Библиотека и «электронная революция»: к осмыслению социокультурного кризиса начала XXI столетия

 

Библиотека и «электронная революция»:

к осмыслению социокультурного кризиса начала XXI столетия

 

Всякое развивающееся знание – включая и знание библиотековедческое – всегда будет неполным и застигаемым врасплох «накатами» исторических и жизненных обстоятельств, если оно не располагает достаточной теоретической и философской оснащенностью и потому лишь вынуждено подстраиваться к этим, казалось бы, внезапно нагрянувшим обстоятельствам. Так что необходима некоторая – хотя бы в самых нестрогих и предварительных разработках – философия современной библиотеки, принимающая в расчет важнейшие технологические, социальные и духовные характеристики нынешнего мiра, включая и Россию.

Недостаточная компетентность властей в отношении всего неразрывного блока  Науки-Образования-Культуры и наблюдаемое в последние годы снижение интеллектуально-духовного уровня огромных пластов нашего общества лишний раз свидетельствуют о том, сколь насущна такая философская работа, пытающаяся обобщить весь комплексный опыт сегодняшних социогуманитарных знаний.

В этом сугубо начальном, предварительном рассуждении я позволил бы себе обозначить, по крайней мере, три последующие теоретические позиции.

 

1. Электронная революция / социальная контрэволюция[1]

 

Чтобы понять уникальный и незаменимый статус библиотеки именно в нашу эпоху, требуется осмыслить, по крайней мере, некоторые определяющие черты эпохи – черты ее технологического, социального и духовного своеобразия.

Во всяком случае, можно было бы обозначить нашу эпоху как эпоху беспрецедентной революции интеллектуальных и материальных производительных сил на качественно и беспрецедентно новой основе – на основе электронных технологий, когда информация, сохраняемая и мгновенно передаваемая  посредством электронных импульсов, становится основным и во многих отношениях определяющим богатством и могуществом общества. Электронная революция в области производительных сил несет в себе огромные и многозначные сдвиги в сферах социальности и сознания. Эти сдвиги касаются и социальной организации, и новых эвристик мышления, и новых форм повседневного общения между людьми[2], и даже самих новых горизонтов культуры. Действительно, поисковые системы, онлайн-библиотеки, обеспечивающие широкий (в частности, и бесплатный) доступ к  книгам и рукописям, нуждающимся в особом режиме хранения[3], – всё это создает беспрецедентные возможности приобщения огромного числа людей к подлинной культуре. Вопрос только в том, какого рода информационных продукт запрашивается тем или иным конкретным пользователем[4]…

Да и кроме того, эвристика эвристике рознь. Электронная революция внесла неоценимый вклад в современный опыт приумножения, сохранения и творческих перестроек наших знаний. Однако побочным продуктом этого процесса оказывается антиэвристика взлома баз данных и денежных депозитов, рассылки компьютерных «червей»…  

И здесь – коль скоро речь зашла об электронной революции в современной культуре –  самое время обмолвиться несколькими словами о природе революций. Многие революционные события в истории человечества предопределяли собой великие и благоприятные сдвиги долговременного порядка (напр., в сферах технологической, социо-экономической, правовой, общекультурной, религиозной и т.д.).

Однако в кратковременных перспективах истории революционные ломки – вещь весьма болезненная и подчас непоправимо драматичная. Взрывая основы старой, устоявшейся, хотя и внутренне ослабевшей жизни, взрывая ее институты и смыслы и не успевая создавать новые традиции, – революционные ломки приоткрывают и высвобождают  огромные и глубокие залегания «коллективного бессознательного», высвобождают и выводят наружу целые пласты архаических ментальных структур: иждивенчество, жажду передела благ  и уравнительной «справедливости», мстительные страсти[5]… Русская литература прошлого столетия (как критики или печальные ироники «Великого Октября», так и его апологеты – весь спектр нашей словесности от Ивана Бунина до Александра Серафимовича) подробнейшим образом описала весь этот круг явлений.

Развитие современных производительных сил вызвало к жизни многомиллионные пласты духовного люмпен-пролетариата, ставшего объектом и социального, и культурного отчуждения.

Действительно, если говорить об отчуждении, – миллионы и миллионы нынешних людей рождаются, живут и умирают, будучи объектами, по крайней мере, двойного отчуждения:

- отчуждения социального (они в той или иной мере вытеснены из материального и интеллектуального производства[6], хотя общество и способно до поры до времени обеспечить эти новые массивы по большей части вынужденных бедняков или социальных маргиналов некоторым минимумом «хлеба и зрелищ»[7]),

- отчуждения культурного (я бы сказал даже жестче: отчуждения когнитивного).

И вот на этом последнем типе отчуждения – именно с точки зрения библиотековедческой – стóит остановиться подробнее.

Культура предшествующей эпохи (по Маршаллу Мак-Люэну – культура «гуттенберговской галактики», по Юргену Хабермасу – культура «модерн-проекта») имела в своей основе опыт работы с бумажной книгой и связанный именно с бумажной книгой опыт картезианского самоанализирующего и саморазвивающегося знания. На этой культуре бумажной книги-кодекса (как правило, светской)  строились и наука, и поэзия, и образовательные процессы. Причем последние касались не только культурных элит, но и широких масс: объяснить грамматическое правило, доказать теорему, описать (хотя бы даже самым поверхностным образом) причинную связь явлений и событий в естествознании или в истории, показать последовательность тем и событий в литературном тексте, – все эти навыки в той или иной мере усваивались даже хорошими учениками средней школы.

Но вот пост-модерная культура, электронная культура оперирует en masse не столько саморазвивающимися понятиями и смыслами, сколько комбинаторикой образов, подчас случайных ассоциаций, острых и далеко не всегда продуманных парадоксов… Короче, принуждающая логика (которая также может иметь свои провалы и тупики) теснится произвольной комбинаторикой. Тем самым отчасти подрывается и логическая основа мыслительных способностей человека[8]. Не факт, не доказательство, но произведения в жанре «фэнтази» с их несдержанным авторским произволом выглядят как бы эмблемой этой новой электронной массовой культуры. Произвольные «фэнтази» – через компьютерные игры – входят как бы в самую сердцевину этой отчужденной от самой себя культуры.

12 лет занятий с аутичными детьми укрепили меня в этом мнении: подлинная жизнь электронного аутиста – его владычество в мiре компьютерных «фэнтази»: он взрывает виртуальные зáмки и сбрасывает в пропасти виртуальные машинки, уничтожает неугодных ему виртуальных человечков; здесь, в этом владычестве – его главная и подлинная жизнь. Жизнь же в мысли и во плоти воспринимается им как некая досадная помеха, возмущающая его виртуальный мiр и виртуальный «покой». Дело доходит до ненависти к реальной окружающей жизни – особенно у тех детей, которые не получили потребную им меру внимания, заботы и любви. Возможно, здесь кроется одна причин участившихся в последние годы случаев немотивированных, в том числе и  серийных, убийств и демонстративных групповых избиений, совершаемых школьниками и студентами.

Может быть, со временем эта электронная революция, преодолев свои отчуждающие издержки, раскроет перед множеством людей новые горизонты не только интуитивного, но и рационального познания. Но сегодня этими плодами электронной революции способны пользоваться лишь немногие. По глобальному счету – тысячи среди многих миллионов. А огромные массы людей погружаются в сети поверхностного электронного общения. Социальное иждивенчество дополняется интеллектуальным и информационным.

Таким образом, из мiра нынешнего культурного люмпена уходят и книга-кодекс и – одновременно – живой другой человек. А современная библиотека оказалась лицом к лицу с кризисом социокультурного, психологического и когнитивного отчуждения.

В горизонте сегодняшнего дня противостояние библиотеки объективным силам человеческого отчуждения и оскудения (в частности, и у нас на Руси) кажется почти что проигранным. Однако, на мой взгляд, у библиотеки есть свое вечное теперь, которое так или иначе востребуется не только и даже не столько сегодняшними, сколько, как мне кажется, завтрашними поколениями человечества. Если, конечно, как говорили древние мудрецы,  «будущее будет». 

 

2. Статус книги

 

Исторически, вся библиотечная реальность, всё библиотечное строительство последних веков строилось вокруг бумажной книги-кодекса. И особенно – в пост-гуттенберговскую эпоху – в печатном ее варианте.

И поныне книги-кодексы, как были, так и остаются золотой валютой мiровой и отечественной культуры. Сегодня они более долговечны, нежели книги на электронных носителях, менее зависимы от сбоев или капризов энергосетей или от компьютерных диверсий.

Но это не всё. Работа с книгой на современных электронных носителях вполне достаточна для общего ознакомления с предметами нашего интереса или наших исследований. Однако для тонких культурно-исторических исследований (источниковедение, археография, история искусств, книговедение, библиотековедение, музеология…)  нужны именно книжные оригиналы[9]. Да и как оцифровывать и возобновлять на электронных носителях образцы уникальных старых или редких книг, не имея под рукой оригиналов?

Но и это не всё. Важность сохранения и развития современной культуры библиотечного (как, впрочем, и архивного, и музейного) дела, включая работу и с традиционными, и с электронными носителями, входит в состав необходимых предпосылок познания самого феномена человека.

Еще Блаженного Августина поражало таинство человеческой памяти: таинство собирания человеческим мышлением разрозненных свéдений, воспоминаний, образов и идей, а также мгновенных, поражающих наше сознание сцеплений и связей между ними[10]. Тех самых «нелинейных» и подчас парадоксальных сцеплений и связей, на которых и строится подлинное интеллектуальное творчество.

Труды библиотекарей, архивистов, информатиков, психологов, нейрофизиологов и компьютерщиков последних десятилетий немало сделали для понимания этого таинства. Однако важно иметь в виду, что эти тáинственные сцепления и связи – не просто информационны. Они и духовны: они выстраиваются и питаются не просто информацией, но и смыслами, глубокими и творческими страстями, мудростью – всем тем, без чего нет ни науки, ни искусства, ни правосознания, ни религиозного опыта.

Мiр современных знаний и – шире – мiр познания как такового, не может быть сведен к утилитарно-прикладным тематикам и задачам. То, что воспринимается обыденным сознанием как «бесполезное», может оказаться (да нередко и оказывается!) необходимой предпосылкой и функцией не только чисто познавательного, но и социального опыта[11]. Действительно, чтó бы представляла собой человеческая жизнь без таких – с обывательской точки зрения – «бесполезных» вещей, как философия, богослужение, искусство, самоценный мiр детства, игра, рекреация? То, что третируется как бесполезное, на самом деле – именно как высшее познание – оказывается в числе предпосылок нормального развития; за недооценку этих предпосылок экономика, социальность и государственность расплачиваются надломами и распадами[12].

И сами пространства библиотеки – в сочетании ее традиционных и современных навыков и функций – являются необходимой для человека, общества, государства школой такого высшего познания. Познания приумножающего и обновляющего. Познания, которое противостоит силам отчуждения и энтропии[13].  

И вот на чисто человеческих сторонах современной библиотечной деятельности мне бы и хотелось остановиться особо.

 

 

 

 

3. Человек – Книга – Человек

 

В предшествующей главке я попытался показать, кáк в библиотечном пространстве человек невольно припоминает самого себя и кáк противостоит библиотека современным процессам культурного и когнитивного отчуждения. А теперь коснемся вопроса о противостоянии отчуждению социальному.

Со времен античности, когда стали создаваться первые публичные библиотеки, библиотека стала местом Встречи. Местом Встречи Человека и Книги. Один на один. Но с этих же седых времен библиотека развивала в себе другую, подспудную функцию: она оказывалась местом Встречи Человека и Человека в связи с Книгой[14]. Люди не могли не обсуждать прочитанное и осмысленное.

На моей памяти – полуподвальные «курилки» Ленинской библиотеки и Фундаментальной библиотеки по общественным наукам (прежняя ФБОН им. В. П. Волгина АН СССР, куда я поступил на работу в 1964 г., – прямая предшественница нынешнего ИНИОН РАН). В полумгле, в едком табачном дыму люди – уже почти как свободные люди – обсуждают волнующие их проблемы философии, религии, социальности, истории и по-шестидесятнически пытаются соотносить эти проблемы с ортодоксией тогдашней «марксистско-ленинской» идеологии». Разговоры такого рода были небезопасны: повсюду маячили недобрые уши. Старые библиотечные друзья (мир их праху!) рассказывали мне, что библиотечные «курилки» нередко навещались полупрофессиональными доносчиками еще с тридцатых годов.

Но потребность Человека в Книге, а через Книгу – более глубокая и зрелая потребность Человека в Человеке  всё же брала свое. Система отношений Человек-Книга-Человек перемогала внутреннюю зашоренность и внешние страхи.

Так или иначе, вопреки всем репрессиям и страхам, библиотека оказывалась очагом собирания распадающегося человека, общества, государства, – собирания не через силы внешнего принуждения, но через длительные, негромкие, но проникновенные процессы интеллектуально-духовного общения.

Сказанное выше касается жизни интеллигентской, элитарной. Но была и еще одна памятная мне форма библиотечной жизни. Библиотечные заведения – клубные, районные, детские – также были частью процесса непринудительного собирания народа: «вечера самодеятельности», встречи с писателями, читательские конференции, выставки детских рисунков – всё это было неотъемлемой частью собирания народной жизни.

Ныне изменился весь технологический строй и народной, и библиотечной жизни. Через Интернет и электронную книгу Книга сама приходит к Человеку в дом, в общественный транспорт, в мiр дачного, туристского или санаторного отдыха.  Число читательских посещений библиотек у нас в России резко сократилось. Однако показатели читательских посещений в Соединенных Штатах, в Канаде или в Китае говорят как раз об обратном. Дело здесь не только в потребностях библиографических консультаций и подсказок или в громоздком «парке» сопутствующей и справочной литературы и каталогов  (не говоря о современных информационных услугах), которые предлагает читателю современная библиотека. Дело также и в том, что противостоящая силам современного социального и психологического отчуждения человеческая потребность Встречи, потребность обмена мыслями и впечатлениями остается неупразднимой. И в этом смысле библиотечное общение – как неформальное, так и организованное (выставки, презентации, конференции, круглые столы, литературные, кинематографические и музыкальные вечера и т.д.) – объективно противостоят столь характерным для нынешней жизни мертвящим силам склеротизации, отъединения, отчуждения.

В этом смысле присущая именно библиотеке система общения Человек-Книга-Человек оказывается необходимым моментом той демократической интеграции, того долговременного демократического собирания общества и государства, без которых  и общество, и государство обречены на внутреннее омертвение и распад.

Слов нет, системы разделения властей, многопартийности, парламентарного и муниципального представительства, строящегося на разветвленном гражданском обществе, – необходимые моменты самосохранения и демократической эволюции современного общества..

Но вот эволюция эта невозможна без существенных культурных гарантий: без культуры осмысленного повседневного общения, без богатства интеллектуальных и культурных ассоциаций, без дискурсного взаимодействия, без уважительного и благожелательного диалога[15].

Но помимо библиотеки, помимо современных форм профессиональной и научно-общественной организации библиотечного и – шире – книжного дела выучиться этим премудростям, на мой взгляд, невозможно.

Библиотека – именно в современной ее специфике и современном ее понимании, – повторяю, противостоит мертвящим силам беспамятства и отчуждения. И – возможно даже – находится на переднем крае этого противостояния. Ибо нет человека без Книги, нет культуры, общества и государства без Книги. Безотносительно к проблеме конкретных форм и технологий бытования Книги в истории.

 

*

Окончу тем, с чего начал.

Противостояние научно-гуманитарной культуры «накатам» психологического, социального и политического неоварварства есть одна из констант истории последних веков. Но в том тексте, который предложен читателю, мне хотелось бы обосновать мысль, что в уникальных условиях последних десятилетий проявляется особая роль именно библиотеки в этом противостоянии. Легко соглашусь с мыслью, что жизнестроительная миссия библиотеки в современном обществе – сама по себе – недостаточна. Но, тем не менее, она необходима.

 

Декабрь 2012.