О гибели парохода "Ленин".

                                                                            (Эвакуация).

                                                                                               Чередой встреч, разлук, утрат

                                                                                                Шагает время на ходулях.

                                                                                                И, как в почетном карауле,

                                                                                                Годы скорбные стоят.

                                                                                                     В.А. Маковский

 Воскресным июньским утром 1941 года все те чувства, которые не дают человеку покоя: мелочная зависть, житейские обиды, лень неожиданно уступили расстерянности и страху. Началась война. Самое ужасное, что может быть для народа. Война захватила всех врас- плох. После договора о дружбе с Германией из газет исчезли пугающие сообщения о воен- ных приготовлениях Германии, зверствах немцев на захваченных территориях.

  Хотя совсем недавно на граждан, приехавших из Германии, набрасывались с вопросами:

-Светит ли солнце над Берлином? Можно ли греться в его лучах лицам не арийского про- исхождения? Открыты ли рестораны? Подают ли в них свиные отбивные?

-Солнце над Берлином светит только немцам, отбивные ныне готовят из евреев, а свиньи ходят в министрах!

-Где знаменитые немецкие писатели?

-Они на берлинской панели, а проститутки в министерстве  пропаганды Геббельса.

 После подписания пакта Молотов -Рибентроп такие шуточки могли дорого стоить болту- ну, и о немецкой угрозе забыли. Лето было в разгаре. В Одессе, на пляжах тёплого моря, нежилось человеческое стадо.

  И вдруг... вдруг тревога, настоящая, а не учебная, налёт авиации, пожары, сплошной дождь из пепла над городом, ослепительно ярко пылают зажигалки на крышах домов, льётся человеческая кровь, гибнут дети, женщины, родные, близкие, знакомые. Объявлена мобилизация. Она выхватила мужчин из домашнего уюта и рвала ту невидимую нить, которой женщины старательно привязывают мужчин к дому. Все в расстерянности: ведь от Чёрного моря до Северных морей Красная армия всех сильней, так как же фашисты решились на войну? Но радостно ухмыляются лишенцы:  скоро мы покажем жидам и коммунистам, где раки зимуют. Многие считали, что воспитали интернациoналистов, а оказалось, что еще обеими ногами завязали в предрассудках. Человек похож на кристалл. Стоит лучу осветить одну грань, как он засверкает внутренним светом, но стоит тот же кристалл осветить по другому, как он потухнет, как будто перед нами совсем другой камень.

 Одесса окружена врагами. В городе нет воды. Идут тяжёлые бои за водокачку. Со страхом и надеждой смотрят жители города на голубую гладь моря. Там, за синим горизонтом, спасение. С опаской ползут, вспарывая синий шёлк моря, сухогрузы, битком набитые жителями Одессы.

   Белых талонов-разрешений на эвакуацию Зина достала только два: на себя и мать. Маня не смогла получить такой талон. Мадам Жорно решила взять сынишку Мани -Марка с собой в эвакуацию.

  Причал. Маленький мальчик в тёмнокрасном пальто и малиновом берете сидит на корточ ках у самого края деревянного настила. Перед ним возвышался , громадный крутой борт сухогрузного судна “Климент Ворошилов”.

В узком водном пространстве между причалом и бортом судна болталась дохлая килька, сверкающая серебряным брюшком. Малыш пытается поймать её прутиком. В его детском ведёрке уже лежат две рыбки, которые он подобрал на берегу. Малыш увлечён рыбной ловлей и не обращает внимание на пёструю толпу людей, одетых по-дорожному, с чемо -данами, сумками, рюкзаками. Началась посадка на пароход. Мать бросилась к малышу.

-Марк, выбрось эту дохлятину из ведёрка. От бабушки не на шаг. Дай я тебя поцелую. Увидимся ли?

     Это Маня пришла проводить мать, сестру и сына в эвакуацию. Семён и Яков уже вою- ют. Связь с ними быстро оборвалась. Наступили минуты тягостного расставания. У трапа люди лихорадочно искали белые эвакталоны, пытались протащить родственников, но по- мощник капитана строго следил за посадкой и не допускал нарушений. Люди еще не знали, что этот деревянный трап- мостик между смертью и жизнью.Поднявшись на палубу, пассажиры, отыскав глазами родных, друзей, оставшихся на причале, тянули к ним руки, плакали и просили:

-Посмотри за моей матерью, навещай её ежедневно!

-Проверь, запер ли я дверь квартиры?.

-У меня в кладовке мочёные арбузы, можешь их взять. Ждите, мы скоро вернёмся! Мара, не смей кокетничать с солдатами!

-Наум, не ходи без шарфика!

 Всем было грустно, нo человек всегда верит в лучшее будущее. Многие рассказывали о зверствах фашистов, но мудрецы старики, которые помнили немецкую оккупацию Укра- ины, недоверчиво качали головами: -“Чепуха, мы немцев знаем!  Это народ культурный. Да и что мы плохого им сделали, наоборот, нам проще с ними говорить: ведь идиш- это диалект немецкого языка. Пожили при коммунистах, теперь поживём при немцах, будем торговать, ремеслинничать. Стрекозе тигр не опасен.”

-Маня, лучше ты поедешь, вместо меня. Я попрошу капитана разрешить такую замену. Не разлучит же он сынишку с матерью.

-Мама, я не собралась в дорогу, нет даже смены белья. Я пришла проводить Вас!

Маня помнила как галантно ухаживал австрийский офицер за её сестрой при оккупации Балты. Тайная мысль свила себе гнездо в её головке. А вдруг...

-Ничего, поедешь в чём есть.

-Мама, мы уже решили, что я дождусь отца из Молдавии. Поправится же, наконец, его сестра. Он должен приехать со дня над день. Мы позже получим эвакуационные талоны и догоним Вас.

-Что будет позже, неизвестно, а теперь надо ехать немедленно. Молодая женщина, а вокруг солдатня. Об отце моя забота. Я останусь!

Мадам Жорно подошла к капитану Петру Андреевичу Григоращенко, стоящему около трa па, видимо,  кого-то поджидая и напряжённо вглядываясь в небо. Капитан резко отказал Мадам Жорно в её просьбе. Он был чем-то очень озабочен и не слушал женщину.

Неожиданно из чёрного раструба радио раздался взволнованный голос:

“- Граждане! Воздушная тревога! Воздушная тревога! Скорее в бомбоубежище! Всем срочно покинуть корабль. Он является мишенью для врага!”

Толпа на причале замерла, затихла, дрогнула и кинулась в ближайшее бомбоубежище, ко -рабль опустел в мгновении ока. В полутёмном подвале люди жались к друг другу, с надеж дой поглядывая на бетонные балки перекрытий. Раздались глухие удары, запахло гарью. В углу заплакала маленькая девочка.

-Мамочка, мне страшно. Я боюсь!

Страшно было всем. Но вот наверху стало тихо, и голос диктора объявил:

“Отбой! Отбой!”

Все обрадовались этому ещё непривычному слову, ринулись из подвала и устремились на палубу корабля. Теперь никто не требовал эвакуционных талонов, и на корабль сели все провожающие. Теснота и скученность стала необыкновенной.Пассажиры постепенно ус- покоились и стали устраиваться. На нижних нарах было удобнее, чем на верхних, и за их обладание шёл спор: пожилые требовали их себе.

Кто-то споткнулся об трёхлитровую банку с вареньем. Банка покатилась и разбилась об металлический выступ. Запахло ароматом клубники. Сладкое варево растеклось на прохо- де. В полумраке трюма его разнесли по лестнице. Все чертыхались из-за прилипавших по- дошв, а старая женщина, хозяйка сладкого варева горько плакала. Она только что потеря- ла дом, растеряла близких, но банка варенья была последней каплей в горькой чаше. Или мы потеряли ориентиры в масштабах горя?

  На пароходе стоял невообразимый шум от множества голосов: в южном городе люди не стесняются друг друга, охотно делятся и горечью, и радостью, причём выплёскивая море эмоций.

 В проёме трюма появилась знакомая фигура капитана. Из рупора раздался его резкий голос:-“Враг близко. Он звуколовителями прощупывает море. Если он услышит Ваш шум, то нам всем грозит гибель. Следите за соблюдением тишины и спокойствия!”

  Все стихли, сразу вспомнив, почему они на судне и, наскоро разместившись, вышли из душного трюма на палубу.

     Маня решила, что без белья и в такой тесноте ехать невозможно, и поднялась на палубу, чтобы сойти на берег без согласия матери, но берега уже не было видно.

Крадучись, без традиционного прощального гудка, корабль покинул Одессу. Ласковое мо- ре, с детства манившее к себе одесситов, теперь казалось им мрачной бездной. А оно, как бы покрытое тончайшим тёмнозелёным покрывалом, которoе легко колыхали волны, было затаённо спокойным, казалось поджидающим жертву.

  Высокий моряк взял на руки Марка и, повернувшись в сторону берега, тихо запел:-

                                      Прощай, любимый город!

                                      Уходим нынче в море.

                                      И ранней порой,

                                      Мелькнёт за кормой,

                                      Знакомый платок голубой.

Пассажиры знали эту песню. Они подхватили её в полголоса, и она легко и свободно раз- неслась по палубе, успокаюваще действуя на людей, переживающих недавно горечь бегства из родного города.

 Песня спета. Седой старик запел другую песню:

                                      Нет сил больше сносить этот гнёт,

                                      Позор и мученье народа!

                                      Отчаянно сердце больное зовёт:

                                      Домой! Настало время исхода!

                                      Милей и прекрасней не знаю я слов:

                                      Я дома! Я дома! Свобода!

Никто не знал этой песни, не понимал  смысла ее слов, и старик пропел её в полном одиночестве. Внезапно шум машинного отделения резко ослаб, корабль уменьшил свой ход, пассажиры заволновались. Капитан объявил: -  “Сломалась одна из паровых машин. Сейчас идут работы по устроению аварии, авария небольшая. Прошу соблюдать тишину, не толпиться у машинного отдедения, не давать советы - полное спокойствиие!"

 Но как одесситу быть спокойным, когда на корабле всего две паровых машины, а одна уже сломалась? Они понимающе прислушивались к мерному стуку поршней и нюхали воздух из машинного отделения, пропахший мазутом.

Кто-то из пассажиров заметил на горизонте большое пятно, которое увеличивалось, и вскоре пассажиры поняли, что их тихоход доганяет корабль. Но чей? Раздалась команда:-“Все на палубу! Нас догнал флагман одесского пароходства корабль “Ленин”.

Это был белоснежный красавец, гордость одесского пароходства. Корабли подошли вплотную к друг другу. Пассажиры стали переговариваться. Многие нашли своих друзей, родственников. Они радовались неожиданной встрече. Встреча седого старика, который находился на пароходе “Ленин” с дочерью и внуками, ехавшими на сухогрузе “Климент Ворошилов”, привлекла внимание многих. На пароходе “Ленин” было гораздо комфортабельнее, чем на наскоро переоборудованном сухогрузе.

 С помощью пассажиров дочь с детьми перебралась на флагманский пароход. Старик долго благодарил помогавших им пассажиров.

      Белоснежный красавец вскоре прибавил ход и скрылся в темноте наступившего вечера. Наступили сумерки третьего дня путешествия. Краски моря погасли, оно стало чёрным, но звёзды горели ослепительно ярко, предательски освещая корабль. Пассажиры разошлись по нарам, волнение от встречи с земляками улеглось. Подкрался сон.

Мощный взрыв разорвал ночную тишину.”Что это?”-встревожились пассажиры и вскоре услышали вопли людей, полные смертельного ужаса, безысходного отчаяния. На воде уди вительно далеко слышно. В проёме трюма появилась фигура капитана:-“Спокойно товарищи! У нас всё в порядке! Тонет “Ленин”. Я получил от него радиограмму, мы идём к нему на помощь. Мы готовим к спуску спасательные лодки. Вы тоже можете нам помочь. Бросайте в воду всё, что издали видно и может продержаться на поверхности хоть несколько минут. Годятся даже наволочки. Тонущий тянется к соломинке. Он не должен терять веры в спасение. Мы тогда его сможем подобрать. Сейчас июль -вода  теплая!” 

 Вскоре можно было разобрать отдельные мольбы о помощи: -“Откройте дверь! В каюте  дети! Отдайте спасательный круг ребёнку! Спасите, тону!”

   Старики, женщины, дети в воде: растерянные, жалкие. Они быстро теряют последнее теп ло в безбрежной чернильной темноте ночного моря. А море невозмутимо: ещё немножко, и оно проглотит свою жертву. Последний вздох, но вместо живительного воздуха, смертельная жидкость, вызывающая рвоту, выворачивающая душу. Судорога сводит тело, и ра зум гаснет от боли. Минут через тридцать крики прекратились, наступила гробовая тишина. Пассажиры поняли, что она означает. Спасти удалось немногих. Мокрые, полураздетые,  они дрожали от пережитого смертельного ужаса и горя потери близких. С робкой надеждой они искали среди спасённых своих родных и, не находя, безyтешно рыдали. А мрачные тёмные горы воды поглощали последние признаки разыгравшейся трагедии близ уютных берегов Крыма.

По иронии судьбы, старик, который пригласил свою дочь и внуков к себе на пароход, спас ся, а его дочь и дети погибли. Старик плакал. Его почерневшая на солнце голова, окружённая венчиком седых волос, мерно раскачивалась: -" Я убийца, помогите мне покончить с собой,  я убийца! Я пригласил их на этот погибший корабль!"

Спасённых с лицами бледными, как брюхо камбалы, и глазами судаков, выброшенных штормом на берег, разместили на нижних нарах и укутали в платки и одеяла.

У последнего скряги дрогнуло сердце при их виде.

А сухогруз полз по морю вперёд и вперёд. Его пассажиры каждую минуту ждали повторе- ния трагедии. Море таило в себе подводные лодки противника, мины, воздух был опасен налётом авиации. Запасы продуктов подходили к концу. Очень мало воодушевила пасса- жиров лекция врача, о том, что человек может быть без еды неделю, а морской воздух очень полезен.

   Наконец, “Климент Ворошилов” благополучно вошел в Цемесскую бухту. Пассажиры вышли на набережную Новоросийска. Море было неспокойно. Волны то набегали на берег, то откатывались назад,шурша песком.

Ветер крепчал. Вскоре на гребне волн закрутилась кипящая пена, как на мясном бульoне. Начался штoрм. Долго стояли люди на берегу моря, еще не веря, что оно отпустило их из своего плена. В ушах ещe стояли крики тонувших. Радость спасения омрачалась горечью утраты. Из чёрного раструба paдиo, прикрепленного к столбу, послышалась грозная мелодия нового марша:

                                           Пусть ярость благородная

                                           Вскипает, как волна!

                                           Идёт война народная,

                                           Священная война...

                                                    Гнилой фашисткой нечести

                                                    Загоним пулю в лоб.

                                                    Исчадью человечества

                                                   Сколотим крепкий гроб.

Вперёд вышел мужчина в форме моряка, который пел песню на руках с Марком.:-“Товарищи! Слезами не вернуть погибших. Раны заливают йодом, а не слезами.Мы обязаны отомстить врагу за смерть наших близких. Клянёмся в вечной ненависти к врагу, клянёмся, что никогда он не будет знать от нас пощады, клянёмся, что за одну погубленную жизнь он заплатит тысячью своих жизней. Это страшная, но справедливая клятва! Враг поднял руку на беззащитных!”

-Клянёмся! - грозно пронеслось над толпой. И испепеляющая ярость охватила людей.

 А на дне Чёрного моря водолаз и сейчас может встретить на  месте гибели парохода колыхающиеся трупы детей, женщин, стариков -участников жуткой катострофы. Говорят, что серовород, скорпившийся на дне этого моря, является хорошим консервантом. И этот страшный могильник вечно взывает ко мщению! Души  погибших не упокоятся пока не будет исполнения клятвы мщения.