Ольга Глебова-Судейкина и Анна Ахматова

Ольга Глебова-Судейкина. Забытое имя серебряного века

Утро хмурое, туманное. За окном мокнет в лужах недавно выпавший снег.

Но проснулась рано от каких-то посторонних звуков. И даже не сразу поняла, что это запели птицы. И не просто чирик-чирик, а конкретно, громогласно так, с достоинством и по-праву.

Птицы, птахи... Ассоциативная цепочка понеслась в глубины моего правого полушария, разукрашивая возникшие в голове весенние сады в бело-розовые цвета, добавляя запахи и эмоциональное волнение... Секундами позже подключилось и левое, неожиданно выдав не скворечник или пруд с лебедями, а легкую и изящную даму, окруженную птицами... И я поняла,- время! Время писать об Ольге Глебовой-Судейкиной.
Ведь именно ее друзья и соседи так и называли-дама с птицами (La Dame aux oiseaux).

Есть одна француженка, Элиан Мок-Бикер, фантастическая, на мой взгляд, женщина. Заинтересовавшись когда-то серебряным веком, она настолько погрузилась в его атмосферу, что почувствовав некую связь с теми людьми, стала собирать информацию, еще в 60-70-е годы доступную из реальных источников, то есть от людей лично знавших русскую эмиграцию первой волны, защитила диссертацию, публиковалась, в том числе ее работа об Ольге есть и на русском.

Так появилось самое полное и самое честное повествование о жизни дамы с птицами,  Ольги Глебовой-Судейкиной, талантливой, красивой, несчастливой...
Хотя, насчет последнего, кто знает. То, что ощущает сам человек, неподвластно знать никому. И что есть счастье-вопрос объемный и безответный, в котором позиция общепринятая не всегда приемлема к личностям незаурядным. А именно такой и была Ольга.

Ее любили, ей восхищались, дарили цветы, писали картины и стихи. Она была Музой многих талантливых мужчин-современников. Но тем не менее, в историю Судейкина вошла, в первую очередь, благодаря любви своей гениальной подруги-женщины.


Анна Ахматова в своей самой главной поэме, "Поэме без героя" написала о ней:

" Ты в Россию пришла ниоткуда,

О мое, петербургское чудо,

Коломбина десятых годов..."

Они были невероятно близки. Родство душ в ощущении мира, обоюдное чувство гармонии, тяга к прекрасному во всем, разносторонние таланты, подаренные природой этим двум уникальным женщинам, их совместный быт в Петербурге двадцатых, лучики счастья в царстве нищеты и разрухи,
Разлука, одиночество, боль-это уже у каждой свое.

Позже, Нина Ольшевская-Ардова, исследуя творчество Ахматовой, всячески пыталась узнать у еще живой Анны Андреевны об истинном положении дел в то время, об отношениях, Ольге, мечтах и планах.

-"Мы любили одного человека"-это все, что сказала Ахматова, тщательно оберегая дорогой внутренний мир от всеобщего обозрения и копания. Этим другим был Артур Лурье.

Но, по-порядку.

Маленькая девочка петербургских окраин, отец-служащий, не упускавший случая пропустить рюмочку, родная душа-брат, который погиб молодым, театральное училище, пытливый ум, красота, слово из другой эпохи, но тем не менее,- явная сексуальность, заставляющая мужчин останавливаться и оглядываться вслед. Театр, знакомство с талантливым художником тех лет Сергеем Судейкиным, гламурным эстетом,  любителем блеска и эпатажа.

Это была обоюдная страсть, накал эмоций, взрыв, опьянение, биохимический ералаш гормонов... все потеряло смысл. Только вместе. Она даже провожая его на вокзале, забывает о вечернем спектакле и садится вместе с ним в поезд.

Поезд приостановится у церкви, для венчания и еще год будет нестись заряжённый энергией влюбленности, с неистовостью почти театральных фантазий Сергея, воплощенных в нарядах и образах  Ольги,  чтобы вдруг резко затормозить и разъединить вагоны.




Она не поверит, как после года укутывания в шелка, приоткрывая или, наоборот драпируя ее волнующее тело, чтобы любоваться, наслаждаться, чудить с одеждами, показывать ее городу в непостижимых образах и нарядах, чтобы  восторженно писать ее портреты, ее сидящую, танцующую, театральную, разную,- как наступило все.
Вдруг, его дневник, а там эмоции и страсти, но уже не о ней, а о мужчине, друге семьи, модном и талантливом поэте Кузьмине.

Всеобщая "продвинутость" тех лет в отсутствии табу и, в том числе, отрыве сексуальном, какое-то предчувствие надвигающейся катастрофы, пир перед чумой, интуитивное ощущение, что если не сейчас, то никогда,- заставляло этих людей проживать несколько жизней за несколько лет.



Разводы, браки, вереница партнеров... Это все понятно, когда речь о процессах глобальных, но когда о своей, казалось бы самой-самой настоящей любви. О своем человеке...










Ей было больно, но она пыталась вернуть Сергея.
Тщетно.
Она будет любить его всю жизнь.
Он же откажется ей помочь, даже когда она будет голодать в военном Париже.

Зато выделит деньги на памятник потом.
Этот памятник, строгий элегантный крест, они поставят вместе с Лурье, два самых главных мужчины ее жизни.
А самая главная женщина даже о дате смерти узнает намного позже, свято веруя, что ее Ольга в Париже и у нее все хорошо.

Сто лет назад они, две петербургские богини, темноволосовая Анна и златокудрая Ольга на фотографии вместе в "Бродячей собаке"-художественном гнезде петербургской творческой молодежи.









На стенах картины Судейкина, на сцене Ольга Судейкина.
Она танцует иногда подражая Айседоре, с шарфом, экзальтированно, с полной отдачей.
Танец ей удавался на славу, она органически чувствовала музыку, ее пластичное тело кружилось в гармонии с мелодией.








Какие о ней тогда писали стихи! Федор Сологуб, Игорь Северянин, Велемир Хлебников, Георгий Иванов, Всеволод Князев.
Тот самый мальчик Князев, юный офицер, близкий друг Кузьмина, (а Кузьмин-близкий друг Судейкина... Этот безумный, безумный мир...)
Тот самый Всеволод Князев, который ровно 100 лет назад, в апреле 1913 года, застрелился в Риге из-за неразделенной любви к Ольге.

Верная Ахматова будет в последствии всячески нивелировать роль Ольги в этой страшной истории, возлагая основную ответственность за случившееся на плечи Кузьмина. Но останется рок слов проклятия брошенных матерью Кузьмина на похоронах в адрес Судейкиной.
И все пойдет кувырком...

А пока она увлеченно танцует, играет и делает куклы. Это ее милое увлечение позже позволит выжить в революционном Петербурге, когда они полуголодные будут делить вместе с Ахматовой маленькую квартирку, а Ольга работать на фарфоровом заводе и тоже делать кукол.
Танцовщиц, балерин, красоток. Ее куклы, к слову, отправлялись даже тогда зарубеж, в частные коллекции, несколько есть и в загашниках Русского музея и, как сказала вчера моей подруге, специально засланной в музей дабы сфотографировать кукол, главный администратор по экспозициям Русского,- будут выставлены для зрителей в мае.

Эта способность делать руками нестандартные вещи поможет Ольге и позже в Париже, по-сути составляя наравне с переводами, ее основной заработок.

В Париже ее спасали от хандры и депрессии птицы. Когда-то, оставленная кем-то из друзей на время отпуска клетка с двумя пичугами, вдруг перевернула творческое, а значит нестандартное мышление настолько, что без птиц она уже не могла совсем. Говорят, что моментами, количество пернатых в квартире у Ольги доходило до сотни. Она их всех знала, называла по именам, выпускала полетать, потом бегала и собирала по парижским скверам.




Обо всем этом франзуском периоде времени Ольги лучше всего написано у Элиан Мок-Бикер, о трудных годах, голоде, болезни и смерти в больнице в январе 1945-го.

Когда-то в Петербурге, они шли с Ахматовой после похорон Блока и Ольга вдруг, назвала число людей, которые когда-нибудь пойдут за ее гробом-четырнадцать. Так и случилось. Четырнадцать человек и почему-то запевшие в январе птицы...

Ее вообще считали ясновидящей. Неземной, нереальной, нездешней. Феей.

"Ольга Афанасьевна была одной из самых талантливых натур, когда-либо встреченных мною. Только в России мог оказаться такой феномен органического таланта; стоило Ольге Афанасьевне, как истинной фее, прикоснуться к чему-либо, как сразу начиналась магия, - настоящая магия людей, магия чувств и магия вещей, - вещи как бы зажигались внутренним огнем. Как фея, Ольга Афанасьевна имела ключи от волшебных миров, и ключи эти открывали невиданное и неслыханное; все вокруг нее сверкало живым огнем искусства".

Артур Лурье.

На ее памятнике-кресте в Сент-Женевьев-де-Буа под Парижем, кто-то тонкий душой, завязал элегантным бантом шелковый шарф.
Потертый, поченевший, выстоявший зимой, перенесший дожди, ветра и снег.

Я стояла, смотрела на этот шарф и понимала, что плачу...

В качестве иллюстраций использованы работы Сергея Судейкина,
фото из интернета и личного альбома автора.

ФЕЯ КУКОЛ.

В 1910 годы в Петербурге, а затем и в Петрограде, среди «прогрессивной молодежи» было модно: писать стихи; бывать в кабаре «Бродячая собака» (а когда «Собаку» закрыли – в ее преемнике, «Привале комедиантов»); быть несчастно влюбленным в одну из признанных в «Собаке» «петербургских красавиц». Это был очень узкий круг невероятных женщин: не всегда безупречно красивых, но необыкновенно обаятельных, умных и талантливых. Анна Горенко-Ахматова, Паллада Богданова-Бельская, Саломея Гальперн, Анна Зельманова-Чудовская – это были не просто женщины, но символы той эпохи. И даже среди них выделялась красотой, многообразием талантов, женским обаянием Олечка Глебова, по мужу Судейкина.


У Олечки Глебовой было классически правильное лицо кукольной красоты с фарфоровой кожей, огромные серые глаза, в глубине которых сияло, по выражению одного из современников, «священное спокойствие», роскошные светло-золотистые волосы, грациозное тело танцовщицы, безупречный вкус, многогранные таланты – она прекрасно рисовала, готовила, лепила, танцевала, делала кукол, вышивала, переводила стихи – и светлый, легкомысленный характер. В то время в богемной среде, душой которой была Олечка, было принято «жить для искусства» – то есть вся жизнь строилась как произведение искусства; шекспировская фраза «весь мир – театр, и люди в нем – актеры» принималась как буквальное руководство к действию. И Олечке это было ближе всего – ее жизнь, тесно связанная с театром, сама стала театральным представлением.

Ольга Афанасьевна Глебова родилась в 1885 году в Петербурге. Ее дед был крепостным, а отец, мелкий чиновник при Горном институте, любил выпить – маленькой Олечке часто приходилось разыскивать его по трактирам. У нее был еще брат, учившийся в училище Торгового флота, но в 1905-м (или 1906-м, точная дата неизвестна) он утонул во время учебного плавания.

Олечку с детства притягивал театр. В нем она искала спасение от своего скучного, грустного, несчастного детства. В 1902 году Ольга была принята в числе двадцати учеников на драматические курсы Императорского театрального училища. Преподавателем Ольги был известный актер Владимир Николаевич Давыдов, прославившийся исполнением ролей в постановках русской классики; у него же училась великая Вера Федоровна Комиссаржевская. Училище она закончила в 1905 году; в том году она принимает участие в четырех экзаменационных спектаклях: в грибоедовском «Горе от ума» играет роль Графини-внучки, престарелой кокетки, в пьесе С. Пшебышевского «Снег» исполняет главную роль Бронки – молодой женщины, обманутой мужем и лучшей подругой и в конце концов покончившей с собой, принимает участие в постановках «Детей Ванюшина» С. Найденова (играет Клавдию, дочь Ванюшина – пожилую, уставшую от жизни женщину) и «Прощальном ужине» Артура Шницлера (роль Анни). Как видно, Ольга, уже успевшая прославиться своей изысканной красотой, не боялась ни возрастных ролей, ни смены амплуа и была успешна и как лирическая, и как комедийная актриса.

После окончания училища Ольга Глебова была принята в труппу Александрийского театра – главного драматического театра империи. Она исполняла роль Ани в «Вишневом саде» Чехова и участвовала в комедии А. Косоротова «Божий цветник». Константин Варламов, известный комедийный актер, называл Олечку Глебову своей любимой ученицей; но в Александринке она не задержалась. Ровно через год Ольга перешла в труппу Драматического театра, который только что создала Вера Комиссаржевская. Режиссером Комиссаржевская пригласила Всеволода Мейерхольда, который надеялся в сотрудничестве с великой актрисой продолжить свои режиссерские эксперименты. Именно ради новых идей, творческих поисков Ольга Глебова так долго добивалась ангажемента в новый театр – пусть здесь ее ждали маленькие роли, зато она была в самом центре театральной жизни, играла на одной сцене с лучшими актерами Петербурга и общалась с самыми знаменитыми людьми искусства – Мейерхольдом, Николаем Сапуновым, Борисом Григорьевым, Сергеем Судейкиным… Последний стал ее судьбой.

Элегантный красавец Сергей Судейкин, декоратор и художник, член «Мира искусства», был в то время в большой моде. Его наперебой приглашали в лучшие дома, где он заслуженно пользовался репутацией светского льва, безнравственного и обаятельного, похитителя женских сердец. Он вел себя как заправский денди: вызывающе-изысканно одетый, Судейкин на светских раутах демонстративно цедил презрительные фразы и старательно делал вид, что ему все надоело. Однако ему все прощали – за несомненный талант и еще более несомненное обаяние. Он увлекся Ольгой Глебовой и стал за ней ухаживать; вскоре и она влюбилась в него без памяти.

В конце 1906 года Судейкину нужно было ехать в Москву. Ольга пришла на вокзал проводить его – и уехала вместе с ним, словно забыв, что в этот вечер у нее был спектакль. Когда через два дня Ольга вернулась, Вера Федоровна отказалась принять извинения и уволила Глебову из труппы.

Через пару месяцев Ольга и Сергей обвенчались в петербургской церкви Вознесения.

Перед свадьбой поэт и писатель Федор Сологуб, влюбленный в Олечку, написал ей – словно в предостережение – такое стихотворение:

Под луною по ночам

Не внимай его речам

И не верь его очам,

Не давай лобзаньям шейки, —

Он изменник, он злодей,

Хоть зовется он Сергей

Юрьевич Судейкин.

В первый год брака Ольга и Сергей не разлучались; их сильное взаимное чувство открыто демонстрировалось на публике. Судейкин обожал жену, боготворил ее, прилагал все силы к тому, чтобы сделать из нее настоящее произведение искусства. Олечка часто появлялась в необыкновенных, вызывающих платьях его работы и даже снялась в некоторых из них для открыток, став таким образом одной из первых русских манекенщиц. Во многом благодаря усилиям мужа Ольга быстро стала самой заметной женщиной среди тогдашней петербургской богемы. Красавица, умница, страстная и тонко чувствующая натура, она влюбляла в себя всех, с кем встречалась. Даже некоторая искусственность ее поведения, жеманство и неестественный, низко-колдовской голос не портили ее, а лишь привлекали к ней новых поклонников: они считали, что Ольга похожа на прекрасную куклу (в то декадентское время это было несомненным комплиментом), которая и в реальной жизни продолжает сценическую игру. Принципы «театральности жизни» были тогда широко распространены в среде просвещенной европейской богемы, и Олечка Глебова-Судейкина стала одним из ее символов. Однако, однажды вступив в эту игру, остановить ее она была не в силах. Ольга скоро стала заложницей собственных страстей.

В одной квартире с Судейкиными жил поэт Михаил Кузмин, друг Сергея. Однажды Ольга случайно обнаружила его дневник – и узнала, что ее мужа и Кузмина связывали не просто дружеские чувства. Кузмин по требованию Ольги был удален из дома. Однако вскоре Сергей признался ей, что уже разлюбил ее; более того, он сказал ей, что все время их брака – а прошел всего год, как они обвенчались, – он изменял ей, не брезгуя даже дешевыми питерскими проститутками. Ольга, чье чувство, в отличие от мужа, было действительно глубоко и серьезно, была буквально раздавлена… Но она смогла найти выход.

Не порывая окончательно с Судейкиным (их брак распадется только в 1916 году), но разочаровавшись в семейной жизни, Ольга вернулась на сцену, поступив в Малый театр Суворина. Произошло это вполне случайно: актриса Вадимова, работавшая в этом театре над главной ролью в пьесе Юрия Беляева «Путаница, или 1840 год», внезапно заболела. Алексей Суворин, давний поклонник Олечки Судейкиной (он опекал ее еще во время ее службы в Александринке), пригласил ее заменить Вадимову. После третьего представления, прошедшего с необыкновенным успехом, роль Путаницы окончательно осталась за Судейкиной, став одной из ее «визитных карточек». Ее Путаница декламировала, пела, танцевала, очаровывала и пленяла. В то же время эту роль исполняла в московском Малом театре знаменитая актриса Ольга Гзовская, но успех этой пьесы в представлении театралов того времени был связан только с Ольгой Судейкиной.

Благодаря этому успеху Ольгу приняли в труппу театра. За сезон 1910/11 года она сыграла во множестве пьес, в том числе в музыкальных спектаклях по произведениям Михаила Кузмина. В следующем сезоне она с блеском сыграла в новой пьесе Беляева, написанной специально для нее, – «Псиша», истории крепостной актрисы, с успехом сыгравшей в домашнем театре роль Психеи.

Помимо театра, у Ольги было много и других занятий. Она с увлечением лепила – даже Сергей Судейкин признавал несомненный скульпторский талант своей жены. Она делала кукол – большеглазые красавицы, танцовщицы, персонажи комедии дель арте были неуловимо похожи на свою создательницу; костюмы для своих кукол Ольга делала с необыкновенным вкусом и выдумкой из самых разнообразных материалов. Артур Лурье, оставивший об Олечке воспоминания, называл ее «феей кукол, феей кукольного царства». С неизменным успехом Ольга выступала в качестве танцовщицы – полонез, который она танцевала с самим Вацлавом Нижинским, прославился, а ее знаменитый номер «Русская» видели даже при императорском дворе. Она танцевала в «Лебедином озере» Чайковского и «Царице Таир» Тэффи, водевилях и пантомимах. Говорили, что иногда она даже – по примеру Айседоры Дункан – осмеливалась танцевать обнаженной. Ее выступления в известном кабаре «Бродячая собака», а затем в «Привале комедиантов» привлекали неизменный интерес публики. Она выступает там с танцевальными номерами и чтением стихов (по свидетельству современников, Ольга была лучшей декламаторшей современной поэзии), а в рождественском спектакле 1913 года исполняет роль Богородицы. В то же время Ольга делает модели для Императорского фарфорового завода и с блеском переводит с французского пьесы и стихи (что было особенно удивительно, поскольку сама она стихов никогда не писала), великолепно пишет акварелью и маслом пейзажи и картины на религиозные сюжеты, делает вышивки и картины в изобретенной ею «лоскутной» технике.

Удивительно, но при такой постоянной профессиональной занятости у Ольги была невероятно бурная светская жизнь. Она стала настоящей музой поэтов. В ее квартирке – «кукольном доме», по выражению современников, – бывали все тогдашние знаменитости, отдавая дань обаянию и талантам Олечки Судейкиной. В нее были влюблены Велимир Хлебников и Федор Сологуб, ей писали стихи многие поэты – Георгий Иванов, Игорь Северянин, Всеволод Рождественский… Анна Ахматова стала ее ближайшей подругой. Михаил Кузмин, несмотря на то что Олечка, хоть и невольно, дважды становилась между ним и его любовью, относился к ней с нежностью и постоянно посвящал ей стихи – она была одним из очень немногих женских адресатов его лирики. Их отношения – как творческие, так и личные – продолжались до самой ее эмиграции. По преданию, именно Олечке Александр Блок посвятил свое знаменитое стихотворение «В ресторане». Громкий скандал разразился, когда из-за несчастной любви к Олечке покончил с собой молодой поэт Всеволод Князев, юный красавец, возлюбленный Михаила Кузмина, – они даже планировали выпустить совместный сборник стихов под названием «Пример влюбленным». История этого любовного многоугольника легла в основу первой части «Поэмы без героя» Анны Ахматовой, где Ольга выведена под именем Путаницы-Психеи – по двум ее самым известным ролям:

Ты ли, Путаница-Психея.

Черно-белым веером вея,

Наклоняешься надо мной…

С Судейкиным отношения становились все сложнее. То он просил жену спрятать у себя его любовницу, которой угрожает ревнивый муж; то устраивает Ольге сцены ревности прямо на улице. В 1915 году Сергей бросил Ольгу, и даже вмешательство их друзей не смогло его образумить; вскоре они окончательно расстались. Тем не менее Судейкины продолжали видеться и даже появляться вместе на публике: на вечерах в «Собаке» Сергея часто сопровождали и Олечка, и Верочка – его новая любовь Вера Артуровна Шиллинг. Именно с Верой Шиллинг Судейкин покинул Петербург – в 1916 году он поехал в Крым, а на следующий год, узнав о революции, эмигрировал в Париж. Веру он вывез по паспорту Ольги, переклеив фотографию…

Сама Олечка оставалась в Петрограде. Ни мировая война, ни революция не остудили ее искрящегося легкомыслия. Она зарабатывала на жизнь продажей своих кукол, выступлениями на частных вечерах и гастрольными поездками. Уезжая на гастроли в Вологду, она пустила к себе жить на Фонтанку, 18 Анну Ахматову, которая тогда ушла от своего второго мужа, Владимира Шилейко. Когда Ольга вернулась, они стали жить вместе: Ольга в большой проходной комнате, Анна – в маленькой задней. Они часто лежали, каждая в своей комнате, и переговаривались через открытую дверь.

Любовь, их связывающая, звалась Артур Лурье. Композитор и музыкант, ученик А. Глазунова, он с 1914 года был близким другом Ахматовой. Именно Лурье «спас» Ахматову от Шилейко и продолжал нежно заботиться о ней даже в первые годы ее следующего брака с Николаем Пуниным. Вдохновенный бабник, Лурье быстро обратил внимание на Олечку Глебову. Некоторое время Лурье, по признанию Ахматовой, метался между двумя женщинами, не решаясь сделать выбор, а затем сошелся с Ольгой.

Это был редкий в жизни Ольги Судейкиной период спокойного счастья. Лурье заботился о ней, берег и защищал от ужаса, царящего на улицах Петрограда. Он работал в Наркомпросе и благодаря этому устраивал Ольге работу, заказы и паек. Он искренне восхищался Ольгой не только как красивой женщиной, но и как талантливым человеком – он высоко ценил ее музыкальность, изысканный, безошибочный вкус и тонкое художественное чутье.

Однако Лурье довольно быстро понял, что в СССР ему, и Ольге, и Анне делать нечего. Он долго уговаривал обеих женщин уехать с ним за границу. Анна отказалась, Ольга согласилась. Однако Лурье уехал первым – ему было проще выправить необходимые документы. В августе 1922 года он уехал в Берлин, где сошелся с Тамарой Персиц, старой знакомой Ахматовой и Глебовой. Вместе они переехали в Париж, где Лурье вскоре оставил Тамару ради Елизаветы Перевощиковой, в девичестве Белевской-Жуковской, которая, между прочим, приходилась внучкой великому князю Алексею Алексеевичу, двоюродному брату императора Александра III. Потом они переехали в США, где Лурье и скончался в 1966 году.

После отъезда Лурье Ольга продолжала жить с Ахматовой на Фонтанке, 18, а затем они переехали в дом 2 по той же улице – бывшие царские прачечные, где Судейкиной полагалась маленькая служебная квартирка как работнице Фарфорового завода. Ольга все чаще впадала в депрессию, думала о смерти… «Вот увидишь, Аня, – как-то сказала она Ахматовой, – когда я умру, от силы четырнадцать человек пойдут за гробом…»

В 1924 году ей все же удалось уехать. С одним чемоданом, набитым куклами и фарфоровыми статуэтками, Ольга отправилась в Берлин – якобы для организации собственной выставки. Ее звали к себе уже обосновавшиеся в Берлине Савелий Сорин с женой и Игорь Стравинский. Ахматова, в то время уже бывшая замужем за Николаем Пуниным, осталась в России.

В Берлине Ольга прожила полгода, зарабатывая деньги продажей своих работ. Как только ей удалось получить визу, она немедленно переехала в Париж. Ей было уже сорок лет.

В Париже Ольга Афанасьевна поселилась в небольшой гостинице «Прети» на улице Амели. Здесь вокруг нее тут же образовался своего рода «русский клуб», который охотно посещали бывшие петербуржцы. Ее личная жизнь была в таком же упадке, как и ее финансовые дела: многочисленные бессмысленные, недолговечные и глупые романы, о которых не было ни желания, ни смысла вспоминать. В глубине души она продолжала любить Сергея Судейкина – а он уже давно забыл про нее. Когда ему, благополучно живущему в США, рассказали, что Ольга бедствует в Париже, он патетически произнес: «Умоляю, не говорите мне об Ольге, я этого не вынесу!» – и тут же забыл о ней. Однако Ольга сама напомнила ему о себе: узнав, что Судейкин «женился вторично», не будучи официально разведен с нею, она пригрозила, что разоблачит его как двоеженца. Скандал удалось предотвратить только благодаря вмешательству Сорина, сумевшего как-то успокоить глубоко обиженную Ольгу. Через некоторое время супруги получили официальный развод.

С этого момента мужчины были словно вычеркнуты из жизни Ольги Афанасьевны. Их место заняли птицы, ставшие таким же неотъемлемым атрибутом ее жизни, как прежде были романы и ночные кутежи в «Собаке». Началось все с того, что Тамара Персиц, уезжая, оставила Олечке клетку с птицами. Потом ей подарили еще нескольких, стая росла, и постепенно Ольга оказалась в обществе нескольких десятков разнообразных птиц. В ее квартире у площади Ворот Сен-Клу одновременно жили до сотни птиц, которых хозяйка пускала свободно летать по двум крохотным комнатам ее скромной квартирки на восьмом этаже. «Люди больше во мне не нуждаются, поэтому я занимаюсь птицами», – говорила она. Все деньги, которые ей удавалось заработать, – а жила она в основном тем, что продавала вывезенные из России куклы или изготовленные на заказ вышивки, – она тратила на птиц. Жители ее квартала звали ее «La Dame aux oiseaux» – «Дама с птицами».

В своих птицах Ольга нашла и друзей, и необходимую ей, как воздух, любовь, и спасение от одиночества. Они стали главным в ее жизни. Именно из-за птиц Ольга перестала писать маслом: однажды, когда она рисовала, какой-то птенец уронил помет в ее палитру. Увидев в этом знак свыше, Ольга полностью перешла на «живопись иглой» – мозаичные вышитые картины, составленные из сотен разнообразнейших кусочков тканей.

Однажды, оставшись совершенно без денег, Ольга добралась через весь город к одному коллекционеру, чтобы предложить ему купить свою статуэтку – фигурку Богородицы. Она загадала, что, если продажа состоится, она посвятит свое искусство Богородице и впредь будет работать только над религиозными сюжетами. Статуэтку купили; Ольга сдержала слово. Она все реже и реже обращалась к светским сюжетам – только по особым поводам. Например, Савелий Сорин заказал ей вышить на диванной подушке недавно законченный им портрет герцогини Йоркской – будущей королевы Елизаветы II. Подушка вышла настолько удачной, что Сорин предложил Ольге выполнять подобные подушки-портреты на заказ для богатых американцев. Но она отказалась…

Ольга не рассталась с птицами, даже когда началась Вторая мировая война. Она нуждалась настолько, что была вынуждена подбирать окурки с тротуара и огрызки из урн, но тратила все заработанные деньги на драгоценное зерно для своих любимцев. Умереть с голоду ей не давали ее друзья, делившиеся с нею последним, что у них было.

Здоровье Ольги стремительно ухудшалось. Еще в СССР у нее обнаружилось воспаление почек, ив 1941 году произошел серьезный рецидив. Только врачебное вмешательство спасло ей жизнь – правда, ненадолго.

Вернувшись из больницы, Ольга снова все свои силы отдавала птицам. «Я должна была бы делать добро людям, но я бедна, больна, и потому я забочусь о птицах», – говорила она, словно оправдываясь. Не желая оставлять своих птиц одних, она не уходила из дома во время налетов. Только однажды, в сентябре 1943 года, она спустилась в бомбоубежище с двумя птицами и недоконченной вышивкой. Счастливый случай – именно в этот день в ее дом попала бомба. Ольга в ужасе, каким-то чудом смогла подняться по разрушенной лестнице в развалины своей квартиры – там всюду лежали обугленные трупики ее птиц… Нескольким удалось выжить, и они сидели на ветках деревьев рядом с их бывшим домом. Она звала их, но птицы словно не слышали ее. Как потом говорила Ольга друзьям, птицы словно винили ее в том, что она бросила их…

Ольга Афанасьевна осталась в одном халате, который был на ней; все ее имущество погибло в разрушенном доме. На это она не обращала внимания. Но от удара, которым стала для нее гибель ее птиц, она так и не оправилась. После бомбежки она с тремя птицами (третьим стал подобранный на улице раненый голубь) скиталась по знакомым. Как жертве бомбежки ей выделили в мэрии мебель из необработанного дерева, которую Ольга расписала яркими цветочными узорами. Она снова пыталась, как могла, отстроить свою жизнь, но сил уже не было. Она простудилась, заболела бронхитом. Ольгу Афанасьевну привезли в больницу, где она целую ночь пролежала в нетопленой палате с настежь распахнутыми окнами, и утром сбежала домой. Через три дня ее устроили в госпиталь Бусико, где она пролежала несколько месяцев, стойко перенося страдания. Ее навещают многочисленные друзья, с которыми она говорит о Боге. 18 января 1945 года она видит во сне, что в ее палату прилетают все птицы, которых она держала у себя; через некоторое время они улетели, и только одна белая голубка осталась рядом, а потом, взлетев, разбилась об оконное стекло. Ольга решила, что видела во сне свою смерть…

Недаром в последние годы ее считали ясновидящей. Сразу после полуночи Ольга Афанасьевна Глебова-Судейкина скончалась.

Похоронили ее на русском кладбище Сен-Женевьев-де-Буа. Гроб сопровождали всего четырнадцать человек – когда-то Ольга предсказала и это. Над ее могилой стоит белый мраморный крест, деньги на который дали Артур Лурье и Сергей Судейкин.

Теперь имя Ольги Глебовой-Судейкиной упоминают чаще всего в связи с Анной Ахматовой – как ее подругу, как персонаж ее «Поэмы без героя», забывая о реальной биографии ахматовской Путаницы-Психеи. Воспоминания о ней, написанные Артуром Лурье, практически неизвестны здесь, и имя ее все больше переходит из истории и памяти в литературу и предание. Предание о петербургской красавице, повелительнице кукол, фее птиц…

Стихи об Ольге Глебовой-Судейкиной

Ольга Глебова-Судейкина - актриса и первая жена знаменитого художника Сергея Судейкина. Этой женщине удалось разбить немало сердец, ей посвящали стихи знаменитые поэты Серебряного века. Мы собрали самые знаменитые произведения.

 

Глебова-Судейкина навеки вошла в историю русского искусства строкой Анны Ахматовой из «Поэмы без героя»:

Ты в Россию пришла ниоткуда,

О, мое белокурое чудо,

Коломбина десятых годов!

Что глядишь ты так смутно и зорко?

Петербургская кукла, актерка,

Ты, один из моих двойников.

К прочим титулам надо и этот

Приписать. О, подруга поэтов!

Я - наследница славы твоей.

Здесь под музыку дивного мэтра,

Ленинградского дикого ветра

Вижу танец придворных костей

По свидетельствам Анны Ахматовой, Федор Сологуб был влюблен в Ольгу Судейкину всю свою жизнь:

Какая прелесть Ольга Афанасьевна!

Припомнив повести Тургенева

Мы скажем, что душа у Оли - Асина,

Тиха, улыбчива, сиренева!

 

А это Федор Сологуб написал стихи перед свадьбой Ольги и Сергея Судейкина, которые выглядели как некий жест предостережения:

Под луною по ночам

Не внимай его речам

И не верь его очам,

Не давай лобзаньям шейки, -

Он изменник, он злодей,

Хоть зовется он Сергеи

Юрьевич Судейкин.

Ольга была одной из немногих женщин, которым Михаил Кузмин посвящал свои стихи. Он написал ей большое стихотворение, опубликованное в сборнике «Параболы»:

"А это - хулиганская", - сказала

Приятельница милая, стараясь

Ослабленному голосу придать

Весь дикий романтизм полночных рек,

Все удальство, любовь и безнадежность,

Весь горький хмель трагических свиданий.

И дальний клекот слушали, потупясь,

Тут романист, поэт и композитор,

А тюлевая ночь в окне дремала,

И было тихо, как в монастыре.

"Мы на лодочке катались...

Вспомни, что было!

Не гребли, а целовались...

Наверно забыла"

По мнению Лурье, Велимир Хлебников был безнадежно влюблен в Судейкину, но старался это никак не проявлять. В «Синих оковах», поэме о Сибири и Дальнем Востоке, именем Ольга, возможно, названа Судейкина:

Бывало, я, угрюмый и злорадный,

Плескал, подкравшись, в корнях ольхи,

На книгу тела имя Ольги.

Речной волны писал глаголы я.

Она смеялась, неповадны

Ей лица сумрачной тоски,

И мыла в волнах тело голое

Игорь Северянин посвятил Ольге два стихотворения, написанные с разницей в 18 лет.

Первое написано в 1913 году:

Поэза предвесенних трепетов

Весенним ветром веют лица

И тают, проблагоухав.

Телам легко и сладко слиться

Для весенеющих забав.

Я снова чувствую томленье

И нежность, нежность без конца...

Твои уста, твои колени

И вздох мимозного лица, -

Лица, которого бесчертны

Неуловимые черты:

Снегурка с темным сердцем серны,

Газель оснеженная - ты.

Смотреть в глаза твои русалчьи

И в них забвенно утопать;

Изнежные цветы фиалки

Под ними четко намечать.

И видеть уходящий поезд

И путь без станций, без платформ

Читать без окончанья повесть.

Душа поэзии - вне форм.

Второе стихотворение было написано в 1931 году, когда Северянин приехал в Париж и встретился с Ольгой в ее необычном парижском жилище:

Голосистая могилка

В маленькой комнатке она живет,

Это продолжается который год.

Та, что привыкла почти уже

К своей могилке в восьмом этаже.

В миллионном городе совсем одна:

Душа хоть чья-нибудь так нужна.

Ну вот, завела много певчих птиц, -

Былых ослепительней небылиц, -

Серых, желтых и синих - всех

Из далеких стран из чудесных тех,

Где людей не бросает судьба в дома,

В которых сойти нипочем с ума…

 

Всеволод Князев известен скорее своей ранней смертью и посвященными ему стихами, нежели своими произведениями. Он тоже был без памяти влюблен в Ольгу. Об этом говорят стихи, которые он открыто и тайно посвящал ей, - Коломбине. Естественно, что себя он видел в образе Пьеро:

Вы - милая, нежная Коломбина,

Вся розовая в голубом.

Портрет возле старого клавесина

Белой девушки с желтым цветком!

Нежно поцеловали, закрыв дверцу

(А на шляпе желтое перо)...

И разве не больно, не больно сердцу

Знать, что я только Пьеро, Пьеро?..

Георгий Иванов описывает в своей книге «Петербургские зимы» случайную встречу с Ольгой Судейкиной в 1924 году на Монпарнасе . Ее облик мгновенно вызывает в его памяти «Петербург, снег, 1913 год» - год, когда Всеволод Князев покончил с собой. И он посвящает этому воспоминанию следующие строки:

Январский день. На берегах Невы

Несется ветер, разрушеньем вея.

Где Олечка Судейкина, увы,

Ахматова, Паллада, Саломея.

Все, кто блистал в тринадцатом году -

Лишь призраки на петербургском льду.

Вновь соловьи засвищут в тополях,

И на закате, в Павловске иль Царском,

Пройдет другая дама в соболях,

Другой влюбленный в ментике гусарском.

Но Всеволода Князева они

Не вспомнят в дорогой ему тени.

Ни Олечки Судейкиной не вспомнят, -

Ни черную ахматовскую шаль,

Ни с мебелью ампирной низких комнат -

Всего того, что нам смертельно жаль.

 

Известно лишь одно стихотворение, посвященное Всеволодом Рождественским Ольге Судейкиной – «Эвредика». Впервые оно было опубликовано в 1921 году в журнале «Жар-птица» в Берлине, где одновременно была напечатана большая иллюстрированная статья посвященная Сергею Судейкину:

Вянут дни. Поспела земляника,

Жарко разметался сенокос.

Чаще вспоминает Эвридика

Ледяное озеро, кувшинки,

И бежит босая по тропинке

К желтой пене мельничных колес.

В соскользнувшем облаке рубашки

Вся она - как стебель, а глаза -

Желтые мохнатые ромашки.

Сзади - поле с пегим жеребенком.

На плече, слепительном и тонком,

Синяя сквозная стрекоза.

Вот таким в зеленом детстве мира

(Разве мы напрасно видим сны?)

Это тело - голубая лира -

Билось, пело в злых руках Орфея

На лугах бессмертного шалфея

В горький час стигийской тишины.

Эвридика, ты пришла на север.

Я благословляю эти дни.

Белый клевер, вся ты - белый клевер,

Дай мне петь, дай на одно мгновенье

Угадать в песке напечатленье

Золотой девической ступни!

Дрогнут валуны, взревут медведи,

Всей травой вздохнет косматый луг.

Облако в доспехе ратной меди

Остановится над вечным склоном.

Если вместе с жизнью, с пленным стоном

Лира выпадет из рук.

По материалам книги: Элиан Мок-Бикер «Коломбина десятых годов», перевод с французского языка, изд-во Грежбина, Арсис, 1993 г. Электронная версия.

 

1147 views