Исторический тупик как исторический феномен

 

Исторический тупик: явление, формы выражения, разрешение.

 

Проблематика исторического тупика на общетеоретическом уровне рассматривается в статье автора «Ловушки исторического тупика».[1]  Исторический тупик – ситуация, в которой дальнейшее существование социокультурного организма  в устойчивых параметрах невозможно.  Эти устойчивые параметры отвечают базовым характеристикам целого, но находятся в неразрешимом конфликте с вмещающим пространством (социальным, экономическим, геополитическим, технологическим и т.д.).

Ситуация исторического тупика возникает объективно. Тупик коренится в неравномерности развития разных народов, исторической инерции проигрывающих  (то есть запаздывающих) обществ,  механизмах  социальной психологии, в процессах эрозии и деградации  элит, в общей деградации зашедших в тупик  сообществ и формировании обреченного сознания у  вменяемой части общества (а значит – снижения энергии, воли к борьбе и победе, росту частных интересов, цинизму и других негативных социальных рефлексов).

Проблема исторического тупика относится к остро актуальным. Дело в том, что в  ситуации тупика общество не находит в  себе сил (воли, ресурсов, компетенции, способности  перешагнуть через устойчивые ценностные барьеры) для выхода из  тупика. В результате необходимые преобразования творят  непреодолимые внешние силы. Но, для того, чтобы сложилась такая  ситуация, чаще всего необходимо поражение в  войне. И тогда генерал Макартур радикально реформирует пережившую военно-политическую катастрофу Японию. Иными словами, ситуация исторического тупика несет опасность не только для зашедшего в тупик общества, но и для всего мира,  поскольку провоцирует большие войны.

Складывание ситуации исторического тупика и коллизии  его разрешения  заслуживают подробного рассмотрения. Рассмотрим два примера формирования и разрешения исторического тупика: Австро-Венгерскую и Персидскую империи.

Австрийские Габсбурги а позже Австро-Венгрия сложились на пространстве лимитрофа (также, как Российская и Османская империи). Они интегрировали стадиально запаздывающие в развитии  фрагменты разных цивилизаций в одно государственное целое. Это была силовая интеграция и силовое удержание. Тем не менее,  в рамках империи происходили процессы развития инкорпорированных регионов. На этапе формирования и расцвета Австро-Венгрия была нормальным европейским государством, складывающемся на лимитрофе. Интегрирование больших пространств, создание континентальных экономик – часть процесса всемирно-исторического развития.

Но однажды история пошла дальше, а Австро-Венгрия не могла включиться в эти процессы, поскольку они ее отрицали. На рубеже XVIII-XIX  веков разворачиваются процессы национального возрождения европейских народов. Эти процессы связаны с дальнейшим утверждением сознания человека Нового времени, и разворачиванием процессов секуляризации. Среди фундаментальных последствий секуляризации – смена базовой идентичности. Средневековая идеологически-подданническая идентичность (добрый католик, подданный Его Императорско-Королевского величества, советский человек) уходит, а ей на смену, приходит идентичность национальная.[2] Для читателя помнящего  конец 80-х годов прошлого века в этом нет ничего удивительного. В то время, когда русские граждане СССР писали в социологических анкетах ответ на вопрос – Кто Вы? – «Я –  советский человек», их сограждане из республик писали «Я – литовец, грузин, украинец и т.д.).

Разворачивается процесс, который получил название – «национальное возрождение». Национальное возрождение охватывало народы, лишенные собственной государственности. Список этот обширный: 

В Хорватии все начинается с движения «Иллиризм», возникшего в  30-40-е годы XIX века.  Само это движение являлось духовным выражением формирования хорватской нации.

В Сербии историки датируют  начало процессов национального возрождения концом XVIII.

Болгарское национальное возрождение: конец XVIII - начало XIX веков.

В Румынии национальное возрождение связывают с движение «Этерия» (основано греками в Одессе в 1814 г.); хронологически – начало XIX века.

Греческое национальное возрождение прямо связывают с  восстанием в марте 1821 года. За этим последовала долгая война с Османами, вмешательство  европейских держав и наконец, признание автономии Греции в 1829 году.

Чешское национальное возрождение: вторая половина XVIII века – 1848 год.

Бельгийское национальное возрождение задавалось тем обстоятельством, что с 1815 года, согласно решению Венского конгресса, Бельгия вошла в состав Королевства Объединенные Нидерланды. Различие языков (французский и голландский) и конфессий (протестанты–голландцы и католики-бельгийцы) делало их устойчивое сосуществование   невозможным. В резонанс с французской революцией 1830 года в стране начались антиголландские выступления, был созван Национальный съезд. В результате революции Бельгия в 1830 году  вышла  из состава Нидерландов.

Зафиксировать начало польского национального возрождения сложно. Дело в том, что поляки не приняли раздел Речи Посполитой. В этом отношении национальное сознание в Польше никогда не умирало. Гимн страны «Мазурка Домбровского» был написан в 1797 году, через два года после третьего раздела польского  государства.   В Италии с санкции Наполеона из  эмигрантов были созданы польские легионы под началом  Яна Генрика Домбровского, которые однажды должны были вторгнуться  в Польшу и отвоевать независимость. Принимая разные формы, национально-освободительное движение существовало все 123 года жизни  польского народа без собственной государственности.

В Украине  разворачивание  национального возрождения падает на конец XVIII . С 1840-х годов  помимо культурного,  складывается политическое  движение (Кирилло-Мефодиевское  братство).    Специфическая особенность украинского национального возрождения –  активные связи между западными и восточными украинцами, проживавшими в разных государствах.

Завершая это список, надо помянуть итальянское национальное возрождение или эпоху Рисорджименто,  которое разворачивается в 40-70 годах XIX века. Экономически отсталая и политически раздробленная страна  в 1840 годы вступает в  стадию промышленного переворота. К этому времени часть страны находится в непосредственном владении Австрии, большинство же остальных,  формально суверенных, государств Апеннинского полуострова  находились под ее контролем. Толчком к началу объединения  страны стала «Весна народов», которая вылилась в Первую войну за независимость (1848-1849). С помощью иностранной интервенции революция была подавлена,  однако процесс  запущен. В 1859 годы начинается война с Австрией, которая после  сложных перипетий революционной войны завершилась 1871 году созданием единого итальянского государства со столицей в Риме.

Общим для всех национальных возрождений было активное  участие национально мыслящей  интеллигенции. Интеллигенция и «средний класс» -  база становления национального сознания.

Базовая интенция – противостояние имперской ассимиляции, неизбежно разворачивавшейся во всех империях. Работа по совершенствованию и развитию современного  национального языка,   развитие литературы  и других форм национальной культуры, формированию национального сознания. Писались труды по истории родного народа, проводились этнографические исследования. Создавались библиотеки, издавались газеты, учреждались светские школы с преподаванием на родном языке и т.д.

Другая особенность национальных возрождений состояла в том, что  движения эти начинались с культурной работы, но, на некотором этапе, неизбежно переходили к политическим требованиям, пространство которых также разнилось – от национально-культурной автономии до независимости. Имперские власти понимали данную логику и по возможности, давили национальную интеллигенцию.

Далее, импульсом к разворачиванию описываемых процессов служили многочисленные революции в Европе и, прежде всего, ВФР, а далее  - Французская революция и Польское восстание 1830 года, но главное - «Весна народов»  1848 года. Прецеденты обретения независимости колонизованными народами – греки, бельгийцы, итальянцы, болгары  – каждый раз подстегивали процессы национального возрождения.

Наконец, национальное возрождение всякий раз связано с процессами формирования буржуазного сознания  и капиталистических отношений – оживление экономики, ростом городов, развитием торговли и т.д.

Как мы видим, описываемые процессы начинаются на рубеже XVIII-XIX веков и идут через весь XIX век. У имперской политической элиты России, Австро-Венгрии, Османской империи было время увидеть логику процессов всемирно-исторического развития и осознать, что обретение независимости логически завершает национальное возрождение. Если, кому-то  это не удалось, то не удалось пока. В такой ситуации логично было бы  проводить широкие экономические реформы,  последствия которых позитивно сказываются на колониальных провинциях. В результате  местное население увидело бы в центральном правительстве своих союзников. Делегировать в провинции права и ресурсы и в целом двигать страну в направлении конфедеративного государства. В таком случае не случилось бы Первой мировой войны и, соответственно, военно-политического краха Австро-Венгрии.  Однако в ситуации исторического тупика  описанный сценарий блокируется с порога и без изъятий.

Описывая ситуацию в Австро-Венгрии,  Оскар Яси пишет: «Господствующие нации считали настоящими нациями только себя…» Они  «были до такой степени переполнены сознанием своей ведущей роли, что воспринимали пробуждение национального сознания у своих бывших крепостных, как нечто  социально невозможное».[3]  Зашедшая в тупик правящая элита, в принципе, не способна рассматривать какие бы то ни было значимые реалии внеоценочно, отрешившись от собственных мифов и установок.

Важно осознать, что правящая элита Австро-Венгрии была феодальной.  По своему генезису, по  культуре, по ментальности она принадлежала уходящей исторической эпохе. Буржуазное общество отрицает мир феодальной аристократии. Существует  следующая общеисторическая закономерность:  стадиально предшествующее отторгает стадиально последующее, идущее ему на смену, как безбожное, профанное,  нарушающее священные установления, постыдное и ведущее к хаосу.  Признать победу того, что утвердится на твоем месте, могут отдельные люди, но не социальные  силы.

Сознание  правящей элиты во все времена предполагает два уровня: уровень  рационально-аналитический и уровень традиционно-идеологических установок. Если рациональный анализ отрицает  традиционные установки,  эти выводы отбрасываются все и сразу. То обстоятельство, что раздел Австро-Венгрии  произошел в результате  поражения в мировой войне, свидетельствует: в зашедших в тупик обществах необходимые преобразования  совершают непреодолимые  внешние силы.

Кроме того, исторический тупик сплошь и рядом связан с  преступлениями правящего режима, угнетением  покоренных народов,  болезненной утратой статуса имперского повелителя.  В результате   раздела империи значительные массы населения метрополии оказываются на территории новых  государств и из людей первого сорта превращаются в людей второго сорта.

Наконец, имперское сознание может рассматривать перспективу распада государства. Однако  в глубине души  имперский человек не верит в реализацию такого сценария. В сознании среднего человека идея полной гибели мира, в котором он  вырос и с которым отождествляет себя, не укладывается. Это – что-то баснословное и невозможное.  Крах царской России и крах СССР  оставили массу свидетельств полного ступора, растерянности,  непостижимости происходящего.  Произошла измена, роковая случайность. Обстоятельства неожиданным и невероятным образом сложились так, что «наш» мир рухнул.  Идея о закономерности и неизбежности краха отторгается,  в том числе и  постфактум.

В монографии «Распад Габсбургской монархии» Оскар Яси пишет о «полной  теоретической слепоте в отношении природы и истоков национально-освободительных движений»  и описывает колоритную сцену – визита  экс-премьер-министра Венгрии, графа Иштвана Тисы в Сараево в сентябре 1918 года за шесть недель до окончательного распада монархии, посланного императором с целью  искать решение югославянского вопроса.[4] Граф Тиса не предложил сесть делегатам, приглашенным на встречу. Они были вынуждены стоять перед ним как школьники.  Тиса сказал, что меморандум, поданный  депутацией, ошибочен и назвал право на самоопределение наций фальшивкой. Затем он сделал следующее заявление: «Может так случиться, что мы погибнем. Но прежде чем погибнуть у нас хватит  сил, чтобы стереть вас в порошок».[5]

Отметим, что графу Тисе не случилось стереть в порошок авторов  меморандума. Как один из виновников развязывания Первой мировой войны 31 октября 1918 года Иштван Тиса был убит восставшими солдатами в день начала всеобщей забастовки, переросшей в буржуазно-демократическую революцию в Венгрии.   

Если бы элита  Австро-Венгерской империи принадлежала  иной ментальной парадигме, можно было бы плавно и без особый конфликтов распустить империю. В результате потери для Австрии и австрийского народа были бы несопоставимо меньше. Австрия  могла выкроить для  себя куда более приемлемые границы,  заранее решить  проблему всех германоязычных поданных. Наконец, она сохранила бы куда более благожелательное отношение к  себе в новообразованных государствах. Но для  этого элита Австро-Венгрии должна была преобразиться,  перестать быть самой собой. История знает примеры трансформации отдельных людей. Однако, зашедшее в тупик правящее сословие на такую эволюцию не способно.

Нам могут возразить, приведя в пример эволюцию КПК, которая отринула все коммунистические «заморочки» и энергично трансформируется в высшей степени прагматическую,  государственническую партию.  При этом коммунистический лейбл сохраняется из здравых тактических соображений.

На это можно сказать следующее. Как показывает история, коммунистическая идея  исходно наделена   кратким сроком жизни. Она изживает себя очевидным для самой элиты образом. Отход от коммунистической доктрины раскрывает перед вождями  широкие  позитивные перспективы (прежде всего, личного обогащения). Кроме того, коммунистические режимы молоды; за их спиной нет сотен лет и устойчивой  религиозной легитимации.   Заметим, что откинув  коммунистическую доктрину, КПК  реализует последовательную  великодержавную политику, в этом смысле следуя даже не многовековой, а тысячелетней государственной традиции.

Исторический тупик осознается как  кризис, который  заставляет совершать действия   все более дестабилизирующие ситуацию.  Вспомним Боснийский кризис 1908-1909 годов. Аннексия Боснии и Герцеговины Австро-Венгрией в октябре 1908 года раскалила и без того напряженные отношения Великих держав. Внутренние противоречия в Австро-Венгрии  достигли критической точки, что привело страну к войне и неизбежному распаду в 1918 году. Одно из положений теории катастроф гласит: в состоянии катастрофы любые действия работают на дальнейшее разбалансирование ситуации. Мы можем наблюдать эту закономерность в достаточно многочисленных ситуациях исторического тупика.

Если в истории с Австро-Венгрией все было более или менее просто, и существовал   принципиально возможный (хотя и не имевший исторических прецедентов) выход. Часть  политической элиты империи отдавала себе отчет в сложившейся ситуации. Политическая программа  наследника  престола Австро-Венгрии,  эрцгерцога Франца  Фердинанда двигалась в описанном нами направлении; за это его, собственно говоря, и убили. Что же касается империи Ахеменидов, то здесь выхода, в принципе не существовало. Так же как, к примеру,  не было выхода для элиты  Ацтекской империи, поскольку  война со стадиально  опережающим противником обречена на поражение.

   История, которая произошла с Персидской империей, не менее поучительна.  Александр Македонский вторгся на территорию державы Ахеменидов, которая  существовала с VI по  IV века до н.э.  и охватывала огромную территорию от Инда до Эгейского моря и от  порогов Нила до Закавказья. В известном смысле это было последнее  великое государство Древнего мира. Персы осознавали себя величайшей державой Вселенной. В границах их кругозора, за рамками империи  были  варварские племена либо малые государства на окраине персидского мира.

Не слишком отдавая себе в этом отчет, персы наследовали тысячелетней традиции государственности Древнего мира. Империя  Ахеменидов держалась на устрашающем насилии завоевателей.  Ахемениды  демонстрировали дорыночное мышление.  Деньги, изымаемые  в виде  податей и остававшиеся в казне после расходования на государственные проекты (дороги, армия) тезаврировались, либо расходовались на  статусно-престижные проекты. Идеи о том, что деньги могут быть не только средством накопления, но, прежде всего, находиться в обращении и работать на государство – очевидная для финикийцев и греков,  персам была чужда.  Разгромив  империю Дария, Александр Македонский обнаружил в казнохранилищах  гигантские суммы в золоте и серебре.

Персы реализовывали  традиционно восточную военную стратегию. Вот как описывает ее  классик исследования эллинизма Иоганн Дройзен: «полчища Азии, которые, не имея понятия о военном порядке и искусстве, собирают все свои силы только для одного решительного  удара и считают все потерянным после одного поражения, а победой над организованными войсками  выигрывают только новые опасности…».[6]

Всеобщая история   сложилась таким образом, что во времена расцвета державы Ахеменидов, на окраине персидского мира, в Средиземноморье сложилась и окрепла вначале  предполисная культура финикийцев, а затем,  культура античного полиса. Это были стадиально последующее феномены. Если отдельные  финикийские колонии мирились  с персидским господством, откупаясь от персов (которые предоставляли  им широкую автономию)  податями, то логика саморазвития античного полиса отрицала  государственность Древнего мира. Конфликт Греции и Ахеменидов был неизбежен. 

Причем, исходная  инициатива исходила от персов. Ахемениды были заинтересованы в  контроле над Восточным Средиземноморьем.  Греки активно  конкурировали с финикийцами, которым покровительствовали персы.   Греческие полисы на территории Малой Азии давно покорились Ахеменидам.  В 491 году послы Дария I пришли в  полисы на островах и Пелопонессе,  с требованием подчинения. Многие покорились, но в Спарте и в Афинах послы были убиты. В греках пробудилось сознание национального единства. Началась война, в которой  численно превосходящие противника  персы пережили  поражение (битва при Марафоне).

Нет смысла пересказывать перипетии  греко-персидских войн (499-449 до н.э.).   В результате этих войн была остановлена территориальная экспансия  империи Ахеменидов, а   древнегреческая цивилизация  вступила в полосу расцвета и  высших культурных достижений. Войны ускорили развитие греческой культуры, внушили грекам осознание своего величия. В своих успехах греки видели победу свободы над рабством и  примат европейской  цивилизацией над Азией. 

Греко-персидские войны завершились в 449г. до н.э. Далее разворачивался примечательный процесс – материковая Греция энергично развивалась, культура античного полиса пережила расцвет, однако в IV веке полисное общество  вступило в кризис. Выходом из этого кризиса стало силовое объединение Греции Македонским царством. Македонский царь Филипп II призвал эллинов объединиться и выступить против персов. Вскоре Филипп был убит, но его дело продолжил Александр Македонский, который завершил объединение Греции и выступил в поход против Персии.

В это же время держава Ахеменидов медленно, но верно клонилась к упадку. Сатрапы набирали силу и становились  более независимыми от центра. Росла борьба за власть. Верхушка персидской знати погрязла в  интригах и переворотах. Господство персов обрекало жителей покроенных стран на бедность.  Таков был контекст разворачивания завоевательного проекта Александра Македонского.

Качественная дистанция человеческого материала.

Общеисторические преимущества античного полиса были персам неведомы. Прежде всего, непостижимы, а, во-вторых, сама эта идея неприемлема, поскольку отрицала персидский культурный космос. Но один аспект греческой культуры   являл себя наглядно и зримо и,  касался остро актуального – военного дела. Мы имеем в виду греческую фалангу – форму построения войска и шире:  новую  военную стратегию. Здесь преимущество греков  было вопиюще очевидным.

Для человека профессионально чуждого истории очевидно преимущество армии, оснащенной огнестрельным оружием, по отношению к  войску, использующему холодное оружие. Но почему греки, а за ними и римляне систематически побивали  своих противников, холодное оружие и доспехи которых принципиально не  отличались от их вооружений? Здесь надо говорить о созданным греками боевом порядке,  под названием  «фаланга».  Этот порядок представляет собой плотное  построение воинов в  несколько шеренг.

Ключевым моментом  этой, качественно новой, формы организации армии и ведения военных действий была строгая организация и способность действовать только в соответствии с приказами командира. Традиционно-архаический человек бежит на противника толпою, и бьется,  пока не одолеет. А если противник оказывается сильнее – так же толпою бежит с поля боя. Причем, тот момент, когда архаическая толпа дрогнет и побежит, предугадать невозможно. В равной степени невозможно  остановить такую инверсию. Это –  стихийный процесс. Управлять им никто не в силах. Бегущие с поля боя, практически,   беззащитны. Победитель преследует бегущих, и большая часть войска, как  правило, уничтожается. 

Фаланга при всех обстоятельствах сохраняет боевой порядок. Она может перестраиваться, поворачивая фронт налево или направо не теряя строя. Может прогибаться под  мощным ударом, сохраняя строй и затем возвратиться  на исходную позицию. Наконец, может по приказу командира,  не теряя строя отступить. В результате армия сохраняется. Уровень потерь становится несопоставимо меньшим.

Для этого необходима  специальная  подготовка. Дройзен указывает: «Только пройденная каждым отдельным солдатом полная школа гимнастики делала возможным то единство, точность и быстроту, с  которыми этой сплоченной на небольшом пространстве массе людей  приходилось выполнять самые сложные движения».[7] Но самое главное – это качество человеческого материала. Традиционно-архаический человек – человек толпы, подлежит  стихийным процессам и  не вписывается в регулярную армию. Для того чтобы вписать традиционного русского крестьянина в военный строй и сделать его полноценным солдатом требовалось жесточайшая муштра и рекрутская повинность (введенная Петром I  в 1705 году), предусматривавшая  вначале пожизненную службу, а затем - службу в течении 25 лет. И только лишь во второй половине XIX века, после отмены крепостного права, в эпоху  железных дорог и разворачивавшейся промышленной революции, с 1874 году срок службы снижается до семи лет.

С изобретением фаланги и, вырастающей из нее стратегии и тактики военных действий, произошло  преодоление стадного инстинкта – древнейшего регулятора  человеческого поведения,  восходящего к прегоминидам и до сего дня присущего обитающим на земле  обезьянам. Этот инстинкт выступает  абсолютным императивом  исторически исходной модели  поведения в силовом конфликте.

 Потребность  погружения  во всесокрушающую стихию толпы живет в психике  некоторых наших современников. Футбольные фанаты – самый чистый пример. Сто и более  лет назад эта стихия задавала поведение погромщиков. Хочется думать, что сегодняшние эксцессы – отзвуки изжитых ментальных структур. Показательно то, что футбольные фанаты  в массе своей – молодые люди, переживающие известные историкам и психологам эффекты единства онто- и филогенеза (дети и молодежь повторяют поведение своих  далеких предков). Их прадеды  шли драться стенка на стенку с парнями из соседней деревни или из другого квартала. Модернизация убрала  эти формы стадного поведения. Остались футбольные фанаты.

Человек, принадлежащий культуре античного  полиса, грек или македонянин, автономный, выпавший из  толпы, мог стать воином регулярной европейской армии. Перс и другой подданный Ахеменидов – не мог.  Это  суждение касается не только войска.  Различаются  лишь формы выражения стадиальной дистанции: элита, чиновники, специалисты и другие люди государства. Интриги, лесть, холуйство, заговоры и измены на самом верху, коррупция на всех уровнях и т.д.  Из этого не следует, что грек всегда был лучше перса. Это означает, что человек,  сформированный в культуре античного полиса, в своей массе был более рациональным,  профессиональным и эффективным.

В силу описанной стадиальной дистанции персы могли нанимать греческих наемников, но не могли создавать собственную «фалангу». Работал непреодолимый стадиальный барьер.

Идеологические барьеры, механизмы психологической компенсации и проблема адекватности.

Начнем со следующего феномена: уязвленная имперская спесь.

Имперская спесь – особый социо-культурный феномен  фиксирующий принадлежность носителя данной идентичности  к  привилегированному сословию, которое мыслит себя как сословие правителей в силу исходного божественного права. Имперской спесью страдают народы – создатели традиционных империй и, в особенности, элита этих империй.

     К началу завоеваний Александра Македонского, талантливый и профессиональный  древнегреческий военачальник Мемнон, служил в армии Дария III. Надо сказать, что Мемнон занимал крупный пост главного военачальника всех персидских войск в Малой Азии, и служил Персии верой и правдой. Реально оценивая возможности сторон и учитывая то, что войско Александра снабжено провиантом на короткое время, Мемнон советовал избегать всякого решительного сражения, «должно медленно отступать, оставляя позади себя пустыню, где неприятель не найдет  ни корма, ни скота, ни крова. Тогда Александр будет побежден без боя».[8] Иными словами, предлагалась  «тактика выжженной земли». Разумеется, такая тактика приведет к страданиям и гибели массы подданных, но кого это волнует. Для азиатской деспотии подданные – ресурс  центральной власти, который, как мы знаем, свободно расходуется в случае необходимости. Реально это была единственно разумная военная стратегия.

 Стратегию, предложенную Мемноном, в 1812 году  успешно использовал   М.И.Кутузов. Армия Наполеона  буквально растаяла в ходе военных действий и, особенно, на этапе отступления.  На одного убитого бойца приходилось пять-десять погибших. Только к ХХ веку с развитием сети железных дорог и ростом транспортных потоков, возможности тактики «выжженной  земли»  были исчерпаны. Реализованная по приказу Сталина блокада Западного Берлина (21 июня 1948 г. —  11 мая 1949 г.)  провалилась, поскольку англичане и американцы ответили  на блокаду  операцией «воздушный мост». За время блокады было совершено 278228 полетов транспортной авиации, которая доставила 2 326 406 тонн грузов. 2.5 миллионное население Западного Берлина  получало   все, от угля и бензина до продуктов питания.

    Однако предложение Мемнона  встретило  протест в совете  персидских полководцев. Его считали недостойным величия Персии. Как указывает Дройзен, персы подали голос за сражение, не столько из желания сразиться,  сколько «из нелюбви к иноземцу-греку, который  имел слишком большое влиянием  на персидского царя и желавшему затянуть войну, чтобы еще больше  подняться в милости царя».[9]  К этому времени персы неоднократно проигрывали  сражения грекам.  В 401 году до н.э. под Вавилоном  10 тысяч греческих наемников  разбили всю персидскую армию, а далее, под началом Ксенофонта с оружием в руках прошли три тысячи километров  через неприятельскую землю и благополучно переправились  в Грецию. [10]

Вот как оцениваются эти событие в словарной статье Русской исторической библиотеки: «Греческое образование и искусство одержали победу над механическими, неподвижными персидскими учреждениями, греческие науки – над восточной слабостью духа, греческая тактика – над персидским беспорядком, наконец, истинное чувство чести и народная гордость над интригами, трусостью и раболепством».[11]

Скажем несколько слов по поводу интриг и раболепства. Ситуация исторического тупика всегда сопровождается  моральной и профессиональной деградацией правящей элиты. Для персидских полководцев  близость к Правителю  и влияние при дворе   были неизмеримо важнее  общегосударственных интересов. Названные цели достигались лестью, интригами, раболепством. Представить себе иные мотивы, которыми руководствовался  Мемнон, эти люди были не в состоянии.

Что мешало персидским военачальникам трезво оценить ситуацию?   Мешала уязвленная имперская спесь.  И победы греков в греко-персидских войнах, и  практика использования греческих наемников в самой Персии, и победы этих наемников отрицали и проблематизировали  весь социокультурный космос персидской державы. Это было нечто случайное и противоестественное, что обязательно рассеется в результате  настоящей последней битвы.

В этом отношении показателен военный совет, собранный  Дарием после вести о смерти Мемнона. Персы призывали царя вести  на бой собранное ополчение самому;  «на глазах царя царей войско сумеет победить, и достаточно одной битвы, чтобы уничтожить Александра».[12]  Единственный оппонент – служивший персам афинянин Харидем, советовал  быть осторожным,  не ставить все на одну карту и приберечь  государственное ополчение  в присутствие владыки для последней опасности. Стоя во главе ста тысяч человек (включая 30 тысяч греческих наемников),  Харидем ручался, что за то, что уничтожит неприятеля. «Гордые персы возражали самым энергичным образом: его планы недостойны персидского имени и являются несправедливым упреком  храбрости персов… они заклинали царя не вверять своих последних сил чужеземцу», который  предаст царство Кира.  Харидем  обвинял их в ослеплении, они не знают своего бессилия и страшной силы греков. Эта полемика кончилась для Харидема печально. «Оскорбленный в своем чувстве персидского величия»,  Дарий отдал знак и «телохранители    вывели греческого мужа, чтобы задушить его».[13]

Это очень важная сцена. Мы –  люди секулярной эпохи, отчужденно воспринимаем конструкцию «живой бог» и не отдаем себе отчета в  мощи переживания, которое рождалось в душах подданных  царя царей. Любое поражение «наших» –  тактическая неудача; наша победа – конечная, стратегическая неизбежность. «Наша» армия, ведомая «нашим» царем  не может не победить.  В данном случае мы имеем дело с символом веры. Это сознание герметично и не чувствительно к, каким бы то ни было, аргументам.

   Презрение к грекам выступало механизмом психологической компенсации, призванным приглушить  комплекс, связанный с многочисленными поражениями от греков. Механизмы психологической компенсации и идеологические барьеры, а также гносеологические барьеры, задававшие неспособностью персов осознать природу качественного превосходства греков,  вели к полной утрате адекватности персидской элиты. Держава Ахеменидов твердым шагом шла навстречу катастрофе.

Отметим существенный момент: персы видят в высказываниях  Харидема упреки храбрости персов. Мысли о том, что в бою побеждает не самый храбрый, а самый умный, персам была недоступна. Они не схватывали разительного отличия  стратегии и тактики греческой армии от присущего  им способа ведения боевых действий. Качественная дистанция осознавалась как факультативное  культурное различие.

Имеет смысл рассмотреть  суждение «на глазах царя царей  войско сумеет победить». Мы – персы, побеждаем постольку, поскольку находимся под  магическим покровительством «царя царей». Но это  означает, что утрата или отступление царя превращает персидское войско в бегущую толпу. Во время битвы при Иссе сложилась следующая ситуация: в то время, как «Дарий поворотил свою колесницу прочь из свалки» и окружавшее его войско обратилось в бегство,  на другом фланге битвы персы перешли в наступление и теснили греков. Но когда до персидских всадников донесся крик «Царь бежит» они стали приходить в беспорядок, поворачивать назад и «наконец, понеслись по равнине преследуемые  фессалийцами».[14] Подданный «царя царей» существует, действует и побеждает постольку, поскольку чувствует себя частью великого сакрального целого. Сам по себе он не существует. Исчезновение тотема ведет к  мгновенному распаду армии.

Зафиксируем  одну  характерную особенность внешнеполитической стратегии традиционной азиатской империи в ее взаимоотношениях с миром европейских полисов. Персидская империя систематически работала на разрушение единства греческого мира: поощряла партикуляризм, подкупала политиков и демагогов, натравливала одни полисы на другие, продвигала к власти желательных  политиков, устраивала политические перевороты. В этом отношении персидская внешняя политика показывает себя как  искусная и эффективная стратегия.

Любопытно то, что персидская внешняя политика успешно  использовала  демократические институты и процедуры, присущие греческому миру. Персидские агенты устраивали перевороты,  продвигали своих ставленников к власти, формировали общественное мнение отдельных полисов и греческого народа в целом в пользу желательных для себя сценариев развития. 

Знаменитый оратор Демосфен, среди прочего прославился  «филиппиками». Так назывались речи,  направленные на обличение македонского царя Филиппа. Само это слово стало нарицательным и дожило до сегодняшнего дня. Существуют свидетельства современников, согласно которым Демосфен получал деньги  от персидского правительства.[15] Мы далеки от мысли, что Демосфен  работал только за деньги. Он был убежденный демократ и патриот Афин; с этих позиций стремление Македонии к гегемонии рассматривалось как угроза независимости Афин и смертельная угроза демократическим институтам. Но деньги не помешают. Дело не в моральных качествах Демосфена. Речь идет о внешней политике Персии.

Персы давали деньги на борьбу с лидерами греческого мира: Спартой, Афинами, позже Македонией.  В равной степени персы поддерживали борьбу и соперничество  между греческими полисами. Далее, во многих полисах олигархи (немногие «новые богатые» концентрирующие ресурсы и политическое  влияние; в античной терминологии олигархи противопоставлялись аристократии) были сторонниками Персидской империи, в то время как демос стоял за независимость и противостояние Персии.[16] Прежде всего, персы опирались на местные элиты, кроме того, власть олигархов для персов  была понятна и привычна. В то время как демократия противостояла самой сути персидской картины мира. Таким образом,  продвигая и поддерживая олигархов, Персия  блокировала развитие античного общества и сдвигала его в направлении традиционных моделей социальности Древнего мира.

Подводя черту, надо сказать, что эта, не лишенная изощренности и мастерства,  внешняя политика не смогла решить стратегическую задачу Персии – заблокировать консолидацию греческого мира, посеять хаос и отсрочить падение государства Ахеменидов. История пошла своим путем, который решительно расходился с планами персидских правителей.

Обращение к исследованию  ситуации исторического тупика – захватывающе интересное и в высшей степени поучительное занятие. Чем глубже входишь в  изучение кризиса исторического снятия Австро-Венгрии  или империи Ахеменидов (свидетельства современников, подробности поведения политической элиты, динамика общественных настроений)  тем полнее и отчетливее раскрывается  неизбежность краха этих обществ. Механизмы выведения из бытия или, иными словами,  механизм самоуничтожения утративших адекватность исторических феноменов – слабо осознаваемый предмет,  заслуживающий дальнейшего исследования и теоретического освоения.

 

Публикуется впервые.

 

[1]И.Г.Яковенко Ловушки исторического тупика.// Игорь Яковенко. Мир через призму культуры. Культурология и россиеведение. М. Изд. «Знание»,  2013

[2] Существует суждение, согласно которому национальная принадлежность превращается в религию секулярного человека.

[3]Оскар Яси. Распад Габсбургской монархии.  М. 2011. С.272

[4] Оскар Яси. Упом. соч. С.234

[5]Оскар Яси. Распад Габсбургской монархии.  М. 2011 С.274.

[6]Иоганн Дройзен, История эллинизма. Том I. Ростов-на Дону 1995. С. 131.

[7] И.Дройзен. Упом. соч. с. 132

[8] И.Дройзен. Упом соч. С.147

[9]Там же. С. 147.

[10] Эта  потрясающая история изложена в работе Ксенофонта «Анабасис».

[11] Ксенофонт «Анабасис. Греческая история» - М.: АСТ: Астрель, 2011.- 638 с.

[12]И. Дройзен. Там же.   С.184

[13]  Там же С. 185                          

[14]  Там же С. 200-201

[15]Например см: А.Боннар Греческая цивилизация. Том III.  Глава V. Демосфен и конец мира городов-государств. Ростов-на-Дону 1994.  Из античных авторов   об этом пишет Плутарх.

[16]Политика опоры на олигархов раскрывается в  упомянутой монографии Дройзена.