Русская письменность прошла через три революционных этапа

В статье рассказано о возникновении и эволюции письменности русского языка. Которая, если говорить лаконично, прошла через три этапа.

ПЕРВЫЙ:  Кирилл и Мефодий трансформировали его под южнославянские говоры, прибавив к 24 буквам греческого алфавита еще 19 других, но к некоторым восточнославянским традициям он всё равно оказался не приспособлен, например к обилию разнообразных шипящих звуков.

ВТОРОЙ: лингвистическая реформа  при Петре I заключалась  в введении гражданского шрифта. Это упрощенное написание букв, которое со второй половины XVII века стало постепенно укореняться в государственном и деловом документообороте. Новый шрифт должне был употребляться везде, кроме  церковных текстов. Помимо введения нового рисунка букв пересмотру подвергся и состав алфавита: были исключены надстрочные знаки и некоторые «дублетные» буквы (омега, пси, юс большой и юс малый и т.д.), узаконена буква «э» (вместо е-открытого), малый юс превратился в букву «я», а «ук» — в букву «у». Число букв сократилось с 43 до 38. Кроме того, была упорядочена пунктуация, введены прописные литеры в начале предложения и утверждены привычные нам арабские цифры вместо буквенных обозначений чисел, которыми пользовались на Руси ранее.

ТРЕТИЙ: 10 октября 1918 года был опубликован «Декрет о введении новой орфографии», после которого мы расстались с «ятями», «фитами», «i-десятичными» и перестали ставить твердый знак в конце слов. Принято считать, что это была идея большевиков, ведь новые нормы как бы создали новый, революционный язык. Однако роль советской власти в этом вопросе сильно переоценена — реформа была подготовлена еще в царское время.

 

 

 - Контора пишет: как Россия лишилась Яти i Фиты

10 октября 1918 года был опубликован «Декрет о введении новой орфографии», после которого мы расстались с «ятями», «фитами», «i-десятичными» и перестали ставить твердый знак в конце слов. Принято считать, что это была идея большевиков, ведь новые нормы как бы создали новый, революционный язык. Однако роль советской власти в этом вопросе сильно переоценена — реформа была подготовлена еще в царское время. «Известия» вспоминают о том, как русский язык потерял «ять» и «фиту».

Фонетика и орфография

Любой лингвист скажет, что язык насильственно изменить нельзя. Он живет сам по себе, меняясь не по воле человека, а по мере трансформации окружающего нас мира. А вот письменное отображение языка изменить можно, более того, временами это делать необходимо, чтобы привести орфографию — то есть письменный язык — в соответствие с фонетикой — языком устным. Причем если речь меняется сама, то для изменения письма нужны решения на государственном уровне.

Противоречие в русской фонетике и орфографии было заложено изначально, поскольку мы используем пусть адаптированный под славянские языки, но всё же греческий алфавит. Кирилл и Мефодий трансформировали его под южнославянские говоры, прибавив к 24 буквам греческого алфавита еще 19 других, но к некоторым восточнославянским традициям он всё равно оказался не приспособлен, например к обилию разнообразных шипящих звуков. А ряд старых греческих букв оказались дублированы («дублетные буквы»), поскольку обозначавшиеся ими звуки в нашем языке не разделяются. Например, «фита» и «ферт» в русской речи означали один звук «ф», «зело» и «земля» звук «з», а «он» и «омега» звук «о».

Проблемы отчасти компенсировались тем, что орфографии как свода правил в Средние века просто не существовало. Писали — как кому заблагорассудится, о чем свидетельствует пословица, что каждый монастырь имел свой устав. Строчные и заглавные буквы не отличались, гласные выносились над строкой, слова писали слитно, без пробелов. Грамота была уделом немногих, посему любой умевший хоть как-то писать и читать заведомо считался образованным человеком.

Первая известная нам лингвистическая реформа была проведена при Петре I, и заключалась она в введении гражданского шрифта. Это упрощенное написание букв, которое со второй половины XVII века стало постепенно укореняться в государственном и деловом документообороте. Государь лишь подвел под естественный процесс законодательную базу. Новый шрифт именовался гражданским, поскольку должен был употребляться при письме и печати во всех светских изданиях: правительственных указах и периодической печати, технической, военной, научной, учебной и художественной литературе. Короче говоря, везде, кроме церковных текстов.

Помимо введения нового рисунка букв пересмотру подвергся и состав алфавита: были исключены надстрочные знаки и некоторые «дублетные» буквы (омега, пси, юс большой и юс малый и т.д.), узаконена буква «э» (вместо е-открытого), малый юс превратился в букву «я», а «ук» — в букву «у». Число букв сократилось с 43 до 38. Кроме того, была упорядочена пунктуация, введены прописные литеры в начале предложения и утверждены привычные нам арабские цифры вместо буквенных обозначений чисел, которыми пользовались на Руси ранее.

Это была настоящая лингвистическая революция, позволившая восстановить баланс между живой фонетикой и орфографией. Но язык не стоит на месте, и достаточно взглянуть на манеру речи начала XVIII века, чтобы в этом убедиться. За следующее столетие огромное влияние на развитие русского устного языка оказали Михаил Васильевич Ломоносов, Николай Михайлович Карамзин, Александр Сергеевич Пушкин, но письменный язык оставался прежним. К середине XIX века дисбаланс снова стал весьма серьезным — многие нормы правописания были не конкретны и допускали разночтения, в языке появилось огромное количество новых слов и оборотов, не отраженных в правилах. Великий Пушкин писал слово счастье через «щ» и не видел в этом ничего особенного.

Учение на «ѣ»

Первыми тревогу стали бить преподаватели. Вскоре после отмены крепостного права, в 1860-е годы, по инициативе замечательного педагога и методиста Владимира Яковлевича Стоюнина состоялось несколько орфографических совещаний, по итогам которых было принято обращение к правительству с просьбой о реформе письменного языка. Более чем сотню собравшихся на совещание делегатов от учительства беспокоило отсутствие единых правил правописания и пунктуации, а также сильно усложненная наличием дублирующихся букв грамматика. Это приводило к разным несуразицам, например, к тому, что некоторые вопросы орфографии учебники для школ и университетов трактовали по-разному. К сожалению, правительство не отреагировало на жалобы учителей, но хотя бы наличие проблемы стало очевидным.

Следом за педагогами в дело вступили ученые филологи. Попытку новой кодификации правил предпринял знаменитый лингвист Яков Карлович Грот в работах «Спорные вопросы русского правописания от Петра Великого доныне» и «Русское правописание». По сути, это была первая попытка создать теоретически обоснованный свод правил русской орфографии, однако он вызвал немало споров в обществе и принят был далеко не всеми. Многие поборники старых традиций считали его упрощением в угоду малограмотным нуворишам и разночинцам — мол, мы учили, и дети наши пусть учат!

Но проблема действительно существовала. Достаточно вспомнить о правилах применения буквы «ять» (ѣ), которая стала настоящим кошмаром учеников. Некогда букве «ять» соответствовал отдельный звук — средний между [и] и [э] — но позднее в большинстве русских диалектов он абсолютно слился в произношении со звуком [э]. Различие же на письме сохранялось. То есть буква «ѣ» дублировала букву «е» и произносилась так же, но в некоторых случаях считалось правильным писать «е», а в других — ѣ. Таких слов-исключений, согласно Гроту, было около 150, и их нужно было... просто вызубрить. Неслучайно в обиход вошло выражение «знать на ять». Иван Бунин впоследствии говорил, что «буква ять нужна единственно для того, чтобы грамотного человека от безграмотного отличить!».

Аналогичная история была с пришедшей из греческого языка буквой «фита» (ѳ). Она тоже некогда имела свою фонетическую независимость и произносилась как нечто среднее между звуками [т] и [ф]. Но со временем эти звуки слились и стали произноситься как звук [ф], буква же продолжала употребляться в некоторых словах греческого происхождения — Аѳины, Виѳлеемъ, Парѳенонъ, Тимоѳей, Мараѳонъ, Ѳома, риѳма и т.д. Дань историческим традициям — вещь полезная, но десятки таких слов тоже нужно было заучить наизусть. С логикой здесь было сложно: например, имя и отчество знаменитого лингвиста академика Фортунатова правильно было писать Филиппъ Ѳедоровичъ, хотя очевидно, что и имя Филипп, и имя Федор имеют греческое происхождение.

В 1880-е годы движение за перемены в правилах стало массовым. С таким прошением к правительству обращались съезды московского и казанского учительства, общество распространения знаний, университетская профессура. Это было действительно массовое общественное движение, которое закономерно привело к тому, что в 1904 году при Императорской академии наук была создана «Комиссия по вопросу о русском правописании». Ее председателем стал президент Академии наук великий князь Константин Константинович. Всего в состав комиссии вошли 55 человек: академики, профессора, представители средних учебных заведений. После нескольких заседаний 12 апреля 1904 года было принято стратегическое решение о необходимости упрощения русского правописания и отмене лишних букв русского алфавита.

Для выработки конкретных предложений комиссия избрала из своего состава орфографическую подкомиссию, куда вошли профессора-лингвисты Ф.Ф. Фортунатов, А.А. Шахматов, А.И. Соболевский, Ф.Е. Корш, П.Н. Сакулин, И.А. Бодуэн де Куртенэ и Р.Ф. Брандт. Кандидатами в члены подкомиссии стали С.К. Булич, Н.М. Каринский и Н.К. Кульман. Не будет преувеличением сказать, что над практической частью реформы трудились поистине лучшие силы русской лингвистической науки, а возглавлял подкомиссию один из наиболее уважаемых лингвистов начала века, основатель Московской лингвистической школы, профессор и академик Филипп Федорович Фортунатов.

Каковы же были основные предложения комиссии. Из алфавита полностью исключались буквы Ѣ (ять), Ѳ (фита), І (и десятеричное) — вместо них должны употребляться соответственно Е, Ф, И. Исключался твердый знак (ъ) на конце слов и частей сложных слов, но он сохранялся в качестве разделительного знака (например, в словах «подъем», «адъютант»). Изменялось правило написания приставок на з/с. В родительном и винительном падежах прилагательных и причастий окончания -аго, -яго заменялось на -ого, -его (например, «нового», а не «новаго», «лучшего», а не «лучшаго», «раннего», а не «ранняго»). В именительном и винительном падежах множественного числа женского и среднего родов -ыя, -ія изменялись на -ые, -ие, то есть не «новыя книги», а «новые книги». Словоформы женского рода множественного числа онѣ, однѣ, однѣхъ, однѣмъ, однѣми заменялись на они, одни, одних, одним, одними, а словоформа родительного падежа единственного числа ея (нея) — на ее (нее).

Как ни парадоксально, выводы ученой комиссии были встречены обществом враждебно, особенно самой реакционной его частью. В реформе письма увидели либеральную крамолу, заговор против национальных основ и даже подкоп под самодержавие. После бурных событий 1905–1907 годов в стране было неспокойно, и осторожный Николай II решил положить проект под сукно. Комиссию не упразднили, но ничего нового она сказать уже не могла, лишь подтверждала свои предложения. В 1914 году Фортунатов скончался, и работу возглавил его ученик и не менее знаменитый лингвист Алексей Александрович Шахматов — по сей день один из самых больших авторитетов в трактовке древнерусских летописей. Интересно, что еще до начала мировой войны стали выходить книги, напечатанные по новым правилам, но законодательного одобрения реформа так и не получила.

«Извѣстія» или «Известия»

В годы войны было не до орфографии, а вот Временное правительство вернулось к этой идее. Комиссия Шахматова опять была созвана, и в мае 1917 года правительство князя Георгия Львова приняло ряд «Постановлений Совещания по вопросу об упрощении русского правописания», которые давали реформе зеленый свет. В июне Министерство народного просвещения предписало попечителям округов немедленно составить циркуляры для учебных заведений, но до реального дела сумбурным летом 1917-го руки у правительства так не дошли. Зато когда к власти пришли большевики, реформа сразу сдвинулась с мертвой точки — демократизация орфографии идеально вписывалась в общую революционную концепцию, и коммунисты с удовольствием подняли ее на свой щит.

23 декабря 1917 года (по старому стилю) «всем правительственным и государственным изданиям» предписывалось с 1 января 1918 года «печататься согласно новому правописанию». Правда, никаких санкций за нарушение предусмотрено не было, да и что представляли собой новые правила, знали не все — результаты работы орфографической комиссии были опубликованы, но в условиях революционного хаоса достать их было не просто.

В итоге почти весь 1918 год в стране каждый писал по тем правилам, по которым хотел, — кто-то по новым, кто-то по старым, а многие, в том числе «Известия» и «Правда», по половинчатым — без твердого знака в конце слов, но с ятями. И лишь 10 октября 1918 года за подписью заместителя наркома просвещения Михаила Покровского и члена СНК, руководителя издательства ЦК РКП(б) «Коммунист» Владимира Бонч-Бруевича вышел «Декрет о введении новой орфографии», который предписывал государственным органам, печатным изданиям и всем учебным заведениям в обязательном порядке перейти на новые правила правописания. 13-го декрет был опубликован в «Извѣстіях» (еще старым шрифтом), а 19-го газета впервые вышла с новым набором. Правда, заголовки смогли изменить только 25 октября. Хотя новые правила исходили от советского наркомата просвещения, они ничем не отличались от того, что предлагала комиссия Фортунатова–Шахматова.

Была ли от реформы реальная польза? Бесспорно. В первую очередь в сфере образования. Правила стали логичнее и проще, а количество толком не объяснимых исключений, которые приходилось зубрить, существенно уменьшилось. Это облегчало процесс изучения письма и борьбу с безграмотностью. С точки зрения лингвистической науки изменения тоже были прогрессивны, поскольку они сблизили орфографию с фонетикой — реальным живым языком. Неслучайно в выработке изменений участвовали лучшие ученые страны.

Часто вспоминают и об экономическом факторе: за счет отмены твердых знаков в конце слов размер текстов уменьшился, а это сокращало расход чернил и типографской краски. В масштабах страны экономия оказалась ощутимой. А главным доказательством успеха реформы стало то, как быстро нововведения вошли в практику и вытеснили старые правила. Язык сам всё расставил по своим местам.

Очевидно, что изначально никакой политической подоплеки у лингвистической реформы не было и готовили ее люди, далекие от революции. Другое дело, что большевики проявили в этом вопросе политическую волю, и впоследствии сложилось впечатление, что реформа придумана и проведена ими.

Наверное, именно из-за этого «старый стиль» стал своего рода визитной карточкой тех, кто не принял советской власти, прежде всего белой эмиграции — едва ли не самыми яростными критиками перемен стали великий писатель Иван Бунин и философ Иван Ильин. Практически все русские издания за рубежом продолжали использовать шрифт, считавшийся дореволюционным, видя в этом некое противопоставление старой и новой России. Впрочем, к середине ХХ века об этом забыли.