The Great Terror began with Stalin's assassination of Kirov. And the trial of Doctors Pests and the Leningrad case began with the murder of Zhdanov by Stalin

на снимке - Сталин и Жданов у гроба Кирова

 

 "процесс над Врачами-вредителями" и "ленинградское дело" начались с убийства Сталиным Жданова Который, руководя Ленинградом во время блокады, об организованном Партией голодоморе ленинградской интеллигенции знал много такого, чего кроме Сталина никому знать не положено

 

Традиционно считается, что дело врачей-вредителей началось с провокационного письма Лидии Тимашук, сообщавшего о неправильном лечении Председателя Верховного Совета Жданова, которое привело к смерти соратника товарища Сталина. В результате чего врачи вредители (подавляющее большинство которых оказались евреями) были выявлены. После чего Сталин запланирован процесс с повешениями на главных площадях крупнейших российских городов врачей вредителей, высылку всех советских евреев в концентрационные лагеря для искупления вины перед советским народом, уничтожения (начиная с Ленинградского дела) Сталинского окружения и новая волна Большого Террора – на этот раз террора тотального.

Такова версия событий, ставшая канонической после Двадцатого Съезда Партии. Однако основа событий могла быть абсолютно иной. В том случае, если письмо Лидии Тимашук, сообщавшей о неправильном лечении Жданова было с медицинской точки зрения верным!

Официальное сообщение о смерти соратника Сталина выглядело так: «В течение многих лет тов. Жданов А.А. страдал болезнью высокого кровяного давления, осложнившейся тяжелым атеросклерозом, особенно в сосудах, питающих сердце. В последние годы у него были приступы грудной жабы, а затем появились припадки сердечной астмы. Смерть последовала от паралича болезненно измененного сердца при явлениях острого отека легких».

Подписали сообщение начальник Лечебно-санитарного управления Кремля профессор Егоров, действительный член Академии медицинских наук профессор Виноградов, член-корреспондент Академии медицинских наук профессор Василенко, кандидат медицинских наук Федоров и заслуженный врач РСФСР Майоров. (все до единого – кстати сказать –славянские люди).

Однако находившаяся в составе бригады лечащих врачей в качестве врача-кардиолога Тимашук сделала Жданову электрокардиограмму и еще по мокрому снимку определила: инфаркт миокарда передней стенки левого желудочка. “Коллеги же уперлись — ничего подобного! И начали его лечить совсем не как инфарктника: назначали ходьбу по парку, активную гимнастику, даже развлечения «прописали», то есть кино... А для лечения прописали дигиталис — сильнодействующее возбуждающее средство! Которое в случае инфаркта неминуемо вело к смерти!”

"...около 12 ч. дня сделала А.А. ЭКГ; по данным которого мною диагностирован "инфаркт миокарда в обл. левого желудочка и межжелудочковой перегородки, о чем тут же поставила в известность консультантов. Пр. Егоров и д-р Майоров заявили мне, что это ошибочный диагноз и они с ним не согласны, никакого инфаркта у А.А. нет, а имеется «функциональное расстройство на почве склероза и гипертонической болезни и предложили мне переписать заключение, не указывая на «инфаркт миокарда».

Дата: 28 августа 1948 года. После второго консилиума Лидия Феодосьевна пишет снова.

«29/VIII у А.А. повторился (после вставания с постели) сердечный припадок, и я вторично была вызвана из Москвы, но по распоряжению акад. Виноградова и пр. Егорова ЭКГ 29/VIII в день сердечного приступа не была сделана, а назначена на 30 VIII, а мне вторично было в категорической форме предложено переделать заключение, не указывая на инфаркт миокарда... Считаю, что консультанты и лечащий врач Майоров недооценивают безусловно тяжелое состояние А.А, разрешая ему подниматься с постели, гулять по парку, посещать кино, что и вызвало повторный приступ и в дальнейшем может привести к роковому исходу. Несмотря на то, что я по настоянию своего начальника переделала ЭКГ, не указав в ней „инфаркт миокарда“, остаюсь при своем мнении и настаиваю на соблюдении строжайшего постельного режима для А.А. 

Передано майору Белову (начальнику охраны Жданова) 29/VIII-48 г. в собственные руки»

Допустим, что с медицинской точки зрения врач кремлевской больницы Тимашук (принимавшая участие в лечении многих руководителей партии включая всесоюзного старосту Калинина) была права и у Жданова был инфаркт миокарда при котором в то время однозначно предписывался постельный режим. Почему же ведущие врачи страны назначили Жданову “лечение” включая прогулки по парку, активную гимнастику, посещение кино и прием возбуждающих препаратов, которые неминуемо должны были привести к смерти? Единственное разумное объяснение: выдающиеся врачи неверно лечили Жданова по указанию Сталина. Тимашук как мелкая (в сравнении с Светилами Медицины) пешка была не в курсе событий и наивно писала в органы (с которыми, как и все врачи Кремлевской Больницы, была связана напрямую) об абсурдном лечении видного деятеля Партии, которое и привело его к смерти.

Такое развитие событий – в русле Сталинской практики. Начиная с убийства председателя РевоВоенСовета СССР наркома по военным и морским делам Фрунзе на операционном столе. За которым осуждения убийц-хирургов (ставшими – что ныне практически не оспаривается – убийцами по приказанию Сталина) не последовало. Наоборот! Я часто бывал в громадной квартире потомков хирурга И.И.Грекова в Ленинграде (в которой жил его внук-математик, мой близкий друг), которая указом российского руководства была закреплена за ним и его потомками навсегода.

Другой вариант того же сценария был реализован после убийства Кирова, приведшего к раскручиванию Большого Террора.

Карательная медицина в СССР процветала вплоть до распада Союза. Вот что читаем, к примеру, о издевательствах над Михаилом Шемякиным, ныне признанным Великим Русским Художником, а в советское время нонконформистом и диссидентом. "Раздевали догола, привязывали к столу в комнате небольшой. Перед тобой — огромный полированный отражатель с лампочками. Наушники надевают, укол, ты весь в проводах".

"Произносили — "Репин", "Шишкин", "Айвазовский", и вдруг истошный крик — "Пыкассо", потом включаются эти лампы и огромное пересечение световых линий. И потом ты снова в темноте полной. Так пытались выработать "рефлекс на правильных художников" и вызвать отторжение буржуазного искусства,"- рассказывал Михаил Шемякин о своем пребывании на лечении в психбольнице. Главным образом практиковалось три средства: аминазин, от которого человек впадал в спячку, глубинную заторможенность, переставал понимать, что с ним происходит; сульфазин, или, сера, который вызывал сильнейшую боль и лихорадку, температура тела поднималась до 40-41 ºС и продолжалась два–три дня; «укрутка» (или «конверт»). Последнее считалось самым тяжелым, так как человека плотно заматывали с ног до подмышек мокрой, скрученной жгутом простыней или парусиновыми полосами.”

“Профессор Случевский (кличка «Палач») решил провести своеобразный мастер-класс для слушателей ВМА. Для этого он собрал графические работы М. Шемякина. В аудиторию, где были развешены рисунки, привели в нижнем белье пациента, и «Палач» начал наглядно демонстрировать процесс установления (подтверждения) диагноза. Он начал задавать вопросы типа «Какой сегодня год? В каком городе вы находитесь?» и т. д. На что получал правильные и четкие однозначные ответы. Затем он спросил: «Так, Шемякин, вам никогда не кажется, что вы теряете ориентацию и находитесь в Санкт-Петербурге, так как все рисунки подписаны «СПб»?» В ответ Михаил четко ответил, что ничего подобного, «СПб» означает «Специальная психиатрическая больница», что вызвало ураганный хохот аудитории. Посрамленный «педагог» за этот этюд назначил пациенту двойную дозу серы.”

Я хорошо знал главврача Психиатрической Больницы имени Скворцова Степанова Случевского в моей бытность работы на территории этой медицинской организаци. Он представлялся мне русским  интеллигентом, который на лекциях устраивал мастерские демонстрации с больными и псевдо-больными (о коих поведаю в другой раз). То, что Федор Измайлович по указанию Власти руководил издевательством над диссидентами не укладывается в голове. Однако – как теперь узнаю – потомственный интеллигент вошел в историю как один из генералов Карательной Медицины. И это происходило в сравнительно вегетарианские времена Брежнева и Андропова. С учетом сказанного (и многого недосказано, включая и мой собственный опыт), в то, что великие врачи советской эпохи Егоров, Виноградов и остальные могли неверно лечить Жданова по приказанию Органов нетрудно поверить. Не сделай они этого, их бы растерзали и заменили.

В свете (как говорили в советские времена) сказанного, вырисовывается следующая история Второго Террора.

Жданов представлял опасность для Сталина, так как, руководя Ленинградом во время блокады, знал слишком много такого, что никому, кроме Сталина, не положено знать. Поэтому через ведомство Берии врачам было спущено указание залечить Жданова до смерти. Что и было ими проделано.

Таким образом, врачи-вредители и убийцы руководителей Партии действительно существовали - как сообщила История. В учебниках и газетах не было указано только, по чьему приказанию врачей принуждали убить Пациентов!

Письмо Тимашук, которая была (по развиваемой нами версии) честным врачом, было отложено так как время для процесса над врачами-вредитеями не пришло. Оно было опубликовано тогда, когда в соответствии с планом Сталина пришло время процессов над еврейскими-врачами-вредителями (при том, что среди лечивших Жданова евреев вообще не было!). Результатом которого должно было быть высылка советских евреев в концентрационные лагеря с бараками без стены (так что выжить в условиях заполярья в них было даже теоретически невозможно) – продолжение Гитлеровского Геноцида на Советский Манер. Процессы над врагами в окружении Сталина. И начало Великого Террора (который должен был оставить Большой Террор 1937 года далеко позади) по всей Стране. Который Сталину не удалось провести так как Берия со соратники убили Вождя прежде, чем он убил их.

Такова предлагаемая в этой статье модель происходившего с 1947 по 1953 год. Которая кажется намного более вероятной, чем та, которую излагает “подлинная история”    

Ури Мазлтов

8 февраля 2023 г

***

 

В историю — с черного хода

Валерий Бурт

От имени этой женщины давно исходит зловещее сияние. Принято считать, что она, врач-кардиолог кремлевской больницы Лидия Тимашук, дала старт беспримерному в мировой истории делу «врачей-вредителей» с его мерзкой антисемитской подкладкой.

Вроде привычно, в духе того времени: написала, оклеветала и ей поверили. И мы по прошествии полувека тоже верим. Но так ли безоговорочно?

Пожмем плечами, разведем руками, ибо правда, которую могли бы рассказать участники тех событий, давно опустилась с ними в могилу. Ровно 20 лет назад ушла из жизни и сама Лидия Феодосьевна. Вот и приходится сегодня больше домысливать и предполагать, чем описывать и констатировать.

Что я и попытался сделать. Но не один, а с помощью сына врача Тимашук, сохранившего семейный архив.

Последний адвокат матери

...В дверях квартиры дома на излете Варшавского шоссе меня встречает невысокий седой человек. Приглашает в комнату, где примостилась на столе старенькая папка. Юрий Александрович Кураев показывает мне копии писем матери, их черновики, семейные фотографии. Вот трудовая книжка, какие-то квитанции, истрепанные и пожелтевшие вырезки из «Правды».

Светлые глаза из-под очков смотрят напряженно, изуродованные руки нервно вцепились в папку. 81-летний старик — последний адвокат матери. Успеет ли он стереть зловещее клеймо с ее памяти?

Из вороха писем наугад вытягиваю одно.

«Без единого упрека, честно, как подобает врачу, я проработала 28 лет в кремлевской больнице, о чем свидетельствует награждение меня в 1954 году орденом Трудового Красного Знамени за безупречную работу. Разве я могла думать, что мои письма, подсказанные моей врачебной совестью, затрагивающие вопросы диагноза, лечения и режима больного Жданова А. А., могли послужить в чьих-то руках почти 5 лет спустя основанием для создания „дела“ о многих врачах, даже которых я и не знала? (выделено мной. — В.Б.) С моей точки зрения, это письмо заслуживало внимания, и цель его была спасти жизнь больного, но ни в коем случае не оклеветать кого-либо...»

— Кому адресовано это письмо?

Юрий Александрович молчит. Может быть, сквозь пелену времени проступает облик матери, с нажимом водящей пером по бумаге. Вот она что-то перечеркивает. Нервно ходит по комнате. Снова садится к столу, макает ручку в чернила и переписывает послание начисто. Копии она непременно оставляла себе...

— К кому, спрашиваете, мама обращалась? К Хрущеву...

«...Ведь мой первый сигнал был еще при жизни больного. И правильность моего диагноза „инфаркт миокарда“ была подтверждена патолого-анатомическими данными вскрытия. На мои обращения и просьбы в ЦК ВКП(б) меня никто ни разу не вызвал. Прошу вас, глубокоуважаемый Никита Сергеевич, принять меня для личного разговора. Выслушайте меня!

С глубоким уважением и преданностью. При сем прилагаю электрокардиограмму-фотоснимок покойного Жданова А. А., сделанный мной до болезни и во время последних дней его жизни...»

Письмо датировано 22 марта 1956 года. Спустя несколько месяцев Хрущев выступил на ХХ съезде партии. И хотя выступление первого секретаря ЦК партии было закрытым, его содержание вскоре узнала вся страна. В нем есть персональное «посвящение» врачу Тимашук:

«Следует также напомнить о „деле врачей-вредителей“. (Движение в зале.) Собственно, никакого „дела“ не было, кроме заявления врача Тимашук, которая, может быть, под влиянием кого-нибудь или по указанию — ведь она была негласным сотрудником органов госбезопасности, написала Сталину письмо, в котором заявляла, что врачи якобы применяют неправильные методы лечения».

— Кому она еще писала, Юрий Александрович?

— Многим — Фурцевой, например, Пегову, секретарю Президиума Верховного Совета, министру здравоохранения — не помню его фамилии. Многим писала, но никто ей не ответил...

Как жить при Сталине

Сейчас не очень понятно, что это такое — жить при Сталине. Одни, впрочем, считают, что ничего особенного в стране не происходило и, когда заходит разговор об арестах, переполненных лагерях, боязливых взглядах и осторожных шепотках на коммунальных кухнях, недоуменно пожимают плечами. Может быть, людей подводит память, но, скорее всего, они строго следят, чтобы на воспоминания о румяной молодости не налипла историческая грязь.

Но немало и тех, кто, оглядываясь назад, делает настороженные глаза и по привычке прикладывает большой палец ко рту. Точь-в-точь как на известном плакате «Не болтай!» Нины Ватолиной, где изображена женщина в красном пролетарском платке. Страх до сих пор живет рядом с ними и нагло будит по ночам, заставляя учащенно биться загнанные возрастом сердца.

То время ускользнуло, и его, как ни старайся, не ухватишь за хлястик сталинской шинели и за полы пиджака Вышинского или Молотова. Да и боязно — вдруг его персонажи и впрямь захотят вернуться?

Мы знаем, что все это было.

Но не понимаем, как такое могло быть.

Никто не знал, где край, последняя черта — где хрустнет и обломится. Где последнее?

Перекур с приятелем, пирог с повидлом, книга с соседской этажерки или предсонный шепот в супружеской постели перед сердитым лаем звонка?

Разговор не забывали, подшивали к делу. Люди сходили с ума от слов, приравнивали их к нагану, бомбе, взрывчатке. Обман зрения стал повсеместным — злодеи мерещились на каждом углу, их беспрестанно отлавливали, но они возникали снова. Из всех искусств важнейшим стало судебное. Из всех занятий — вынесение приговора. Привычным — исполнение.

Рваный носок всесоюзного старосты

— Родилась мама в 1898 году в Брест-Литовске, — рассказывает Юрий Александрович, — ее отец был унтер-офицером русской армии. Феодосий Яковлевич — украинец, мать Мария Феликсовна — полька... Потом семья в Самару перебралась. Там мама в университет поступила, на медицинский факультет. Но недоучилась... В гражданскую мобилизовали как медсестру на борьбу с тифом и холерой, и в санитарном поезде случилось ее знакомство с коллегой, тоже медиком — Александром Ивановичем Кураевым, моим будущим отцом...

В Москву родители переехали в середине двадцатых, мама возобновила учебу в Первом медицинском на гинеколога, параллельно работала в кремлевской больнице акушеркой... Взяли ее туда без всякого знакомства, я вас уверяю.

Между прочим, в ее трудовой книжке всего одна запись: с 1926 года и до 1964-го, когда она ушла на пенсию, работала в кремлевской больнице...

Вскоре мама решила переучиваться на кардиолога — была студенткой у очень известного, между прочим, врача Фогельсона, которого я знал лично. А экзамен по общей патологии Лидия Феодосьевна сдавала академику Виноградову, который через несколько лет попал в «дело врачей-вредителей»...

Хочу подчеркнуть, что в сороковых годах мама была уже опытным врачом, заведующим отделением функциональной диагностики и лечила практически всех людей из высшего руководства страны, — продолжает Юрий Александрович, — по кардиограмме тут же узнавала «автора»... Нет, сам Сталин ее пациентом никогда не был...

Жили мы на улице Фрунзе, в доме 7, работала мама рядом — на улице Грановского. Помню курьезный случай: прибегает Мотя, нянечка из поликлиники, вся запыхалась: «Скорее, вас Калинин дожидается!» Лидия Феодосьевна была выходной и дома мыла полы. Вмиг собралась и помчалась к себе. Смотрит: лежит на кушетке Михаил Иванович и носочек у него на пяточке рваненький...

В историю — с черного хода

Попасть в историю в советские времена можно было по-разному. Угодить в нее с парадного входа означало совершить что-то значительное. Лидию Феодосьевну Тимашук угораздило войти в историю с черного хода. Сначала она, еще этого не ведая, только приоткрыла дверь в известность. Но при этом почти наверняка она не стремилась прославиться. Впрочем, об этом чуть позже...

30 августа 1948 года умер один из приближенных Сталина — Жданов. Причина смерти уместилась в несколько строк:

«В течение многих лет тов. Жданов А.А. страдал болезнью высокого кровяного давления, осложнившейся тяжелым атеросклерозом, особенно в сосудах, питающих сердце. В последние годы у него были приступы грудной жабы, а затем появились припадки сердечной астмы. Смерть последовала от паралича болезненно измененного сердца при явлениях острого отека легких».

Подписали сообщение начальник Лечебно-санитарного управления Кремля профессор Егоров, действительный член Академии медицинских наук профессор Виноградов, член-корреспондент Академии медицинских наук профессор Василенко, кандидат медицинских наук Федоров и заслуженный врач РСФСР Майоров.

В том списке могла быть еще одна фамилия — Тимашук, которая лечила Жданова за несколько дней до его смерти. Вернее, пыталась лечить, но ее диагноз вызвал бурную реакцию более опытных и авторитетных коллег.

— Вы помните то время, Юрий Александрович?

— Да, и неплохо... У меня как раз между госпиталями перерыв был: несколько дней жил дома. Мой истребитель в апреле сорок пятого сбили. Лицо обожгло до неузнаваемости, обе руки хотели отнять. В общем, инвалид полный...

В конце лета маму неожиданно отправили в составе медицинской бригады на Валдай, где проводил отпуск Жданов, — там он вдруг неважно себя почувствовал. Лидия Феодосьевна сделала кардиограмму и еще по мокрому снимку определила: инфаркт миокарда передней стенки левого желудочка.

Коллеги же уперлись — ничего подобного! И начали его лечить совсем не как инфарктника: назначали ходьбу по парку, активную гимнастику, даже развлечения «прописали», то есть кино...

Вот еще что вспомнил: мама рассказывала, что Жданову прописали дигиталис — сильнодействующее возбуждающее средство!

Она вернулась растерянная. «Или я с ума сошла, или они все обалдели? Есть же объективные данные, чего же они крутят?»

На следующий день доктора из кремлевки опять полетели на Валдай — Жданову уже совсем плохо. Снова Тимашук настаивает на своем диагнозе, коллеги уговаривают ее дать более мягкое заключение. Медицинское, разумеется.

Инфаркт совести? Дефицит знаний?

Теперь о тех самых записках, приоткрывших Тимашук дверь в историю, чьи копии хранятся в семейном архиве.

"...около 12 ч. дня сделала А.А. ЭКГ; по данным которого мною диагностирован "инфаркт миокарда в обл. левого желудочка и межжелудочковой перегородки, о чем тут же поставила в известность консультантов. Пр. Егоров и д-р Майоров заявили мне, что это ошибочный диагноз и они с ним не согласны, никакого инфаркта у А.А. нет, а имеется «функциональное расстройство на почве склероза и гипертонической болезни и предложили мне переписать заключение, не указывая на «инфаркт миокарда»...

Дата: 28 августа 1948 года. После второго консилиума она пишет снова.

«29/VIII у А.А. повторился (после вставания с постели) сердечный припадок, и я вторично была вызвана из Москвы, но по распоряжению акад. Виноградова и пр. Егорова ЭКГ 29/VIII в день сердечного приступа не была сделана, а назначена на 30 VIII, а мне вторично было в категорической форме предложено переделать заключение, не указывая на инфаркт миокарда...

Считаю, что консультанты и лечащий врач Майоров недооценивают безусловно тяжелое состояние А.А, разрешая ему подниматься с постели, гулять по парку, посещать кино, что и вызвало повторный приступ и в дальнейшем может привести к роковому исходу. Несмотря на то, что я по настоянию своего начальника переделала ЭКГ, не указав в ней „инфаркт миокарда“, остаюсь при своем мнении и настаиваю на соблюдении строжайшего постельного режима для А.А. (выделено мной. — В.Б.).

29/VIII-48 г.

Передано майору Белову А.М. 29/VIII-48 г. в собственные руки».

Белов — начальник охраны Жданова. Заметьте: в записках врача нет обвинений коллег во вредительстве, нет антисемитских выпадов. Только медицинская полемика.

Но ответом на ее письма было молчание. Хотя есть основания полагать, что бумаги все же дошли, причем до самого Сталина, но тот, не придав им особого значения, велел сдать в архив.

Я вопросительно смотрю на Юрия Александровича. Кое-что он помнит из рассказов матери, остальное — из области его предположений.

Без особого риска ошибиться можно предположить, что тогда, на Валдае, между врачами развернулась дискуссия, вероятно, достаточно острая — столкновение характеров и разных уровней медицинских знаний. Не верится в последнее? Тогда почему они не смогли, несмотря на богатый опыт, поставить пациенту правильный диагноз? Тем более что симптомы болезни Жданова буквально вопили: лечите от инфаркта!

Так, может быть, вся подготовка кремлевских медиков была далека от идеальной? И не слабая ли их квалификация послужила одной из причин возникновения самого «дела врачей»? Может быть, не «вредили» они вовсе, в конце концов, а просто не умели лечить? А в данном случае еще и не хотели, потому что им сверху был спущен зловещий приказ...

Вот еще одно предположение: кремлевские светила руководствовались дрожащим на устах лагерным термином: «Шаг влево, шаг вправо — расстрел». И, следовательно, с явным недоверием посматривали на совсем молодую кардиологию и ее представительницу в лице 50-летнего доктора.

А что же Лидия Феодосьевна Тимашук? Что было делать ей?

Разумеется, лечить и, конечно, до полного выздоровления больного, как она и была обучена. Но, оказавшись «не в курсе» подводных течений, вполне могла быть ими сметена. То есть гуляла на краю пропасти.

О ее «эпистолярном» творчестве узнал непосредственный шеф — начальник Лечебно-санитарного управления Кремля Егоров, который вызвал ее на ковер. Стал сердито, с нажимом укорять, что она подвела его своим упрямством, некомпетентностью. Тимашук, естественно, оправдывалась, но он приказал перевести ее во 2-ю поликлинику кремлевки — на улицу 25 Октября, где лечились государственные деятели рангом пониже.

Тимашук не успокаивается и 7 сентября 1948 года пишет своему пациенту, секретарю ЦК ВКП(б) Кузнецову. Послание нервное, чуть ли не склочное. Но по сути верное:

«...Лечение и режим А. А. Жданова проводился неправильно, так как инфаркт миокарда требует строго постельного режима, в течение нескольких месяцев фактически же ему разрешили ходить — прогулки по парку 2 раза в день, посещать кино и прочие физические нагрузки. Неправильно, без всякого законного основания профессор Егоров убрал меня из кремлевской больницы в филиал поликлиники якобы для усиления там работы...»

Но ей никто не ответил — врач Тимашук больше никого не интересует. Пока...

Кандидат в герои или во враги?

Никому неведомо, как Сталин «разыгрывал» свои политические комбинации. За какие достоинства ценил «фигуры», как назначал «ферзей», «ладей», «пешек»? Интуитивно, с ходу или, тщательно изучив биографию, трудовой путь кандидата, в герои или враги народа?

Наверное, более реально второе. «Дело врачей» начало разворачиваться в начале пятидесятых, тогда «режиссеры» в общих чертах стали «набрасывать» сценарий и «утверждать» персонажи. Дважды в августе 1952 года Лидию Феодосьевну вызывали на допросы как свидетеля. Вполне возможно, к кремлевскому доктору присматривались, подыскивали «роль». И вовсе не факт, что ее сразу сделали главной «героиней»...

13 января 1953 года вышла «Правда» со зловещим сообщением ТАСС на первой полосе:

«Некоторое время тому назад органами государственной безопасности была раскрыта террористическая группа врачей, ставивших своей целью, путем вредительского лечения, сократить жизнь активным деятелям Советского Союза...

Следствием установлено, что участники террористической группы, используя свое положение врачей и злоупотребляя доверием больных, преднамеренно злодейски подрывали здоровье последних, умышленно игнорировали данные объективного обследования больных, ставили им неправильные диагнозы, не соответствовавшие действительному характеру их заболеваний, а затем неправильным лечением губили их. Преступники признались, что они, воспользовавшись болезнью товарища А.А. Жданова, неправильно диагностировали его заболевание, скрыв имевшийся у него инфаркт миокарда, назначили противопоказанный этому тяжелому заболеванию режим и тем самым умертвили товарища А.А. Жданова».

— Когда мама прочитала это сообщение, то ужасно заволновалась: всех этих людей она прекрасно знала. Большинство из них евреи. Ну и что? Враги народа? Не может быть!

— Лидия Феодосьевна когда-нибудь обсуждала «еврейский вопрос»?

— Упаси Бог! И надо же было такому случиться — ей, человеку воспитанному и порядочному, навесили ярлык антисемитки! Каково маме было слышать за спиной злой шепот, чувствовать спиной настороженные взгляды! Думаю, что не только на нашей кухне ее судили-рядили...

— А вы разве в коммуналке обитали?

— Ну а где же еще? Я же говорил, что мы жили на улице Фрунзе, в доме 7, квартира 1 — на первом этаже... Маленькое жилище, 19 метров, отгороженных от общей кухни тонкой деревянной перегородкой. Между нашей комнатой и входом в ванную крошечный коридорчик... Сколько соседей? Сейчас... Морозовы, Коган, Васильева, еще одна семья, уже не помню фамилии.

— 21 января 1953 года вышла «Правда» с указом Председателя Президиума Верховного Совета: «За помощь, оказанную Правительству в деле разоблачения врачей-убийц, наградить врача Тимашук Лидию Феодосьевну орденом Ленина»...

— Тут надо вспомнить, что за день до награждения произошло... Подъезжает к нашему дому машина, выходит военный и приглашает маму следовать за ним. У нее — душа в пятки! Чемоданчик-то с бельем наготове давно стоял — многих знакомых посадили, у маминой сестры Ольги Феодосьевны мужа забрали, тоже доктора...

Но маму повезли не на Лубянку, а в Кремль, где ее принял сам Маленков. Подходит и ласково говорит: «Лидия Феодосьевна, большое спасибо за помощь, благодаря вам разоблачена группа...» А она только глазами хлопает: что я такого сделала? Только выполнила свой врачебный долг... А Маленков, заметив ее смущение, ласково тронул ее за руку, приободрил. Сказал, что с переводом на прежнее место — в кремлевскую больницу — все решится на днях. На прощание снова поблагодарил...

Только она приехала домой, как снова звонок в дверь, и тот же военный по той же дорожке повез ее опять к Маленкову. Он крепко пожал маме руку и торжественно сообщил: «Только что я разговаривал с Иосифом Виссарионовичем, и он предложил наградить вас орденом Ленина»...

Юрий Александрович Кураев уверен — его мать, выражаясь современным языком, подставили. Бросили «наживку», которую она проглотила — кто же осмеливался хоть в малости перечить Сталину? А тут сам вождь благодарит, одаривает высшим советским орденом. Что же делать? Неужели возражать: мол, извините, Иосиф Виссарионович, ошиблись вы?

В известной советской песне есть характерные слова: «У нас героем становится любой» — и каждый советский человек действительно был готов стать триумфатором, благо для этого существовало множество «трамплинов»: производственные, военные и спортивные соревнования, всяческие «разоблачения» — шпиона, врага народа. Благодаря последнему попала в «герои» и доктор Тимашук.

Вполне доверяю Юрию Александровичу: совесть его матери наверняка оказалась растревоженной — ее письма, а вернее, производственные записки стали угрозой для жизни безвинных коллег. К тому же она становилась в авангард сколоченной Сталиным армии советских антисемитов. Но это могло быть лишь началом страшного пути на нравственную Голгофу — не умри Сталин в ближайшее время, в ее руки вложили бы еще какое-нибудь черное знамя...

Что же делать? Не протягивать руку за орденом? Написать протестующее письмо в «Правду» в защиту «врачей-вредителей»? Разоблачить ложь и исчезнуть в лагере?

Ее публичный отказ от колючих лавров «советской Жанны д’Арк», как тогда называли кремлевского врача, конечно, нарушил бы замыслы Сталина. Но даже если бы случилось невероятное, вместо «выбывшей из игры» Тимашук быстро нашли бы другой персонаж. А Лидия Феодосьевна с трепетом ждала бы (где? в лагере? в ссылке?) решения своей участи.

Ее коллег спасла смерть вождя, и, если бы Тимашук выбрала мучительный путь неповиновения, вскоре весь СССР узнал бы имя мужественного врача, не поступившегося принципами. Только вот выбор судьбы, как и свершившаяся история, не знает сослагательного наклонения.

Но так не произошло. Она отказалась от исповеди. А потому ей всю оставшуюся жизнь пришлось платить за то, что не возразила Маленкову и не отказалась брать награду, коварно «выписанную» Сталиным. Кстати, она, вероятно, была одним из последних людей, угодивших в его дьявольский капкан.

Приговор остается в силе

Спустя месяц после смерти Сталина орден Ленина у Лидии Феодосьевны отобрали. Правда, летом 1954 года наградили другим орденом — Трудового Красного Знамени и уже совершенно справедливо — за долгую и безупречную службу.

Преступную группу следователей, которые вели (точнее, сфальсифицировали) «дело врачей-вредителей», наказали, жертв наговора реабилитировали и выпустили на свободу. Только о Тимашук не было сказано ни слова — о ней ходили разные слухи, говорили даже, что ей «устроили» автокатастрофу...

Ничего подобного не было и в помине: как и обещал Маленков, Лидию Феодосьевну восстановили в прежней должности в кремлевке и даже выплатили разницу в зарплате за несколько лет. Но работала она без прежнего энтузиазма, часто ловя на себе косые, неприязненные взгляды. К примеру, врач Вовси, проходивший по «делу врачей», когда-то любезно и с симпатией к ней относившийся, теперь лишь холодно кивал. Но были и те, кто относился к ней без неприязни — в дачном поселке в подмосковном Чепелево, где летом отдыхала Тимашук с семьей, многие и сейчас вспоминают Лидию Феодосьевну добрыми словами. Несколько лет она была депутатом Октябрьского райсовета — этот факт тоже кое-чего значит.

«Только после тяжелых моральных переживаний в течение 13 лет и бесплодных попыток добиться правды я принуждена обратиться в самый высокий орган Коммунистической партии. Мое положение в обществе весьма трагично. Прошу внести ясность и справедливость в это беспрецедентное дело... В народе существует мнение, что „дело о врачах“ возникло вследствие того, что я якобы оклеветала честных врачей и профессоров. Эти кривотолки продолжаются и до сих пор, постоянно травмируя меня».

Это было последнее письмо Тимашук «наверх», адресованное в президиум XXIII съезда партии в 1966 году. Жить ей суждено будет еще 17 лет, но до самой смерти 6 сентября 1983 года она больше не пыталась оправдаться. Почти не вспоминала минувшее. Наверное, поняла — ничего и никому невозможно доказать, если однажды позволила палачам превратить себя в орудие расправы...

История — жестокая наука, признающая только факты. Она не принимает во внимание крики души, сердечные муки и бессонные ночи — расплату за колебания и слабость. Потому-то и приговор этой женщине, вынесенный жизнью полвека назад, до сих пор остается в силе. Судьба Лидии Тимашук — трагический пример, предостережение. Урок, который непременно надо выучить на тот случай, если придется отвечать снова.

Уже другим.