Considerations and thoughts*
Так, мотивом последних протестов в США называется расовое неравенство, присущее государственной, правоохранительной, социальной системе. Однако реальные причины протеста как в Америке, так и по всему миру куда сложнее и глубже. Речь идет о гораздо более широкой проблеме — проблеме нарастающего осознания социального тупика, «потери будущего», то есть того, что лежит в основе, например, «арабской весны» на Ближнем Востоке, массовой миграции, накрывшей Европу, движения «желтых жилетов» во Франции и многих других чувствительных социальных проявлений в мире в последние десять лет1.
«Гневом и яростью» назвал индийский писатель Панкадж Мишра2 реакцию развивающегося мира на осознание непреодолимого отставания от стран-лидеров. Сегодня эти же процессы происходят и внутри самих лидирующих стран, формируя протестное движение. Однако вместо внятных требований и программы реформ протестующие, как правило, выдвигают лишь примитивные инициативы вроде снижения финансирования полиции («Defund the Police») либо не предлагают вообще ничего. И чтобы удовлетворить расхожую среди протестующих потребность в действиях («надо что-то делать»!), организуются акции, которые можно обозначить как «активизм вместо политики»3. В итоге нынешние протесты сильно проигрывают гражданскому движению второй половины XX века именно отсутствием собственной политической составляющей. Это позволяет воспользоваться плодами протеста политикам, ситуационно оппонирующим действующей власти.
Массы не видят разницы между системой формирования и организации власти в представительной демократии, институтами демократического государства, шумпетерианской демократией с одной стороны и циничным способом властвования слившегося с властью бизнеса, то есть олигархии, — с другой. Становится все более заметным парадокс популистского активизма: изначально направленный против расизма, цинизма, корыстолюбия и эгоизма протест бьет прежде всего по государственным и общественным институтам.
Для американских протестов вновь стало характерно упование на горизонтальную, нелидерскую самоорганизацию масс, якобы способную перейти в какое-то новое качество. И это после многократных провалов надежд на самоорганизацию с помощью новых технологий в области информации и общественных связей (как это было во время «арабской весны» и в ходе акции «Захвати Уолл-стрит», как это происходит с движением «желтых жилетов» во Франции).
Ощущение безнадежности и обреченности на вечное отставание все чаще преобладает в современном мире над надеждой на чудо. Обреченность — это то, к чему приходит рациональное мышление, фиксирующее тупик. Надежда на чудо — это поиск выхода, в частности связанный с новыми технологиями. Однако чуда не происходит, есть только ожидание того, что технологии как-то помогут свалить нынешний истеблишмент и решить таким образом все проблемы. В действительности ничего подобного не случится. Политические, социальные, международные институты пробуксовывают и разрушаются, а перехода в новое качество так и не происходит. Более того, разговоры о самозарождении нового качества через технологии и активизм становятся инструментами власть имущих для дезорганизации реальной оппозиционной политики и закулисных манипуляций, цель которых — отвлечь внимание от содержательной повестки и программы действий.
Между тем нельзя не заметить, что, несмотря на массовые протесты, борьба за гражданские права, против административного произвола, коррупции и авторитаризма сегодня не приносит весомых положительных результатов. Объективно ситуация становится только хуже.
Так, протесты в Гонконге — действительно многочисленные, в основном мирные и с применением различных форм гражданского неповиновения — хоть и привели к отсрочке вступления в силу закона об экстрадиции в материковый Китай, но в целом не добились выполнения основных требований к властям. Более того, на сегодняшний день ситуация с точки зрения прав человека, свободы и демократии ухудшилась: тоталитарная коммунистическая власть в одном из крупнейших финансовых центров укрепилась, вступил в действие репрессивный закон «О национальной безопасности».
Воля граждан — как бы ярко и четко она не была выражена — для КПК особого значения не имеет, а дезорганизация функционирования Гонконга как делового и финансового центра, как оказалось, Пекин не пугает: подчинить Сянган и окончательно слить его с материковым Китаем, досрочно прекратив действие формулы «одна страна, две системы», с точки зрения коммунистических властей, очевидно стоит временной потери некоторых деловых преимуществ. Кстати говоря, реакция западного мирового сообщества на происходящее в Гонконге оказалась более чем сдержанной, можно сказать, символической, что, видимо, тоже весьма существенно повлияло на негативное развитие событий.
В Соединенном Королевстве традиционная для британской культуры критика бюрократии вылилась в демонизацию Евросоюза, чьи институциональные ценности и преимущества оказались в тени образа брюссельской администрации, «высасывающей соки из старой доброй Англии».
В России же спорадические вспышки протестной активности никак не препятствуют усилению и консолидации репрессивной системы4.
Таким образом, оценивая текущие процессы в мировой политике, надо пытаться ответить на ключевые вопросы:
- появляется ли политика, основанная на ценностях, принципах и идеологии?
- устраняются ли явные и скрытые причины глобального финансового коллапса 2008–2009 годов5, те самые причины, которые обещают тяжелый экономический кризис в ближайшее время?
- приближаемся ли мы к тому, чтобы человеческие возможности догнали технологическое развитие?
До тех пор пока ответы на эти вопросы отрицательные, ничего хорошего в перспективе не просматривается. И протесты не помогут, какими бы многочисленными они ни были.