Музыка Русского Времени

Русское время не такое как в других странах. Оно может растягиваться и сжиматься, как русская гармонь, быть полноводным, как русская Волга, или пересохшим, как русский колодец, бескрайним как русское поле, недвижимым как русский прогресс, способным пройти через любые преграды как русская удаль, бесчеловечным, как русская власть, нежным как русская женщина и непролазным, как русская колея.

Александр Блок призвал поэтов «слушать музыку времени: «Те, кто исполнен музыкой, услышат вздох всеобщей души» (1909ый). «Слушайте музыку революции» (1918ый).

Слушать музыку времени… Не пора ли откликнуться на этот призыв?

В русской истории не так уж много было поэтов, которые, как камертоны, передавали звуки времени. Разумеется, Пушкин. Русское время Пушкина гармонично и сбалансировано, даже в страсти и обличении. «Приветствую тебя, пустынный уголок, Приют спокойствия, трудов и вдохновенья,» но уже через несколько строк: «Здесь барство дикое, без чувства, без закона, Присвоило себе насильственной лозой И труд, и собственность, и время земледельца.» и в заключение совсем уже горячо:“Увижу ль, о друзья! народ неугнетенный И рабство, падшее по манию царя, И над отечеством свободы просвещенной Взойдет ли наконец прекрасная заря?»

Затем Лермонтов. Для которого русское время с вошествием Николая, зазвучало иначе. «Прощай, немытая Россия, Страна рабов, страна господ, И вы, мундиры голубые, И ты, им преданный народ.» Напиши Лермонтов это сегодня, будучи офицером, сослали бы тотчас, возможно даже в те же края, что и Николай Первый.

Поэтами в России бывали прозаики: не случайно свое величайшее произведение «Мертвые Души» Гоголь назвал поэмой. «Эх, тройка! птица тройка, кто тебя выдумал? знать, у бойкого народа ты могла только родиться, в той земле, что не любит шутить» — проза, которая поэтичнее многих, даже великих, стихов.

В следующем поколении – Некрасов. Подробнее и смелее, коль скоро оттепель Александра Второго раскрыла рты. «Ты и убогая, Ты и обильная, Ты и могучая, Ты и бессильная, Матушка Русь!»

Ну а в начале двадцатого века выразителем музыки времени прежде всего был разумеется, Блок. Певец Прекрасной Дамы и Балаганчика («Верю в Солнце Завета, Вижу зори вдали. Жду вселенского света От весенней земли») в январе 18ого создал поэму «Двенадцать» воспевавшую бесчинства большевистского переворота: («Товарищ, винтовку держи, не трусь! Пальнем-ка пулей в Святую Русь» «Мы на горе всем буржуям Мировой пожар раздуем, Мировой пожар в крови — Господи, благослови!» «Запирайте этажи, нынче будут грабежи! Отмыкайте погреба — Гуляет нынче голытьба!» которое одобрены Свыше: «Впереди — с кровавым флагом ... в белом венчике из роз — Впереди — Исус Христос.») и одновременно Скифы, перечеркивавшие тысячу лет христианства и двести лет обращенья славянским лицом России к Европе: «Да, скифы — мы! Да, азиаты – мы, С раскосыми и жадными очами!» «Мы любим плоть — и вкус ее, и цвет, И душный, смертный плоти запах. Виновны ль мы, коль хрустнет ваш скелет в тяжелых, нежных наших лапах?» Ну разумеется невиновны: когда «скелеты в тяжелых нежных наших лапах» «хрустят» в любых количествах: в подвалах ль ЧК, в голодоморе ль, в застенках НКВД или под пулями заградотрядовцев НКВД – глядя из большевизма или из русского: не европейства и не славянства, а скифства, это нормально. И далее в том же стихотворении обращаясь к «пригожей» Европе: «Мы обернемся к вам Своею азиатской рожей!» В первые же сто дней большевистского куража прочувувствовал музыкой души судьбу России вперед на сто лет Великий Русский Поэт! Причем после января 1918ого никаких стихов до самой смерти не написал – о чем в школах не учат — объясняя молчание тем, что «Все звуки прекратились… Разве вы не слышите, что никаких звуков нет?» А перед смертью (от ужаса и ЦИНГИ!) прошептал так, чтобы его услышали: «поэт умирает, потому что дышать ему уже нечем». Умер, мечтая уничтожить поэму Двенадцать, восхвалявшую кровавого миллионоголового дьявола. Читай (объединяя последние поэму и стих) Революцию Скифов, которой и через сто лет после большевистского, и через двадать лет после антибольшевистского переворотов не видно конца.

С приходом НЭПА а затем Большого Террора наступила эра изображения Музыки Времени лесенкой, как бы ведущей, следом за Партией, вверх, Главным певцом которой был Маяковский («И жизнь хороша, и жить хорошо», «улица моя, дома мои»). Позволявший себе однако, и фиги в большевистском кармане. Приведу в качестве примера одну. «Я достаю из широких штанин дубликатом бесценного груза» отождествляя Советский Паспорт с оригиналом «бесценного груза», который по нескольку раз в день из широких по сравнению с грузом штанин достает каждый мужчина. И это сравнение советского (ныне российского) паспорта с сами понимаете чем оставалось и остается необсуждаемым и незамеченным, несмотря на то, что было помещено и продолжает помещаться в учебники и подлежит обязательному заучиванию каждым!

Абсолютно иначе воспринимал музыку того же самого и немного более позднего времени Осип Эмильевич Мандельштам. «Петербург! У меня еще есть адреса, По которым найду мертвецов голоса». «Я на лестнице черной живу, и в висок Ударяет мне вырванный с мясом звонок, И всю ночь напролет жду гостей дорогих, Шевеля кандалами цепочек дверных.» «Мы живем, под собою не чуя страны, Наши речи за десять шагов не слышны, А где хватит на полразговорца, Там припомнят кремлевского горца». За что и был уничтожен. После чего осмелившихся выражать музыку русско-советского времени вплоть до смерти Товарища Сталина в течение двадцати лет не было. Было величественное молчанье Ахматовой и столь же величественное пустынничество Пастернака. Были веселые аллегории Зощенко. Но поэтов, осмеливавшихся выражать музыку времени, не стало. А если и были, они вместе с стихами бдительным НКВД-МГБ уничтожались до того, как о них стало известно за пределом Конторы.

Ситуация изменилась с приходом Оттепели. Евтушенко и Вознесенский заговорили музыкой времени, в котором ужас произошедшего смешивался с надеждой. С приходом (б)ледникового периода Брежнева надежда на прекращение доминирования абсурда, лицемерия и мертвечины над человечностью стремительно испарилась. При Брежневе и Андропове поэтов, в отличие от Сталинской Эры, запугивали, не печатали, ссылали и выслыли, даже (как Бродского) помещали в психушки – но всё-таки не убивали: прогресс СССР на пути от варванства к цивилизации, не абсолютный, само собой разумеется, но относительно застенков НКВД и подвалов ЧК бесспорный. А это развялывало языки. К тому же появление магнитофонов делало распространение звукозаписей бесконтрольным, как КГБ ни старалось неподцензурный рослиту голос поэтов, подобно Голосу Америки и ББС глушилками, подавить. Певцами происходящего, которых вся страна знала (власть не печатала в журналах и книги, но народ сам, без разрешения Партии, копировал магнитофонные записи: то, что нельзя было сказать в прозе или стихе без музыки, начиная с 60ых можно было пропеть! причем на всю страну сразу!!) стали Высоцкий, Окуджава и Галич.

«Римская империя времени упадка сохраняла видимость полного порядка» — само собой разумеется, о Риме под номером три с грустным сарказмом – «визитной карточкой» Окуджавы.

«Все было пасмурно и серо, И лес стоял, как неживой, И только гиря г...омера Слегка качала головой. Не все напрасно в этом мире, (Хотя и грош ему цена!), Покуда существуют гири И виден уровень г…а!» сказал а не пропел, как делал обычно – чтобы подчеркнуть важность проговоримого – Александр Галич в стихотворении, идиллически названном им Пейзаж. Уловив музыку не только своего времени, но и на пятьдесят лет вперед! Причем пейзаж этотАлександр Аркадьевич увидел не где-то в глухой деревне, а в Серебряном Боре, недалеко от ворот Дома отдыха артистов Большого театра. То есть чтобы увидеть описанное, достаточно было любому всего лишь пристально и неангажированно посмотреть. Все видели – а увидел один! Напиши Галич те же самые строки в любой из прошедших с их написания не менее сорока лет день – звучало бы так актуально, что Власти, как и при не старом ещё Брежневе, серьезно задумались бы над принятием мер.

Ну а теперь о главном музыканте Эпохи Владимире Семеновиче Высоцком. Поэт и бард, преследовавшийся КГБ – но после прихода КГБ к власти сделанный идолом. При жизни которого не было напечатано ни одной его строчки: как писатель Владимир Семенович был запрещен, но что делать с магнитофонными записями, Партия и её Компетентные Органы не знали. Власть не решалась запретить слушать: дырка в идеологическом монолите, пробитая магнитофонными лентами. За перепечатку на Эрике самиздата можно запросто было и сесть — а за слушание тех же слов КГБ не сажало: визитная карточка Времени, в котором свободное слово запрещалось читать, но слушание их же не одобрялось, конечно, но не наказывалось. Между тем Высоцкий был не только чудо-поэтом. Они изобрел жанр, в котором интонация исполнения может менять смысл текста. Дешифровывать и шифровать. А при необходимости отбиваться от обвинений в антисоветчине. Вот например известные всей стране строки Высоцкого. В напечатанных после смерти Высоцкого книгах записанные немножко не так, как пелись, в корне меняя смысл.

А пел их Владимир Семенович(вот этими моими ушами свидетельствую!) — к восторгу аудитории, вслушивавшейся в подтекст и умевшей слышать все смыслы сразу, вот так: «Вы не интересуйтесь нашим бытом Мы сами знаем, где у нас чего Как наш ЦК писал в письме открытом Мы одобряем линию его!» К чему относится третья строка она же придаточное предложение «Как наш ЦК писал в письме открытом»? К второй или четвертой строке, являющейся предложением главным? Где стоит запятая а где точка? Перед третьей строкой точка, а после третьей строки запятая, или наоборот? Меж тем как смысл от перестановки при записи точки и запятой меняется кардинально! «Вы не интересуйтесь нашим бытом. Мы сами знаем, где у нас чего. Как наш ЦК писал в письме открытом, Мы одобряем линию его!» жесточайший сарказм. Представлявший Советских руководителей идиотами, напыщенно говорящими о самих себе в третьем лице. Сами написали письмо в котором себя одобряют – и тут же, «перевоплотившись» в народ, одобряют самих себя как бы со стороны! Однако: если запятую поставить перед третьей строкой а точку после нее, смысл диаметрально меняется: «Мы сами знаем, где у нас чего, Как наш ЦК писал в письме открытом. Мы одобряем линию его!» — идейно патриотичная фраза, хот в передовицу газеты Правда помещай! Музыка Русского времени 60ых-80ых, известного под псевдоником Советское, выражена разницей между письменным и устным произношением тончайшими нюансами интонации гениальным Певцом Народной Души. Нюансы которой грубое Ухо госбезопасности уловить было не в силах. Чувствовало, что что-то не так, а словами выразить было не в состоянии а значит и посадить. А знаете почему? Потому что извилины в голове были и остаются прямыми.

С Горбачевской Перестройкой и по сей день говорить стало разрешено всё, без риска быть посаженным или убитым. В России поэтов убивать перестали – убивают журналистов-прозаиков, прейтендующих на то, чтобы в стране что-то менялось без поэтических «вывертов». Однако как это ни странно: пытающихся выразить музыку времени – к чему призывал Блок как к главной обязанности поэта в России! — не стало. Ушли Великие Барды шестидесятых, а на вакантное место Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Некрасова, Блока, Мандельштама, Окуджавы, Галича и Высоцкого кандидатов, как это ни странно, в Федерации нет. При всем восхищении Быковым и его саркастическим дарованием, полива это еще не музыка времени, которое не один негатив. Ну а шлягеры с сознательно обессмысливаемыми словами развлекательных передач гостелеканалов не является музыкой Времени Путина – а также и вообще музыкой –и подавно. И даже (если можно так выразиться) несравненно подавнее.

 

За неимением даже попыток выразить музыку Времени поэтически (к чему и при жизни, и перед смертью в качестве завещания призывал русских поэтов Блок), беря на себя риск быть обвиненным в гордыне, я написал девятнадцать строк. Почти в прозе – ибо не считаю себя, да и не являюсь, поэтом. Пытаясь передать ими ощущение времени, в которое

— Россияне свободно ездят по всему миру

— чтобы наказать Америку, Дума отказывается разрешать усыновлять за границу сирот, в первую очередь нездоровых (словно усыновители людоеды, алчущие убивать русских младенцев, пить их кровь и расхищать генофонд русского народа, а не – в массе своей – сердобольные люди и альтруисты, ради помощи страждущим и страдающим, неважно в какой стране, готовые пожертвовать частью собственного благополучия)

-Деньги вывозятся из Отечества в Соединенные Королевство&Штаты, где живут семьи проклинающих Запад руководителей государства и Народных Избранников. Одновременно с этим Русь Путинская занимает

— первое место в мире по числу брошенных родителями детей,

— по заболеваниям психики;

— по количеству самоубийств среди пенсионеров, детей и подростков;

— по числу рабов поставляемых из страны на международный черный рынок (в эту категорию включены все виды рабства, включая, разумеется, сексрабынь);

— по количеству авиакатастроф (по данным Международной ассоциации воздушного транспорта уровень авиакатастроф в России в 13 раз превышает среднемировой);

— по материнской смертности;

— по абсолютной величине убыли населения

а также по взяточничеству чиновничества и увеличению количества долларовых миллиардеров —

и при всем этом, а также несмотря на всё это: Живая Жизнь, свобода которой не ограничена, как на Западе, политкорректностью читай несвободой, в России кипит! 

 

Скромную попытку выразить музыку параноидного и в то же время пылкого&кипучего времени первой декады третьего тысячелетия в Федерации несколькими строками (за неимением даже попыток выполнить завещание Блока другими: возможно по той причине, что это Его завещание прозаикам и поэтом вставшей с коленок России неведомо) привожу ниже — в надежде, что истинные Поэты Отечества (по определению Евтушенко Больше чем Поэты поэты) сделают это лучше меня. Итак,

ФЕДЕРАТИВНЫЙ ХОРАЛ из цикла Симфония Русь

Ты и бессильная, ты и могучая. Ты и забитая, Ты и живучая.

Ты и убогая, Ты и обильная. Самая слабая — самая сильная.

Самая твердая и непролазная. Самая чистая и безобразная.

Самая грозная. Самая чванная. Самая слёзная и окаянная.

Самая квёлая самая дикая. Самая клевая самая тихая.

Самая хваткая самая страстная. Непритязательна но самовластная.

Самая кроткая и неуёмная: самое светлое – самое тёмное.

Высшие помыслы самые низкие! Самое дальнее самое близкое.

Самые сволочи самые милые! Самые главные самые лживые!

Самая хрупкая, самая вечная, самая чуткая и бессердечная.

Неприхотлива. В неверности верная. В низкопоклонности высокомерная.

Трезва в похмелии, счастлива мукою: то дальнозоркая, то близорукая.

Очень надменная при прозябании. Пряник сама себе и наказание.

Мир поразившая и напугавшая, насквозь прогнившая и провонявшая.

Лживая Ты но при этом Священная. То Ты бандитская, то задушевная,

то вороватая, то неуёмная: самая нежная, самая стрёмная,

самая хамская, самая царская, самая рабская, самая барская

Ты, антибожница, Божье Творение. Вся омерзительна до умиления!

 

До умиления и восхищения. Ты – антибожное Бога Творение!!