History*Свидетельства о жизни византийской царицы Феодоры (500–548; на троне с 527 года) чрезвычайно противоречивы. С одной стороны, она героиня разнообразных исторических сочинений (прежде всего — скандального памфлета Прокопия Кесарийского о нравах византийского двора). С другой — о ней идет речь в рассказах о жизни божьих угодников. Святой Димитрий Ростовский упоминает ее в своих «Житиях святых» — правда, в связи с мужем Юстинианом : «Так, живя в чистоте и благочестии, он царствовал 39 лет и мирно скончался о Господе. За заслуги Церкви и за благочестие он причислен по смерти к лику святых. Вместе с ним причислена к лику святых и его супруга, царица Феодора, которая была сначала грешницей, но потом раскаялась и провела остаток жизни в чистоте и благочестии».
Сегодня уже точно известно, что «Тайная история» — исторический подлинник. Прокопий, имевший возможность непосредственно наблюдать жизнь Феодоры, описывал не только ее юность, но и ее замужнюю жизнь как имеющую мало общего с благочестием. Например, так: «Никто никогда не видел, чтобы Феодора примирилась с тем, кто досадил ей, даже после его смерти. Но и сын умершего, словно нечто, принадлежавшее отцу, заполучив в наследство вражду василисы, передавал ее до третьего колена. Ибо ее пыл, крайне расположенный возбуждаться для того, чтобы губить людей, был совершенно не способен к умиротворению».
Как же случилось, что эта противоречивая женщина была признана святой?
Судя по описанию Прокопия, юность Феодоры и вправду была яркой:
«Часто в театре на виду у всего народа она снимала платье и оказывалась нагой посреди собрания, имея лишь узенькую полоску на пахе и срамных местах, не потому, однако, что она стыдилась показывать и их народу, но потому, что никому не позволялось появляться здесь совершенно нагим без повязки. В подобном виде она выгибалась назад и ложилась на спину. Служители, на которых была возложена эта работа, бросали зерна ячменя на ее срамные места, и гуси, специально для того приготовленные, вытаскивали их клювами и съедали. Та же поднималась, ничуть не покраснев, но, казалось, даже гордясь подобным представлением. <...> С таким безграничным цинизмом и наглостью она относилась к своему телу, что казалось, будто стыд у нее находится не там, где он, согласно природе, находится у других женщин, а на лице. Те же, кто вступал с ней в близость, уже самим этим явно показывали, что сношения у них происходят не по законам природы. Поэтому когда кому-либо из более благопристойных людей случалось встретить ее на рынке, они отворачивались и поспешно удалялись от нее, чтобы не коснуться одежд этой женщины и таким образом не замарать себя этой нечистью. Для тех, кто видел ее, особенно утром, это считалось дурным предзнаменованием».
Однако историк конца XIX — начала XX века Шарль Диль, автор многих работ по истории Византии, в своих «Византийских портретах» замечает, что «еще при жизни ее [Феодоры] необычайное счастье так поражало современников, что константинопольские обыватели для объяснения его выдумывали самые невероятные истории, множество всяких сплетен, тщательно собранных Прокопием для потомства в „Тайной истории“. После смерти Феодора стала еще больше достоянием легенды».
Сам Диль рисует ее портрет так: Феодора совсем еще девочкой была привезена родителями в Византий и выросла в развращенной столице империи. Когда ее отец, дрессировщик медведей, скоропостижно умер, матери пришлось «сойтись с другим мужчиной», тоже из цирковых. Девочка росла среди актеров цирка, обе сестры ее уже имели успех на сцене, и все трое стали посещать светские собрания, где «познакомились с грязными прикосновениями и нескромными разговорами». Довольно рано Феодора стала пленять народ как актриса, принимая участие в живых картинах, «где она могла выставлять без всякого прикрытия свою красоту, которой гордилась, и в пантомимах, где могли проявляться вполне свободно ее веселость и живой комизм».
«Сверх всего остального она обладала исключительно страстным темпераментом и быстро добилась успеха, и не только на сцене.
В профессии, не требующей добродетели, она развлекала, забавляла
и скандализировала Константинополь. На сцене она решалась на самые нескромные выходки и показывалась самым откровенным образом.
В городе она скоро прославилась безумной роскошью своих ужинов, смелостью речей и множеством любовников. Ей не было тогда
и двадцати лет».
В общем, заключает Диль, немудрено, что в таких обстоятельствах у нее было «мало развито нравственное чувство».
И вот в разгар своей славы Феодора исчезает со сцены светской жизни. Историки установили, что в ту пору она сошлась с любовником — правителем одного из городов римской провинции, была им брошена и осталась без средств к существованию. Тогда ей пришлось перебраться в египетскую столицу — Александрию, которая кроме того что была большим коммерческим центром, также известна с IV века как одна из столиц христианства. Богословские споры, религиозные фанатики всех мастей — в такой обстановке оказалась Феодора. Тут она попала под влияние некоторых церковных деятелей, в частности святителя Тимофея IV Александрийского и будущего святого Севира Антиохийского , обращавшегося с проповедями к женщинам. Так что, пишет Диль, «когда она возвратилась в Константинополь, это уже была женщина более положительная, зрелая, чувствовавшая усталость от скитальческой жизни и безумных приключений; она старалась, искренно ли или нет, вести самую уединенную и целомудренную жизнь. Одно предание гласит, что она жила в маленьком домике, скромно и честно, занималась пряжей и охраняла дом, как римские матроны доброго старого времени. Тут она и встретилась с Юстинианом». Юстиниан влюбился до безумия, сошелся с ней сначала как с любовницей, потом ее возвел в сан патрикии, осыпал всевозможными милостями, богатствами и наделил полномочиями.
Вероятно, здесь и начинается другая Феодора — «великая императрица, занимавшая значительное место возле Юстиниана и часто игравшая в делах правления решающую роль, женщина ума выдающегося, редкой сообразительности, энергичная, существо деспотическое и высокомерное, неистовое и страстное, настолько сложное, что часто могла всякого сбить с толку».
В течение двадцати одного года царствования Феодора вникала во все государственные и церковные дела, ко всему приложила руку: назначала
и смещала пап, патриархов, министров и генералов, не боялась открыто противостоять воле Юстиниана и даже заменять своими приказами его собственные. Влияние ее на мужа не всегда было положительным и часто оборачивалось печальными последствиями, но историки все же отдают должное тому, что часто она правильно оценивала интересы государства.
Одна из самых ярких политических побед Феодоры — усмирение бунта, названного словом «Ника»: бунтовщики объединились против Юстиниана, сожгли центр города (храмы, термы, сенат) и выдвинули в качестве претендентов на престол племянников бывшего императора Анастасия — Ипатия и Помпея. Юстиниан, забрав деньги и сокровища, хотел бежать, но Феодора произнесла в синклите вдохновенную речь, в результате которой все одумались, вооруженные силы были приведены в готовность, бунтовщики подкуплены, разделены и перебиты, претенденты на престол казнены, и порядок восстановлен.
Действительно (и тут все историки соглашаются), колеблющийся
и нерешительный Юстиниан много своих решений не смог бы провести
без жены. А его неоценимый вклад в политику государства и церкви Димитрий Ростовский перечисляет в «Житиях...»: он вел успешные войны с врагами Византийской империи, издал полное собрание римских законов, предпринял немало забот к распространению христианства и искоренению язычества, закрыв языческие школы в Афинах и поручив преподавание инокам, крестил
с помощью епископа Иоанна Эфесского 70 тысяч язычников в Малой Азии
и построил для обращенных 90 церквей. Борясь с монофизитами, он составил песнь «Единородный Сыне и Слове Божий», которую и сейчас исполняют
в литургиях, созвал Пятый Вселенский собор для осуждения несторианской ереси и прекращения раздора в церкви. Издал закон об обязательном праздновании Рождества, Крещения, Воскресения Господня и Благовещения. Кроме того, Юстиниан построил множество храмов, самый величественный
из которых — храм Святой Софии в Константинополе.
Даже критически настроенный Прокопий отмечает верность и единодушие супругов по многим вопросам: «[Юстиниан и Феодора] в своей совместной жизни ничего не совершали друг без друга. Долгое время всем казалось, что они всегда совершенно противоположны друг другу и образом мыслей, и способом действий, но затем стало понятно, что они намеренно создавали такое представление о себе, чтобы подданные, составив о них единое мнение, не выступили против них».
В частности, дружба Феодоры с монофизитами (она вернула их из изгнания и разрешила пользоваться своим дворцом для служб и уставной жизни) объяснялась историками как дальновидная милость и благоволение
к диссидентам, что в случае их победы могло гарантировать Юстиниану милость теперь уже к нему и его династии.
Конечно, пишет Диль, возможно, что в «силу своего властолюбивого характера и привычки подчинять все целям своей политики Феодора иногда несколько нескромно вмешивалась в дела, ничуть ее не касавшиеся». Здесь имеются в виду браки, которые любила устраивать императрица. Вот как Прокопий описывает этот ее обычай в «Тайной истории»:
«...все браки она устраивала с неким божественным могуществом.
До совершения брака люди не устраивали никакой помолвки
по добровольному согласию. Но у каждого мужчины жена объявлялась неожиданно, и не потому, что она ему понравилась, что в обычае даже
у варваров, но потому, что того пожелала Феодора. И то же самое приходилось претерпевать женщинам. Зачастую она удаляла новобрачную из брачного чертога, оставив новобрачного в одиночестве лишь потому, что это ей не нравилось, как в ярости говорила она».
Феодора действительно считала институт брака святым и пеклась о его упрочении, иногда заставляя силой почитать священные узы. По словам одного историка, она также была «по природе склонна помогать женщинам, попавшим в беду». Сама пройдя через нужду и унижение, она пользовалась своим влиянием, чтобы облегчить участь падших женщин и актрис или же тех,
кто неудачно вышел замуж и с кем дурно обращались.
«Феодора радела и о том, чтобы придумать наказания для тех, кто грешил своим телом. И вот, собрав более пятисот блудниц, которые торговали собой, только чтобы не умереть с голоду, и отправив их
на противолежащий материк, она заключила их в так называемый монастырь Раскаяния, принуждая их переменить образ жизни.
Некоторые же из них ночью бросились с высоты и таким путем
избавились от нежеланной перемены».
К концу Феодориной жизни Севир именует ее «царицей, которая чтит Христа». Для Иоанна Эфесского она — «правоверная царица». Михаил Сириянин свидетельствует, что она заботилась ο мире церквей больше, чем муж,
и побуждала его работать в этом направлении. Умело двигая политические фишки, Феодора и Юстиниан сохранили единство империи и церкви.
29 июня 548 года Феодора умерла от рака. Память о ней для Юстиниана была священной, он имел обыкновение клясться ее именем, а те, кто хотел понравиться императору, напоминали ему о прекрасной и мудрой царице, которая «быв тут, на земле, его верной сотрудницей, молила теперь Бога о своем супруге».