кол Нидрей – еврейскую молитву всепрощения. «Бродский, - пишет Людмила, - пожимал плечами и говорил, что ему неинтересно и не надо: «Я, Витя, со своим ощущением Божественного ближе к Богу, чем любой ортодокс».

Удивительна и другая история, рассказанная Людмилой Штерн, которая позволяет говорить об отторжении. Весной 1995 года Людмила уговорила Бродского поехать с выступлениями по Америке. В некоторых городах были арендованы залы в синагогах. Многие синагоги в Америке сдают свои залы для светских мероприятий. Увидев список снятых залов, Бродский резко сказал: «Никаких синагог, пожалуйста. В синагогах я выступать не буду». Уговорить его не удалось. Устроители потеряли довольно много денег.

Загадочным (это определение Людмилы Штерн, знавшей Бродского с младых ногтей) было и отношение Бродского к Израилю. Его не единожды приглашал Иерусалимский университет для чтения лекций и выступлений с вечерами. Ему предлагалось турне по шести израильским городам на великолепных условиях. Он даже не желал это обсуждать, каждый раз просто отшучиваясь.

Понимаю, что не всё можно объяснить, но не исключено, что Бродский даже в малейшей степени не хотел, боялся, что его присутствие в синагоге, даже не на службе, а на встрече с читателями, или, тем более, в Израиле, даст повод говорить о его особости, о его еврействе. Ему важно было оставаться человеком мира. Даже близкие друзья не могли его уговорить, что быть евреем и быть человеком мира – совсем не взаимоисключающие понятия.

- Какое значение для вас имеет факт, что вы еврей? Идентифицируетесь ли вы каким-то образом с этим наследством, с этой традицией? – спрашивают Бродского, и он отвечает:

- Я абсолютный, стопроцентный еврей, т.е. на мой взгляд, быть больше евреем, чем я, нельзя. И мать, и отец, и т.д, и т.д. ...Я думаю, что человек должен спрашивать самого себя прежде всего о том, честен ли он, смел, не лгун ли он - да? И только потом определять себя в категориях расы, национальности, принадлежности к той или иной вере. Если уж говорить, еврей я или не еврей, думаю, что, быть может, я даже в большей степени еврей, чем те, кто соблюдает все обряды. Я считаю, что взял из иудаизма - впрочем, не столько считаю, сколько это просто существует во мне каким-то естественным образом - представление о Всемогущем как существе совершенно своевольном. Бог - своевольное существо в том смысле, что с ним нельзя вступать ни в какие практические отношения, ни в какие сделки.

В одном интервью стопроцентный еврей, а в другом:

...Я, в сущности, до конца не осознавал себя евреем. ...Если вы живете в контексте тотального атеизма, не столь уж важно, кто вы - еврей, христианин или не знаю, кто ещё. В каком-то смысле мне это помогало забыть свои исторические и этнические корни...

Следующее интервью, и опять возвращение к своей стопроцентности:

...С течением лет я чувствую себя куда большим евреем, чем те люди, которые уезжают в Израиль или ходят в синагоги. Происходит это оттого, что у меня очень развито чувство высшей справедливости. И то, чем я занимаюсь по профессии, есть своего рода акт проверки, но только на бумаге. Стихи очень часто уводят туда, где ты не предполагал оказаться. Так что в этом смысле моя причастность… не столько, может быть, к этносу, сколько к его духовному субпродукту, если хотите, поскольку то, что касается идеи высшей справедливости в иудаизме, довольно крепко привязано к тому, чем я занимаюсь. Более того, природа этого ремесла в каком-то смысле делает тебя евреем, еврейство становится следствием. Все поэты по большому счёту находятся в позиции изоляции в своём обществе.

Тут Бродского и спросили, как он относится к строчке Цветаевой "Все поэты - жиды…"

...Именно поэтому она так сказала. Ремесло обязывает. Или ты просто плохой ремесленник. ...Их ситуации не позавидуешь. Они изгнанники. Они не нужны. Отчуждённые... Русская литература изрядно проперчена еврейским присутствием. Как минимум пятьдесят процентов из тех, кто в этом веке считал себя поэтом, были евреями. ...Говоря коротко, это происходит оттого, что мы народ Книги. У нас это, так сказать, генетически. На вопрос о том, почему евреи такие умные, я всегда говорил: это потому, что у них в генах заложено читать справа налево. А когда ты вырастаешь и оказываешься в обществе, где читают слева направо… И вот каждый раз, когда ты читаешь, ты подсознательно пытаешься вывернуть строку наизнанку и проверить, всё ли там верно.

Как это блестяще, ёмко и исчерпывающе подмечено! Но вот новое интервью, и на вопрос о самоидентификации Бродский отвечает несколько иначе:

Я... всегда старался, возможно самонадеянно, определить себя жёстче, чем то допускают понятия "раса" или "национальность". Говоря иначе, из меня плохой еврей. Надеюсь, что и плохой русский. Вряд ли я хороший американец. Самое большее, что я могу о себе сказать: я есть я, я писатель.

Я есть Я! Вам это ничего не напоминает?

Откуда этот клубок противоречий и парадоксов, самоуверенности и сомнений, глубочайших мыслей и непонятных глупостей, широких знаний и не менее широких незнаний – и всё это по имени Иосиф Бродский? Самый простой ответ – таким мама родила. Каким же?

В четыре года мать научила его читать. Казалось бы, замечательный и смышлёный мальчик. Но в школе возникли серьёзные проблемы. «Из всех эмоций, переполнявших меня, - вспоминает Бродский, - я помню только отвращение к себе за то, что я слишком молод и многому позволяю управлять собой». Мальчика заставляли делать то, что было для него совершенно чужеродным, что он просто не мог воспринимать. Физика и химия явились непреодолимыми препятствиями. Детский протест выражался плохим поведением. «...Меня в пятом или шестом классе несколько раз пытались исключить из школы за поведение». Когда он остался в седьмом классе на второй год, его перевели в другую школу.

В общем, я учился в семи или шести школах до восьмого класса, из которого я просто сбежал, во-первых, потому что мне всё это уже осточертело, а во-вторых, в семье не очень благополучно было с деньгами, даже крайне неблагополучно: мать работала, отец работал, и этого едва хватало. И я пошел на завод, когда мне было пятнадцать лет, и стал работать фрезеровщиком. Сначала был три месяца учеником, потом получил разряд и работал около года. После этого начались другие пассажи: я поступил работать в морг, потому что у меня была такая амбиция - стать нейрохирургом. После начал ездить в геологические экспедиции, чтобы путешествовать. Несколько лет так прошло, а после этого, я уже не помню, работал фотографом, кочегаром, матросом… смотрителем маяка.

Стоп. Вполне достаточно, чтобы заключить – мальчик, а затем и юноша не совсем адекватен окружающей среде. Психика остаётся самой неизученной областью медицины, и неискушённые в медицине люди ставят собственный диагноз – «не от мира сего». После возвращения из ссылки в 1965 году Бродского, который генетически не мог приобщиться к коллективному сознанию, дважды помещают в психиатрическую больницу.

Он вспоминает:

Это было самое ужасное из того, что мне довелось пережить. Действительно, ничего нет хуже. Они добиваются многого — публичного покаяния, перемены в поведении. Они вытаскивают тебя среди ночи из постели, заворачивают в простыню и погружают в холодную воду. Они пичкают тебя инъекциями, используя всевозможные подтачивающие здоровье средства.

- Вы ненавидели людей, которые проделывали с вами такое? – спрашивают его.

Не то чтобы. Я знал, что они хозяева, а я это просто я. Люди, которые делают скверные вещи, заслуживают жалости. Понимаете, я был молодым и довольно легкомысленным. В то время у меня был первый и последний в моей жизни серьёзный треугольник. Обычное дело, двое мужчин и женщина, и потому голова моя была занята главным образом этим. То, что происходит в голове, беспокоит гораздо больше, чем то, что происходит с телом.

Не ненависть к мучителям, а жалость, как у того, который всех простил, «ибо не ведают, что творят». Правда, это Бродский говорит уже в Америке, где он, наконец, обрёл право быть личностью, где он, по его признанию, жил, ещё находясь в Советском Союзе.

Поэт Бродский сказал про себя:

У тебя, что касается тебя самого, есть только две вещи: твоя жизнь и твоя поэзия. Из этих двух приходится выбирать. Что-то одно ты делаешь серьёзно, а в другом ты только делаешь вид, что работаешь серьёзно. Нельзя с успехом выступать одновременно в двух шоу. В одном из них приходится халтурить. Я предпочитаю халтурить в жизни.

Улыбнёмся самоиронии поэта по поводу халтуры в жизни. Но жизнь это жизнь, а поэзия – божество, которое нашло в Иосифе Бродском своего ярчайшего проповедника.