ВИРТУАЛЬНАЯ РУСЬ

Глава 1. Введение. 

Хорошая книга 

Глава 2. СОБОРНЫЕ МЫ

В одном из недавних своих интервью замечательный и не побоимся сказать великий режиссер Марк Захаров поделился одним своим наблюдением. Он заметил, что, когда у Нас, коллективного Нас, то есть у россиян и России, нет врага, нам на душе делается неспокойно, тревожно. Как было, например, в период недолгой дружбы с Америкой. Ну не было в тот период гармонии ни в стране, ни в душе, не смотря на все попытки демократов-либералов создать иллюзию оной. И наоборот: когда враг появляется, наступает умиротворение, успокоение. Враг есть – значит все в порядке, гармония восстановлена. Как например, прямо сейчас. И почти всегда в отечественной истории. За исключением редких периодов умиротворяющего несовершенства.

               Эту поразительную в своей простоте и пронзительности мысль – о том, что только когда у России есть враг, в русской душе наступает покой – возможно, была высказана немного другими словами, интервью было телевизионным, цитируем по памяти и по ощущению сказанного, но суть размышления Марка Анатольевича была именно такова.

               Так то оно так. И безусловно так. Но почему так? Почему в этом вопросе мы так сильно отличаемся от всех прочих цивилизованных народов к числу которых себя – по праву принадлежности к той же самой культуре, что Чехов, Чайковский, Менделеев, Дягилев и другие великие русские – себя причисляем? Ведь ни англичанам, ни французам, ни чехам, ни даже супостатам американцам, для ощущения гармонии – и индивидуальной, и коллективной – враг вовсе не нужен. А мы в этом – отнюдь немаловажном – вопросе среди всех народов, которые перемещают еду в рот с тарелки с помощью ложки и вилки, почему-то одни одинешеньки!

Выскажем еще парочку наблюдений, одно из которых было сделано одним, а другое другим автором настоящей заметки. В бытность СССР с его однопартийной системой в СССР была двухпартийная система. Со всеми ее характеристическими чертами. Отличие же двухпартийности отечественной от двухпартийности западной состояло в том, что вторая партия находилась вне пределов страны. Не будучи при этом правительством в изгнании или группой воинствующих диссидентов, каким-нибудь Герценом с Огаревым или аятоллой Хомейни.  А знаете кто был второй партией в Советском Союзе, которая не давала разгуляться до полного беспредела партии коммунистов как внутри, так и вне Эпицентра Социализма? Американский конгресс.

И второе сермяжное наблюдение. О том, что лагерная терминология (соцлагерь при большевиках, весь новояз сегодня) из десятилетия в десятилетие, не смотря не только на смену правителей, но даже на смену общественных строев, возникает из-за того, что у нас лагерная душа. Ведь что такое лагерь? Это когда тебя коллективно охраняют снаружи. И снаружи же ограничивают твою свободу сторожевыми вышками. Когда “шаг вправо шаг влево стреляю” говорит кто-то другой, а не ты себе сам. Вот почему для россиян человек Запада, для которого ответственность индивидуальна, является своего рода сторожевой службой. Отсюда все “права наций на самоопределения вплоть до выхода из СССР” (в бытность СССР) и Управляемые Демократии после распада СССР. На кой нужны были бы имитации демократии и Сталинские конституции о всеобщем счастье в разгар Террора, если бы показывать их приходилось только СОБОРНЫМ НАМ С ВАМИ, которым они, занесенные с вражьего запада, и даром не нужны, и в которых можно только верить, а выразить словами или понять умом чего мы делаем и что мы ценим, по определению Тютчева, немыслимо?

            В действительности все эти три приведенные наблюдения являются, можно сказать, почти что одним. И суть его, триединого, заключается в том, что вместо индивидуальной души МЫ строим коллективную душу. Вместо индивидуальной ответственности – которую требуют и десять заповедей Христа, и все законодательства начиная с Юстиниана и Хаммурапи– коллективная ответственность мила нам. А при коллективной ответственности не столь важно, каков, например, конкретно ты сам. Ты можешь быть отпетым негодяем, мерзавцем, вором, даже убийцей. Главное не в тебе, а в массе народной, которая соборна и богоносна по сути своей. Даже если она вся, многомудрая и державноголосая, состоит из таких же как ТЫ – но разных и непохожих ТЫ, как продавцы на базаре, каждый из коих рекламирует свой товар на свой лад – она Святая, ибо имеет Коллективную Душу. Засим: ты читатель свят присно и вовеки веков что бы ни вытворял – до тех пор, пока являешься неотъемлемой частью отечественного населения. А ежели ты, лично и индивидуально, к примеру, негодяй, лжец, мерзавец, ворюга, прелюбодей -  так что ж? это вносит яркие колоритные краски в палитру общинных страданий и радостей – и не более. Мерзавец – в мире с коллективной, а не индивидуальной ответственностью – столь же необходимая часть гармонии нации, как праведник. А коли все эти пакостники все равно нужны нашей Соборной Палитре, так какая разница ты будешь искомым подонком или кто-то другой? Заповеди Библии, начинающиеся со слова “не”: не убий (шестая), не прелюбодействуй (седьмая), не укради (восьмая), не лжесвидетельствуй (девятая) не пожелай ничего чужого (десятая) в мире с соборной, а не индивидуальной ответственности выполняются на уровне общества, а не личности. И наказания за их невыполнения следуют приближенно, вроде того как отец, наказуя сорванца-сына, не думает о том, по какой ягодице попала розга. Вот почему вор и убийца на уровне личности в России как нигде в мире чувствует себя в безопасности и более того: предметом зависти и вожделений. Вот почему согласно проведенным в заре Третьего тысячелетия опросам самыми популярными в России среди молодежи профессиями оказались проститутка и рэкетир. Вот почему в живущем по понятиям электорате палач и жертва едины, а вор может находится в законе. И более того: даже если воруют все, прелюбодействуют все и врут все, в целом электорат оказывается праведным. 

В стране коллективной души блюстители общественной нравственности также не такие, как в других странах. Священник, к примеру, в такой системе явно недостаточен, ибо литургия никоим образом не приспособлена к коллективизации душ как в колхозе, ибо по самой своей природе имеет дело с индивидуальным грехом. Вот почему в Российской Империи совершенно естественно, как бы сами собой, возникли два высших института, которые являются заменителями и свода законов, и церкви: прокуратура и сыск. Обвинение в России, являющееся олицетворением и законодательства, и нагорной проповеди, ничего общего не имеет с защитой, никакой симметрии между ними быть не может. Это понял еще Петр Великий, человек интуитивный, сразу после прорубания в Европу окон понявший, что России не законодательства нужно (коего не учреждал, ибо правил указами что ну совершенно другая песня), а обвинитель, коий является Христом и Ликургом в одном лице. Вот почему все Генеральные Прокуроры – от Ромодановского до Скуратова – говорили о священности своей миссии. Люди народные, интуитивные, они понимали, что их служба – служение, а волеизъявление - миссия. То же и с тайной полицией. Функции Бенкендорфа, Ежова и Берии были совсем не теми же самыми, что скажем у главы тайной полиции при Наполеоне Фуке. Наши суперсиловики были и остаются обустроителями нации, они а не Курчатовы с Менделеевыми обустраивают Россию ибо им одним ведомо определение того, какая порода людей сорняк а какая злак. Благодаря усилиям “русской двоицы” прокурор-сыск – русская жизнь из века в век становилась подобной русскому полю, которое, как известно, радует не только русский глаз, но и русскую душу. При всем разнообразии того, что произрастает на нем.

И все же: при всех достоинствах упомянутых организаций – периодически возникает вопрос: а кто стережет стражу? Кто определяет заповеди, которыми живут заповеди определяющие? Ведь если вдуматься, то и Бенкендорф, и Берия, и Ромодановский, и Скуратов были для Руси своего рода Христами, ибо они своим разумением, своим чутьем и нутром определяли, кому медаль на грудь а кому кандалы на ноги. И вот тут-то оказывалось, что для того, чтобы стеречь стражу, без внешнего стража порядка не обойтись. Стража, который худо-бедно имеет твердые принципы. Которые не меняются с приходом нового генерального прокурора или дегенерального секретаря. Которые стоят на твердом фундаменте. Каким являются заповеди Великих Религий и законы, которые по сути своей не усреднённы, а индивидуальны.

Глубокоуважаемые соборные дамы и господа. Мы хотели бы, чтобы нас поняли. Правильно ли, неправильно ли, но хоть как-то. То, что Русь свята, сомнений не вызывает, ибо она свята по нашему собственному определению своей святости. Мы все – ты, мы, он, она вместе целая страна – святы соборно, вкупе, как переплетенные друг с другом (словно ветки в лесу русских народных сказок) души. До тех пор, пока ты, читатель, неотрывен в своих чаяниях от чаяний населения, ты свят как часть святого народа, что бы индивидуально ни вытворял. А это очень серьезное послабление в заборе и сторожевых вышках нравственности, не так ли? Это такая свобода, о которой не только гражданин какой-нибудь Швеции или Италии, но даже Христос с Магометом не могли и помыслить. Это такая индивидуальная и коллективная индульгенция, какая ни Будде, ни Моисею, ни апостолу Павлу и пригрезиться не могла. Да! По части индивидуальной свободы мы, соборные, далеко вперед по сравнению с Евангелием, Кораном и всеми евроамериканскими законодательствами учесали! С нами, коллективными нами, все ясно причем давно. Но из каких святых нас с вами она состоит индивидуально, святая Русь, вот в чем вопрос? Кто сегодня тот рядовой россиянин, каким двадцать лет назад был простой советский человек, самый прогрессивный и передовой в мире? По наблюдению писателя Вячеслава Пьецуха, новый тип гражданина России это “такой оболтус, неначитанный, узко образованный (например, в области страхования рисков), расчетливый, энергичный, туповатый, жуликоватый, большой любитель футбола, пива и адаптированного кино.” Прямо скажем, вдохновляющая панорама нашей соборной души! И что самое замечательное: правдивая, несмотря на лапидарность и лаконичность. Воистину: лучше не скажешь.

Федор Богомолов   Юрий Магаршак   русские соборные люди

Глава 3. СТРАНА, В КОТОРОЙ СЛОВО ЦЕНИТСЯ ВЫШЕ ЛЮБОГО ДЕЛА

Игорь Яковенко       Юрий Магаршак

Иногда формулировка вопроса революционна сама по себе. И она, постановка вопроса – даже без ответа на него, порождает новое представление и новый мир. В конце 90ых профессор Марк Азбель сформулировал любопытный вопрос: почему при большевиках людей науки, людей познающих, ставили выше, чем людей созидания, людей технологий, почему ученый в СССР был выше инженера, а в среде самих ученых белой костью были математики (царица наук) а в математике чистая математика, ни к какой практике не прикладывающаяся (например, теория чисел), ставилась выше прикладной математики, а в физике самой белой из белых костей, так сказать святая святых были физики теоретики, феномен не наблюдающийся более нигде в мире? Профессор Азбель ответил на поставленный им же вопрос так: Большевики уважали теорию Марксизма-Ленинизма превыше всего, а потому ставили столь же высоко любую теорию. Чем удалённее от реальности, и чем отдалённее во времени ответ от вопроса – тем так сказать ближе к небу. Поэтому прикладная наука выше технологии, имеющей дело с сиюминутным созиданием, фундаментальная наука выше прикладной, теория выше эксперимента, а математика, самая абстрактная из всех абстрактных наук - царица среди наук. Науки таким образом составляли своего рода сонм в отличие от технологий. Соответственно и зарплаты научных работников высшей квалификации в СССР в целом были приблизительно в два-три раза выше чем заработные платы инженеров. Считавшихся чем-то низшим по сравнению с кастой познающих вечные законы природы. Почему? Очевидно потому, что любая технология устаревает. А законы природы, алгебра, геометрия и арифметика – никогда.

               Отметим, что ничего подобного нет и никогда не было в странах Западной цивилизации. Там все прямо наоборот: экспериментатор в целом получает намного большие субсидии, чем теоретики, а зарплаты в технологических фирмах в среднем в два раза больше, чем профессоров университетов.

               Профессор Азбель сформулировал проблему исключительно четко. Прекрасный вопрос – и славный ответ. Но, как нам представляется, недостаточно исчерпывающий. Ибо уважение большевиков было вторичным, частью намного более общего процесса. Имевшего более чем вековую историю. Само уважение коммунистов к абстракции основано на русской традиции уважения к слову, которое в русской традиции всегда ставилось выше дела. И основано оно на православной традиции. Слово небесно, дело – приземленно. Чем дальше человек от практики, тем он ближе к небу. Отсюда и уважение к интеллигенции. И к коммунистической идеологии. Отсюда – примат науки над технологией, интеллигента над купцом. Взгляд в небо из-под руки, увековеченный в фильмах и скульптурах а ля Чкалов, был священен при атеистах-коммунистах –сравни с направлением взора святых на православных иконах.

               Вспомним также, что в течение столетий простым людям возбранялось читать священное писание – доносить его должен был священник. А в девятнадцатом веке частью сознания, своего рода русской нагорной проповедью стала русская литература. Феномен неизвестный западу. Где литература никогда не была сублемацией десяти заповедей Христа-Моисея. В отличие от России.

        Из сказанного очевидно, что Россия страна, во многом непохожая ни на какие другие. Не только такими, казалось-бы несовместимыми, антагонистическими и противоречащими друг другу явлениями как с одной стороны победоносное распространение на гигантскую территорию – и перманентное неблагополучие из века в век внутри страны, скачкообразная смена курса с приходом к власти каждого нового властителя и неизменность народных привычек в течение столетий. Но и явлениями по природе своей светлыми и только светлыми. К которым относится, в частности, феномен российской интеллигенции.

Обратим внимание на следующие факты, на первый взгляд не связанные друг с другом.

• слово интеллигенция пришло в мир из России. Более того: интеллигенция как совокупность людей, для которых рассуждения о деле важнее самого дела, пришло в мир из России.
• Не случайно в России кричали Слово и Дело. Что означало: преступленье, крамола. Явление, насколько нам известно, не происходившее ни в одной другой стране.
• В России испокон века и по сей день слово и есть дело.

Некоторое время назад в – как сказали бы в старину – великосветском американском собрании – от человека, не говорящего по-русски и не имеющего русских корней, но очень известного и влиятельного, один из нас услышал такие слова: “Сегодня в мире интеллигенция как класс имеется только в России. (и, подумав, добавил) И немножечко во Франции.” Это потрясающее по своей силе и неожиданности утверждение. Во второй половине 20ого века, не смотря на казалось-бы тотальное затыкание ртов и промывку мозгов, Москва и Ленинград были Афинами двадцатого века. Городами, в которых можно было обсуждать все (кроме политики), найти специалистов в любой области. Москва-Ленинград (как единый мегалополис если смотреть с культурологического удаления) бурлила идеями. При всей мертвечине общественной жизни в эпоху, названной застоем, бурная интеллектуальная жизнь парадоксальна. Более того: в России интеллектуальная жизнь начинает бурлить именно тогда, когда начинается затыкание ртов. Эту тенденцию прекрасно сформулировал известный куплетист Павел Рудаков. Который в начале семидесятых, держа в руках газету Правда, сказал за кулисами: “Опять зажим начался. Значит опять над каждой шуткой смеяться начнут”. Глубочайшее утверждение! Означающее, что ответом на зажим в русской культуре оказывается рождение нового человека. Буквально нового. То есть мыслящего и чувствующего по-иному. И смеющегося над другим и по-другому. И с другой интенсивностью. И вслушивавшимся не в сами слова, не в первый, так сказать смысл высказывания, а в второй и в третий, в то, что называется чтением между строк – а не в сами строки.

Примат слова над делом и уважение к людям слова в России как бы само собой переходило из века в век. Причем даже при таких кардинальных, почти ни с чем по революционности не сравнимых в истории человечества переменах, как переход от самодержавия к правлению большевиков. Таким образом, уважение к интеллигенции, науке и теории является вторичным. А первичным является русская традиция уважения к слову и мысли по сравнению с делом и деянием. Делающее русскую культуру мощной и уникальной. И более того: эта особенность русской культуры и мышления является колоссальной экономической нишей России в мировой цивилизации с колоссальным экономическим потенциалом.

Глава 4. 

Продолжить Отмена