Андрей Сахаров – ученый и гражданин (к 100-летию со дня рождения)

Та единственная жизнь, которую прожил Андрей Дмитриевич, была по современным меркам короткой – всего 68 лет. Однако до предела загруженной, часто по 18 часов в сутки, и не только в последний период его жизни, о котором было известно много больше, чем о предыдущих. Одним словом, её без сомнения хватило бы на две жизни.

Поэтому, наверное, не безосновательно возникло желание у самого Андрея Сахарова книгу воспоминаний разделить на две: просто «Воспоминания» и «Горький, Москва, далее везде». Так вот на две половины он сам разделил свою жизнь: до поворота и после поворота. Поворотом же Андрей Дмитриевич считал свой «разрыв с официальной позицией в общественных вопросах», который произошел во время «Пражской весны» 1968 года, и содержательно был выражен в статье «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе». Но и по существу, это были две жизни. Жизнь крупнейшего ученого, академика, вошедшего в историю под именем «отца водородной бомбы», и жизнь Гражданина, самого известного правозащитника советских времен.

До «поворота» Андрей Дмитриевич, в отличие от других диссидентов, успел сделать «оглушительную» карьеру. К тому же она была далека от завершения – ведь ему всего-то было 47 лет. Хотя понятие «сделать карьеру» совершенно не сочетается с тем представлением, которое сложилось о Сахарове.  Не был он карьеристом в общепринятом смысле этого слова, даже в партию не вступил. Да и в работы по созданию ядерного оружия он был втянут волею случая. Но взлет его был, действительно, настолько поразительным, что при всем том громадном уважении, которое Андрей Дмитриевич внушает к себе, нельзя просто не заметить некоторых особенностей этого взлета.

В его небывало стремительном возвышении присутствовал ещё и интерес самого высшего руководства страны.  Дело в том, что из трех новых научно-технических направлений, - радиолокационного, атомного и ракетного, - начавших бурно развиваться в СССР в послевоенный период, самым наукоемким было атомное. Поэтому именно там евреев оказалось особенно много. Все они начинали как ученые-теоретики или экспериментаторы и, только благодаря своим научным достижениям, позднее были затребованы для участия в «атомном проекте», где погрузились в решение технологических проблем. В результате там сложилась просто «безобразная» ситуация. 

Руководство сверхсекретного объекта «Арзамас-16», где проектировались иизготавливались советские атомная, а потом водородная бомбы, было представлено евреями Харитоном, Зельдовичем, Альтшулером, Цукерманом и др.  Недаром в Министерстве этот объект чиновники между собой называли «Израилем», а столовую для начальства – «синагогой». Можно представить себе, как тяжело было партийно-государственному руководству страны терпеть такую «ненормальную» ситуацию. А если ещё учесть, что тогдашний Председатель Совета Министров Маленков был основным «представителем заказчика» по всем антиеврейским делам, то становится вполне понятной та поспешность, с которой принялись исправлять это «ненормальное» положение.

Во-первых, стали создавать второй совершенно идентичный объект, но без еврейского руководства, невзирая на явное распыление средств.  Но и на первом   объекте в руководство стремились выдвинуть новых людей, и ставку сделали как раз на Сахарова. Сразу же после испытаний водородного заряда летом 1953 года И.Е.Тамма по его просьбе освободили от руководства вторым теоретическим отделом, созданным для проверки работ первого теоретического отдела, которым руководил Зельдович.  Должность начальника отдела занял Сахаров.

   Сахаров был намного моложе всех других руководителей на том объекте, и это хорошо – впоследствии он мог бы стать и неформальным руководителем всей отрасли, роль которого выполнял уже тяжело больной Курчатов. А плохим было то, что он не имел равных с ними ученых степеней и званий.  Под давлением партийного руководства началось «выравнивание положения».  Летом на «объекте» срочно собрали внеочередной Ученый Совет, на котором Сахарову по написанному реферату присвоили докторскую степень. А осенью он был избран сразу академиком, минуя стадию члена-корреспондента, т.е. в нарушение установленного порядка. На том же Общем собрании Академии наук были удостоены такой же чести его гораздо более старшие коллеги и начальники (Тамм, Харитон, др.).  А вот Зельдовича тогда академиком не избрали. В конце того же года Сахарову присвоили звание Героя Социалистического Труда и лауреата Сталинской премии.

Позднее в предельно сжатые сроки он ещё дважды удостаивается звания героя социалистического труда и формально как бы «выравнивается» с Харитоном. Более того, негласно получает ещё один почётный титул – «отца» водородной бомбы. В бывшем Советском Союзе подобного титула (отца), как правило, удостаивались руководители предприятий, а не один из непосредственных разработчиков, пусть даже и ведущий. Следовательно, этот случай был исключением из правила. А исключение было сделано всё по тем же причинам. 

Интересный эпизод произошел осенью 1953 года, когда почему-то Харитон и Зельдович одновременно ушли в отпуск.  Сахарова вызвал заместитель Маленкова по оборонным отраслям Малышев и попросил подготовить предложения по изделию следующего поколения, а потом пригласил Сахарова на заседание Президиума ЦК КПСС, где он, русский (наконец-то) фактически представлял руководство объекта. Однако все эти усилия приспешников Маленкова оказались напрасными

 Достигнув, казалось бы, вершин успеха в своей профессиональной деятельности, Сахаров вдруг понял, какую опасность для человечества в целом могут представлять в руках безответственных политиков плоды его деятельности. Сталкиваясь в разных ситуациях с руководителями государства самого высокого ранга, он убедился, что опасения его весьма обоснованы – советское руководство было и безответственным, и подлым одновременно. И он без колебаний начинает борьбу, которую можно было бы назвать: «Сахаров против Сахарова». Ему, будучи лишь «посажённым» отцом водородной бомбы,  было, в какой-то степени, легче начать борьбу вначале за запрещение испытаний, а потом за сокращение производства этого вида оружия.

Называя деятельность, которой посвятил вторую половину своей жизни Сахаров, общественно-политической, следует сделать очень важное замечание. Не было, потому что и не могло быть, в бывшем Советском Союзе ни общественной, ни, тем более, политической деятельности в том смысле, в каком её принято понимать повсеместно. Общество было полностью разрушено ещё в тридцатые годы и целиком заменено государством. Все организации, считавшиеся общественными, от профсоюза до театрального общества, на самом деле были созданы по инициативе ЦК КПСС, находились под его контролем и носили декоративный характер.

О политической деятельности, под которой понимается борьба за власть в стране, в Советском Союзе нельзя было даже и помышлять. Вернее, помышлять нельзя было при Сталине. В последующие годы помышлять и даже говорить «на кухне» уже стало сравнительно безопасно. Но по-прежнему недопустимо было предпринимать какие-нибудь реальные шаги в этом направлении. На страже существовавшего в Советском Союзе конституционного строя с компартией во главе стоял могущественный КГБ. Всех, кто был особо опасен этому строю, ликвидировали быстро и решительно. Менее опасных превращали постепенно в «лагерную пыль», а позднее многих стали принудительно лечить (и Сахарова в том числе).

Поэтому деятельность советских диссидентов, к которым примкнул в конце 60-х годов Сахаров, называлась правозащитной. Казалось бы, что может быть крамольного в стремлении добиваться своих законных прав? Тем не менее, борцы за соблюдение законности попадали в поле деятельности Органов по охране конституционного строя.  Во-первых, эти «борцы» были самодеятельными. А как уже было сказано, в СССР не существовало ни общества, ни общественной деятельности в общепринятом смысле. Всё насаждалось сверху, должно было управляться людьми, подобранными там же, и контролироваться из того же единого центра. В этом состояла суть системы, но суть эта была окутана многослойной ложью. Для самого существования государства одинаково опасными были призыв Солженицына «жить не по лжи» и требования правозащитников исполнять законы. Советская законность составляла неотъемлемую часть лжи, которая, в свою очередь, служила опорой, фундаментом советского государства.

Правозащитная деятельность Сахарова подвергалась не только преследованиям со стороны органов по охране конституционного строя, но и жесткой критике его «коллег», составивших редкий симбиоз интеллектуалов-антисоветчиков. В этом нет ничего удивительного, т.к. в одном лагере оказались и русофилы, и русофобы, прозападные либеральные активисты и приверженцы евразийской великой России, и даже, как ни странно, патриоты СССР, выступавшие против «больших программ». В качестве примера можно ограничиться обвинениями, публично предъявленными Сахарову Солженицыным в его книге «Бодался телёнок с дубом». 

Солженицын тогда не хотел понять, что эмиграция, в защиту которой выступал Сахаров, составляла часть общей проблемы прав человека, причём, часть, понятную на Западе в отличие, например, от защиты прав колхозника на выход из колхоза. Но, во-первых, колхоз – изобретение чисто советское. Во-вторых, «право» на выход из колхоза, а точнее его отсутствие, записано в уставе, «добровольно» принятом теми же колхозниками.  Наконец, с кем прикажете бороться за соблюдение прав колхозников? – С председателями колхозов, число которых не счесть? 

По поводу же эмиграции можно было говорить с руководителями Советского государства, которых обстоятельства порою заставляли, по крайней мере, выглядеть цивилизованно. К тому же каждому человеку (кроме советского) было понятно, что необходимость получения выездной визы приравнивало его к заключенному, которому свободный выход запрещен.  Выйти можно было только при наличии выездных документов, а в ряде случаев, ещё и в сопровождении конвоя (именно так, непременно группами, в состав которых обязательно входил гебист – штатный или внештатный – и выезжали советские люди за границу).

Но Солженицын не хотел с этим считаться, потому что эмиграция в то время могла быть только преимущественно еврейской. То есть, права выезда добивались, по его мнению, «чужие этой стране».  Но ведь добиваться права наэмиграцию могли только люди, получившие разрешение на переезд в какую-нибудь другую страну. Такое разрешение могли получить только евреи от правительства Израиля. 

    Понимал ли Сахаров, что его деятельность угрожает самому факту существования «социалистического» государства? Старался ли он его разрушить? Понимал ли он, что советский социализм – это фикция, а социализм вообще – утопия? Почти без сомнения можно ответить на эти вопросы: нет, нет, нет. Недаром же в более, чем полуторатысячном списке имён, приложенном к его «Воспоминаниям», не нашлось места В. Новодворской. Сахаров хотел подчеркнуть этим, что он ничего не имеет общего с человеком, открыто объявившим себя врагом советского государства.

В чём причина этого непонимания? Наверняка Сахаров был далёк и от марксизма, и от ленинизма. Не вникал он в суть социалистических догматов ни в марксовской, ни в ленинской формулировках, ни в сталинской интерпретации. Для него, как и для огромнейшей массы советских людей, социализм ассоциировался с возможностью реализации общечеловеческих идеалов. В то время, как сутью социалистического государства по Марксу является национализация всех средств производства, включая землю и недра, и ликвидация всяческих собственников, являющихся источником эксплуатации. Сахарову довелось жить при сталинском социализме, построенном по формуле «Социализм – это власть плюс могущество власти», которая была выведена из ленинской формулы «Коммунизм – это советская власть плюс электрификация всей страны». Коммунизм как нечто далёкое и абстрактное Сталин с лёгкостью поменял на «социализм в отдельно взятой стране» (власть, как бы она не называлась, всё равно должна была принадлежать одному человеку – Сталину; электрификация воспринималась им как символ могущества власти).

Представления Сахарова о стране, в которой он жил, конечно, менялись в течение его жизни. Тем не менее, до конца жизни он сохранил убеждённость в том, что социалистическая система Советского Союза столь же реальна, как и капиталистическая. Подтверждением этому может служить переданный Сахаровым (за месяц до его кончины) Председателю Конституционной комиссии Горбачёву текст разработанного им проекта Конституции. Там, в статье 4 говорится о стремлении «к сближению (конвергенции) социалистической и капиталистической систем…». В том же тексте можно найти и подтверждение сделанному выше предположению о том, что сахаровское понимание социализма совершенно отличается от марксистского. В статье 37 декларируется «сочетание государственной…, кооперативной, акционерной и частной собственности…» не только на средства производства, но и на всё остальное, включая дороги, средства информации, в том числе, масс-медиа, и т.д. Даже совмещение только этих двух статей показывает, что Сахаров стремился реформировать советское государство в государство западного типа, причём богатое, а потому располагающее хорошо развитой социальной сферой. Наличие этой социальной сферы, обеспечивающей людям социальные гарантии, воспринималось и до сих пор воспринимается многими как социализм. Отсюда, например, «шведский социализм» и прочее. Но Сахаров в том же проекте Конституции Советский Союз не называет социалистическим. Возможно, это говорит о том, что он готов был скорее отказаться от социализма, понимая, что сближение пойдёт в сторону от социализма к капитализму, а не наоборот.

Однако следует иметь в виду, что Конституция отражает мировоззрение Сахарова в самом конце 80-х годов. Тогда уже складывалась такая ситуация, что можно было думать и даже говорить не только о конвергенции, но и о демонтаже социалистической системы (правда, последнее осталось мало кем услышанным и понятым). Когда же Сахаров занимался правозащитной деятельностью, т.е. в 70-е годы, он не считал возможным об этом не только говорить, но даже думать. Можно было лишь бороться за соблюдение законности, той законности, которую на Западе воспринимали серьёзно, как реально существующую, так же, как и советский социализм.

Можно ещё предположить, что Сахаров только делал вид, что не понимает, т.е. «валял дурака», но вряд ли это допустимо по отношению к Андрею Дмитриевичу. Скорее он всё-таки верил в существование одной единственной реальности, в рамках которой существовали законы, которые не исполнялись по вине конкретных людей или даже целых организаций, а не по причине того, что они были написаны для социалистической ирреальности. В силу особых обстоятельств, связанных с его профессиональной деятельностью, он вообще был далёк от этой социалистической ирреальности. Мир, в котором он жил и работал, был более, чем реален. Там всё было реальным: и взрывные устройства, и оклады (в 60-е годы оклад Сахарова составлял 2000 рублей, в то же время оклад академика Королёва, неформального руководителя ракетно-космической  отрасли Советского Союза, - 850 рублей; оклад формального руководителя этой отрасли, министра общего машиностроения С. Афанасьева – 1200 рублей). Когда же Сахаров столкнулся с проявлением социалистической ирреальности, он начал с ней бороться, не понимая, что именно она и только она является сутью советского социализма.

Военная промышленность, в которой работал Сахаров, была частью другого, действительно реального мира, и создавала могущество власти, опору власти, той власти, без которой невозможно было поддержание социалистической ирреальности. Но социалистическая ирреальность, в свою очередь, была единственным оправданием смысла существования этой власти.

===

На снимке памятник Сахарову, поставленный неподалеку от Санкт-Петербургского университета. На котором несгибаемый Андрей Дмитриевич выглядит зыбким настолько, что, кажется, дунь - упадет и развалится. Стоящий к тому же на зыбком фундаменте из камней, с которого не упасть (если бы стоящий на них был не изваянием, а человеком) попросту невозможно. Прямая противоположность памятнику Дзержинскому на Лубянской Площади, гигантскому и незыблемому монументу! Почему памятник Сахарову (без обсуждения с научной общественностью) был сделан для изображенного великого и неколебимого борца с Советской системой заведомо неустойчивым, можно только гадать

Заказать книги Марка Аврутина:«От большевизма до путинизма», «О причинах русской катастрофы ХХ века» и другие книги автораможно по Е-мэйл: redaktion@cdialog.org