Мировые  войны и всемирно-исторический процесс

Мировые  войны и всемирно-исторический процесс

.

          Переживание исторической перспективы и драма истории в зеркале массового сознания.

   Осознание драмы исторического процесса начинается очень давно. Разумеется, осознание происходит в мифологических моделях; тем не менее, это рефлексия всемирно-исторического процесса. Истоки  осознания лежат на заре становления  государственности и цивилизации.  Отсюда идея Золотого века, присутствующая в мифологиях многих народов мира, которая  восходит  ко временам неолитической революции и является реакцией на введение земледелия (МирчаЭлиаде).[1] В основании данного концепта лежит идея блаженного, райского состояния первобытного человечества,  жившего в гармонии с природой.

   Если идея золотого века фиксирует начало процессов вхождения человечества в историю, то идея  смены веков: золотой – серебряный -  медный – железный века,  являет собой полноценную философию истории. Смена веков ведет к моральной деградации людей, жизнь на земле  становится все хуже и хуже. Общий исторический пессимизм, вдохновлявшийся  мифологизированными воспоминаниями о реальности палеолита, превращается в доминанту исторического мышления. Идея «благородного дикаря»  звучала в трудах просветителей. Однако придумали  ее не Вольтер с Сервантесом. Перед нами универсальная идея. Уже шумеры противопоставляют деревенскую простоту нравов городскому разврату.

Страх истории, как страх перед катастрофическими переменами преследовал традиционного  человека веками. Источники перемен могут быть разными – завоевания, климатические катастрофы, вредные пришельцы, разрушающие дорогой и устойчивый мир. Важно, что эти перемены губительны и императивны.

   Можно зафиксировать противоположную тенденцию. Начнем с эпохи Возрождения.  В XIV –XV  веках в Европе, на фоне экономического роста и расцвета городов размывается  средневековая система ценностей и формируется гуманизм, трактовавший человеческую личность как высшую ценность и критерий оценки социальных институтов.  Складывается общеоптимистическое  мироощущение.

   Следующая волна исторического оптимизма падает на эпоху Просвещения, во многом переплетавшуюся с идеями Возрождения и питавшуюся ее соками. Просвещение активно боролось с идеологией и  институтами феодального общества. Исторический оптимизм, вера в силу разума, утверждение гражданского равенства и политических свобод, вера в преобразующие потенции научно-технического прогресса – все эти идеи лежали в русле глубоко позитивного понимания будущего человечества. Идеология Просвещения распространяется шире идей Возрождения. Социальная база этих настроений значительна.

Однако,романтизм, идущий на смену  эпохе Просвещения, по времени совпадает с промышленной революцией, то есть  с эпохой напряженных перемен, и воплощает негативную реакцию на эти процессы. Отрицает культ разума и утверждает культ природы, культ чувств и естественного в человеке. Востребованным оказывается образ «благородного дикаря»,  вооруженного «народной мудростью» и не испорченного цивилизацией.[2] Просветительской идее прогресса  романтизм противопоставляет интерес к фольклору, мифу, сказке, к простому человеку, возвращение к корням и к природе. Романтики утверждают ценность Средневековья и соответственно феодальных отношений, от которых открещивались возрожденцы и т.д.

 Идеология Прогресса, складывавшаяся в XVIII  и достигшая своего апогея  в XIX веке, стала последней версией позитивно-оптимистической трактовки истории человечества.   Первая, а затем  Вторая, мировые войны похоронили эту идеологию. Сегодня мы живем в  реальности, которая позволяет комбинировать самые разные идеи и теоретические модели. Крах коммунистического эксперимента фиксирует угасание хилиастической эсхатологии. Тоталитарные режимы ХХ века, две мировые войны,  ядерная угроза подорвали  оптимизм  двух предшествующих веков. Грядущее, которое становится все более непрогнозируемым, вызывает больше тревог, нежели надежд.

О перспективе большой войны.

    Каждая из перечисленных выше тем требует большого и специального исследования. Выскажем некоторые соображения по поводу  перспективы мировой  войны. Модернизация или переход от традиционного,  имманентно статичного либо экстенсивного общества,  к интенсивному,  имманентно динамичному обществу –  сложный, в высшей степени болезненный и многофакторный процесс.

    Внутри этого процесса есть ключевая точка, которую мы называем «модернизационная трансформация».  В виду имеется момент качественного перехода некоторого общества от традиционной модели к модели имманентно динамичной. Такая трансформация происходит  внутри более или менее длительного этапа модернизации и фиксирует перестройку сознания и системы социальных отношений, делающую невозможным реставрацию традиционного мира. Такая трансформация  в мире монотеистических мировых религий подчиняется определенной логике.    

    Протестантский мир,  создавший сам феномен стремительной исторической динамики и породившие промышленную революцию, вступил  в новую эру после  общеевропейской Тридцатилетней войны (1618-1648).  Тридцатилетняя война оценивается,  как  один из самых тяжёлых европейских конфликтов до мировых войн  ХХ века. Многие регионы потеряли от 20 до 45 % своего населения. Территории Священной Римской империи были опустошены и долгое время оставались безлюдными. На территории Германии от войны, голода и эпидемий погибло около 40 % сельского населения и около трети городского. [3]

   Католическому миру для названного перехода потребовалась Великая французская революция, а затем  войны революционной и наполеоновской Франции (1789-1814). Иными словами,  четверть века общеевропейских войн. Войны революционной и наполеоновской Франции также были необычайно кровавыми.[4]

Человеческие потери Франции иллюстрирует любопытный эпизод отечественной истории. Дело в том, что по возвращении из похода русская  армия недосчиталась сорока тысяч нижних чинов,«о возврате которых Государь Александр просил у короля Людовика XVIII», однако король просьбу императора исполнить не мог «за утайкою французами беглецов и потому ни один не возвратился».[5] Потерявшие супругов француженки умыкали русских мужиков, которые превращались во французских фермеров.

   Православный мир вступил в данную трансформацию на фоне Первой мировой войны (1914-1918). А разворачивание этого процесса породило Вторую мировую  (1939-1945). О потерях и разрушениях, которые принесли эти войны говорить не стоит. Они общеизвестны.

Есть  основания полагать, что модернизационная трансформация исламского мира (а это полтора миллиарда человек) запустит очередную большую, в пределе мировую, войну.

    Может возникнуть вопрос:  почему такой переход требует мировых войн. Дело в том, что в ходе подобной трансформации в буквальном смысле умирает одна культура и соответствующее ей общество, а на ее месте рождается другая социокультурная целостность. Такие процессы встречают мощное противодействие как внутри трансформирующихся обществ,  так и во внешнем пространстве.   Нам доводилось писать о том, что большие, кровавые войны выступают фактором качественных преобразований общества. В результате войн рушится один – устойчивый мир и, логикой войны, складывается другой. Причем, эти изменения объективны и непреоборимы.

  Вот как описывает эти процессы  ГердКёнен. – большая война   «поставит человека в  радикально изменившиеся условия», в которых он,   «отдан на произвол этих катастрофических перемен и не в состоянии  справиться с ними, –   а если  и справится, то лишь как член абсолютно  нового вида национального  и социального коллектива, сплоченного в горниле войны и революции». [6]  Здесь схвачены важные моменты  необратимого процесса рождения нового исторического качества.

Заявим  тезис:   традиционный  католицизм и традиционное православие являли себя идеальным структурирующим началом средневекового сословного общества. В исходных формах в качестве системообразующего начала они  категорически не компонуются с исторической динамикой. Для перехода к динамике потребовалась Реформация в одних католических обществах, либо далеко зашедшие  процессы секуляризации и обмирщения в других. В православном мире история пошла по пути   инверсии, отменившей церковь и утвердившей перспективу внехристианскойхилиастической эсхатологии.

    Итак, качественный переход требует  радикальной смены идеологии. Исторически идеологические рамки в Западной Европе задавала католическая церковь, сплавленная с идеей освященного церковью монарха. Реформация –  которая исходно ни о какой динамике не думала, а вырастала из протеста автономной человеческой личности против диктата католической церкви и окружающего   общества, представлявшегося протестантам уродливым и богопротивным – оказалась самым большим историческим вызовом западному  христианству, которое ответило на этот вызов Контрреформацией (1545 -1648).

Тридцатилетняя война завершила эпоху Контрреформации, и зафиксировала провал   претензий католической иерархии на  идеологическое и политическое главенство в Европе. Протестантский Север Европы завоевал политическую и духовную независимость. Причем эти преобразования дали мощный толчок процессам секуляризации. Само формирование протестантского социокультурного целого соответствовало процессу модернизационной трансформации.    Как только это произошло, на протестантские общества свалилась историческая динамика. Протестантизм оказалсяидеальным идеологическим оформлением динамичного общества.

   Поскольку историческая динамика императивна, она должна была прийти и в католические страны. Все началось с наиболее сильной страны романского мира   Франции. Как показывает история,  ни в одной из  стран романского мира Реформация не смогла победить. Франция, пережила расцвет мощного  протестантского движения – гугенотов. Однако,  гугеноты проиграли чреду религиозных войн. Окончательная победа католицизма была зафиксирована в эдикте Фонтенбло (1685), отменявшем Нантский эдикт Генриха IV, гарантировавший свободу вероисповеданий. В результате,множество гугенотов эмигрировали  в протестантские страны.

Но исторический императив перехода к динамике оставался. Победа католицизма  сделала неизбежной Великую французскую революцию (1789-1799), которая развернула  процессы перерождения  сословного традиционно-феодального общества в общество Нового времени (парламентская республика, равенство прав  граждан, Кодекс Наполеона и т.д.). В этих процессах особая роль принадлежит  антиклерикальной политики. «Союз трона и алтаря»рухнул. Церковь отчетливо понимала вектор духовной эволюции революционной Франции.  Папа Пий VI не зря писал: «святотатственная Декларация прав гражданина и человека, провозгласившая чудовищные идеи вроде свободы мысли, слова и равенства всех людей. Эти мнимо неотъемлемые права являются дерзким вызовом авторитету Творца Вселенной... собрание, провозгласившее их, возобновило ереси вальденсов, беггардов, Уиклифа и Лютера. Хваленые свобода и равенство представляют собой средство уничтожения католицизма».[7]

Между  1793 и  1801 годами во Франции реализовывалась жесткая антиклерикальная политика. В 1801  Наполеон  подписал французский  Конкордат. Католицизм был объявлен религией «большинства французов». Конкордат сохранял свободу вероисповеданий и подтверждал конфискацию церковных земель. Иными словами, церковь возвращалась в легальное пространство, но возвращалась в радикально изменившееся общество и на совершенно иных условиях. Во Франции наступила секулярная эпоха.

    В Российской империи, которая была безусловным лидером православного мира, модернизационная трансформация началась под конец Первой мировой войны. Поскольку православие не порождает из себя жизнеспособного  протестантского движения, задачи модернизационной трансформации решались другим путем. Российская культура выносила доктрину, сохраняющую базовые характеристики традиционной отечественной культуры (сакральная власть, империя, моноидеология), но   позволяющую  разрушить предшествующее сословное общество и реализовать политику, соответствующую диктатуре развития. При этом базовые основания предшествующего этапа –   самодержавная монархия и  православная церковь, уничтожались.

      Большевистский проект исходил из  принципиальновнехристианскойхилиастической эсхатологии. Причем,  достижения абсолютного блага  базировалось на  преображении человеческой природы и мощном научно-техническом   прогрессе, гарантирующем изобилие товаров и услуг в светлом коммунистическом будущем. В СССР антиклерикальная политика разворачивается по завершении Гражданской войны  и была    реализована неизмеримо масштабнее, нежели в революционной Франции. Был взят курс на полное уничтожение церкви. Конкордат советской власти и православной церкви  заключен  лишь в 1943 году. Церковь, полностью подконтрольная советской власти, вписывается в радикально переоформленное общество и занимает нишу пережиточного института, которому суждено отмереть в ходе построения коммунизма.

Необходимость конкордата советской власти и  церкви задавалась, как широкими процессами исторической инерции, так и тем обстоятельством, что коммунистическая доктрина не смогла взять на себя функции зрелой монотеистической религии. Массы советских людей нуждались в традиционнойвере.Причем, непосредственный повод для  легализации церкви задавался разумной политикой оккупационных властей, открывших тысячи храмов на подконтрольной территории. Перспектива возвращения оккупированных территорий создавала неразрешимую проблему. Закрывать храмы открытые фашистами в политическом смысле было бы безумием. У Сталина не было другого выхода.[8]Остальные православные страны Восточной Европы включились в коммунистический проект в ходе и по результатам Второй мировой войны.

     Имеет смысл  пояснить судьбу процессов секуляризации в СССР. В нашей стране эти процессы разворачивались не стараниями советской власти, а вопреки. Советская идеология исходила из того, что марксизм-ленинизм вырастает из науки и объективного знания. Образование и повышение общей культуры  всего общества мыслилось как приоритетные задачи. В этом отношении советский проект адаптировал идеиПросвещения. Всеобщее среднее образование,  массовое издание   книг по доступной цене, библиотеки в каждой школе, радио и телевидение, общество «Знание» – все это работало на размывание традиционно-архаического сознания и формирование рациональной картины мира. Разумеется, научные данные подавались в соответствующем идеологической гарнире, пропаганда работала неустанно, однако, знания системны и обладают собственной природой. В результате, процессы просвещения несли в себе незапланированный советской властью эффект – они формировали пространство внутренней свободы. На наш взгляд, массовая секуляризация в СССР разворачивается в 1950-60-е годы. На место индоктринированного советского человека приходит человек, опирающийся на целостную картину мира, способность мыслить и  исходить из обретенных нравственных оснований. 

Перейдем к исламу. Ислам, в той же мере как православие,  идеально соответствует средневековому обществу и блокирует тенденции исторической динамики. Он, также как и православие, не порождает (во всяком случае, пока)  внутриконфессионального отрицания  застывшего традиционного общества.  Стратегии модернизации остается политика секуляризации.

    Примеры кемалистской Турции и шахского Ирана позволяют увидеть, как успехи продвижения по путям модернизации и вестернизациина фоне жестко проводимой политики секуляризации, так и  очевидные границы этих преобразований. Хомейнистская революция в Иране 1969 года и  победа Партии справедливости и развития (под руководством Эрдогана) в Турции в 2002 году  демонстрирует отход данных стран от курса на секуляризацию, поддержку традиционных ценностей и укрепление исламской идентичности. Соответственно этому  изменяется содержание процессов исторического развития названных обществ. На другом фланге исламского мира рождаются радикальные движения, направленные против евроатлантической цивилизации и за отстаивание традиционных исламских ценностей с оружием в руках.

Иными словами, целостной модернизации (перехода от имманентно статичного к имманентно динамичному состоянию)  исламских обществ не происходит. Процесс модернизации упирается в качественные характеристики исламской цивилизации.    Тем не менее, процессы модернизации идут, а, значит, растет напряжение, и накапливаются противоречия. Если история будет развиваться в рамках описанной нами логики, то  большая война может стать фактором, запускающим модернизационную  трансформацию исламского мира.

Этот вывод вряд ли обнадеживает. Более того, я не утверждаю неизбежность, а говорю о высокой степени вероятности большой войны. Тем не менее, логика социально-культурной эволюции  мира монотеистических религий подводит к такому выводу.

Скажем несколько слов о Холодной войне, которая была, безусловно, войной мировой. Эта война решала целый ряд задач всемирно-исторического процесса: Произошла консолидация евро-атлантического целого. Протестантски-католический Запад  вышел на следующий уровень исторической динамики. В рамках данной эпохи развернулся четвертый технологический уклад, и активно формировались элементы пятого технологического уклада.Наконец, в ведущих обществах протестантски-католического мира сформировалось «общество потребления», появление которого маргинализовало коммунистические движения в этих странах. В ходе Холодной войны в обществах  православного Востока произошло изживание коммунистической эсхатологии, а также, что исключительно важно, православный мир  наконец-то  вошел в секулярную эпоху. В СССР в топках истории окончательно перегорело  и сошло с исторической арены традиционное крестьянство.

     Размышляя о перспективах,  стоит помнить о том, что  мировые войны, как и всякое иное  явление, переживают историческую эволюцию. Представлять себе  Четвертую мировую войну по аналогии с Первой и Второй мировыми войнами, скорее всего, ошибочно. Что можно сказать по поводу войны, заданной модернизационной трансформацией исламского мира?Описанный нами класс войн, во-первых, охватывал регион, переживающий модернизационную трансформацию. Во-вторых, как правило, это были войны лидера модернизирующегося региона и  государств, принадлежащих другим локальным цивилизациям. Может статься, что историки будущего  отнесут продолжающуюся без малого сорок лет войну в Афганистане, Ирано-Иракскую войну 1980-1988 гг., начавшуюся в 2011 году гражданскую войну в Ливии, и начавшуюся в 2011 году гражданскую войну в Сирии к первому этапу описываемой нами  мировой войны.  В эти процессы попадет и арабская «весна народов» 2011 года, охватившая более десятка стран (Тунис, Египет, Йемен, Ливия и др.).

При всех обстоятельствах,  устойчивая дестабилизация исламского мира  очевидна. Для историка и культуролога очевидно и то, что  общество Афганистана, пережившее сорок лет интервенций и гражданских войн,  не равно  афганскому обществу, по состоянию на 1977 год. Драматичные  необратимые трансформации исламского мира контрастируют с относительно стабильным состоянием мира евро-антлантической или японской цивилизации. Будем помнить о том, что эти локальные цивилизации  в свое время переживали не менее драматичные эпохи.

Публикуется впервые.

[1]МирчаЭлиаде. История веры и религиозных идей.  М. 2002 . Том I  С.32 

[2] В России эта тенденция нашла свое развернутое воплощение в интеллигентском сознании.

[3]Kohler, Alfred. VonderReformationzumWestfälischenFrieden. — München: Oldenbourg, 2011. — S – 149. 

[4] Так, согласно исследованию Б. Урланиса,   военные потери  революционной и наполеоновской Франции составили,  соответственно: 830 тыс. и 1334750 человек. ( Урланис Б.Ц.   История военных потерь « Полигон»  1994)

[5] Владимир Абаринов. Невозвращенцы 1812 года. http://inosmi.ru/russia/20120909/198868930.html. (цифра в 40 тыс. невозвращенцев оспаривается рядом специалистов).

[6] Герд Кённен. Между страхом и восхищением. «Российский комплекс» в сознании немцев 1900-1945. М.  РОСПЭН. 2010.

[7]Как папа Пий VI характеризовал программный документ...religion.wikireading.ru

[8]Подробнее см: И.Г.Яковенко.  Россия и модернизация: социально-культурное измерение. М.2014.  C.45