О ЖЕРТВАХ ПРАВЛЕНИЯ СТАЛИНА

 

Я со своей матерью жили во время войны в городе Фрунзе, Киргизия.

Она преподавала русский язык киргизским детям. Вдруг пришло

распоряжение в ГОРОНО отправить в Подмосковье учителя для

работы в детском доме, где собрали детей из блокадного Ленинграда.

Мы отправились в дальный путь.   

Было это путешествие в конце войны около Сталинграда, где мы сели

на пароход до Горького. 

Пароход “ Александр Пушкин” был еще дореволюционной постройки.

Он медленно шлёпал по воде плицами двух огромных колёс,

расположеных по его бокам. Пароход шел против течения реки и

натруженно стонал: бороться с Волжским течением на старости лет

было нелегко. Запах машинного масла, смешанный с паром,

неприятно щекотал нос, мерный стук паровой машины сотрясал

палубу. Я облазил все закоулки парохода и решил, что самое

интересное место это корма, где виден длиный шлейф расходящейся

от парохода волны. Инвалиды войны, ехавшие этим рейсом домой из

госпиталей, грелись здесь в лучах летнего солнца. 

-Сынок, всунь мне вилку,- услышал я чью-то просьбу. Молодой

безусый паренёк протягивал мне розоватую культю. Он смущенно,

просяще смотрел на малыша. Вилка и банка с тушенкой лежали на

салфетке около него, но взять вилку инвалид не смог. Я вздрогнул от

неожиданости, но чувство жалости к несчастному помогло мне

преодолить брезгливость, и я вставил вилку в разрез культи. Инвалид

подцепил кусок свиной тушенки из открытой банки, но до рта не донёс:

вилка с куском мяса со звоном вылетела из культи. Инвалид

беспомощно посмотрел на окружающих. 

-Давай покормлю,- предложил одноногий пожилой инвалид. 

-Эх-ма! Вожди нас в бой ведут, а расплачиваемся мы, молодые, -

грустно заметил инвалид с культёй. 

- Да, заваривает кашу Хозяева, а хлебать её приходится народу. 

-На войне была нам воля, и хоть несладка окопная доля, да дело

было, нужны мы были, нас кормили, одевали. А дома кому нужен такой

получеловек? Милостыню просить под забором? - ответил инвалид с

культёй. 

-Не хнычь! Спор у нас вышел с немцем по земельному вопросу: немец

хотел нас в землю вогнать, а хвать сам навозом стал. И тот, кто ставил

на орла со свастикой в когтях, безбожно проиграл. Теперь наши муки

ему тысячи лет помнить будем! 

- Успокоил, объяснил! Лучше бы бутылочку водки где-нибудь добыл.

Боюсь я, понимаешь, боюсь домой ехать. Чучело я теперь огородное! 

- Посмотри на моряка, что на стуле сидит. Его похуже тебя отделали, а

он нюни не распускает. 

Около поручней кормовой части палубы, куда указывал одноногий

инвалид, я увидел сидящего на стуле матроса атлетического

сложения. Моряк вдруг странно наклонился и упал со стула на палубу.

Он сразу же сделался беспомощным маленьким. “ У него нет ног”, -

понял я. 

Неуклюже отталкиваясь обруками рук, моряк пытался подползти к

борту судна, но это у него не получалось. 

- Эй! Возьми мою шинель и постели её около меня, - крикнул он мне. Я

выполнил его просьбу и расстелил шинель. Человек, как кукла-

неваляшка, раскачиваясь, упал на шинель и вцепился зубами в

пуговицу хлястика.  

- Подтащи меня за шинель к борту парохода, - приказал он мне. Я

попытался тащить шинель, но это мне было не под силу. 

- Дядя, дядя, помогите! - попросил я одноногого инвалида. Инвалид

внимательно посмотрел на матроса, уловил его решительный взгляд

и, смутившись, ответил отказом:-“Нет, не возьму греха на душу”, - и

быстро, не оборачиваясь, ушел. Я всё-таки подтянул шинель, на

которой лежал матрос к борту судна. 

- Ну, малыш, беги к маме! Чтобы я тебя здесь больше не видел! Живо! 

Я обиделся на чёрную неблагодарность и со слезами убежал. 

- Человек за бортом! Человек за бортом! Стоп! Задний ход! Спустить

шлюпку!- кричал кто-то с капитанского мостика. Услыхав команды, я

вернулся на корму. Шинель, на которой только что лежал моряк, была

пуста. Сюда же пришел теперь инвалид, который отказался помочь

мне тянуть шинель. Он подошел к борту парохода, медленно снял

пилотку с головы и сказал: 

- Капитан, едем дальше, его не спасёшь, да и спасать, наверное, не

надо. Это тонет “самоварчик” - инвалид без рук и ног. Зачем жить

обузой?  

По мутной волжской воде медленно плыла, удаляясь от парохода,

безкозырка.

Пароход “Александр Пушкин” довез нас до города Горький. Там мы

пересели на поезд, который непеша доставил нас в пункт назначения

мамы на работу. Городок был небольшим и основной его

примечательностьб был рынок. На рынке торговали деревенские бабы

молком в огромных бутылях и инвалиды семечками. Инвалиды обычно

ругались меж собой в конкурентной борьбе за покупателя и

напивались после дня проведенного на этом рынке. Война кончилась.

Неожиданно все инвалиды, которые передвигались на досточках с

колесиками, т. е. безногие исчезли. Люди поясняли друг другу, что этих

бедняг увезли в санаторий на Север. Там им обеспечат достойное их

подвигу существование. Только много лет спустя мы поняли, что тогда

этим страдальцам воины не повезло. Родина от них отказалась. Их

упреки властям привели к тому, что поспешили от них избавиться. Не

было предела подлости у сталинского режима. Врядли они попали в

статистку жертв войны. Ведь они погибли уже после войны! Их гибель

оставила незаживающую рану в сознании им близких людей Этому

преступлению сталинского режима не должно быть срока давности!

Когда я окончил институт и был направлен на работу на закрытое

предприятие в подмосковном городе Мытищи, то познакомился там с

работниками органов госбезопасности, которых Никита Хрущев уволил

из этого госаппарата поскольку он их считал креатурой Берии.

С Иваном Пшенянником я садился на электричку в Москве и мы

доезжали до станции Тайнинская. Там мы выходили из вагона и шли

пешком через так называемый парк Мира к себе на работу. Деревья

парка были тогда недавно посажены и еще не давали тени. Вся

дорога занимала всего 10 минут. Вокруг никого не было и это

располагало Ивана к доверительной беседе. Он поведал мне: как его

деревенского комсомольца привлекли к работе в органах

безопасности и после ускоренных курсов следователя поручили

следственную работу.

Работы было много! Еще до Ежова Генрих Ягода завел

определенный порядок ведения следствия. Нужно было составить

протокол допроса и обосновать принятое решение. До Ягоды

существовали тройки, которые мотивировали свои решения

революционной необходимостью чаще всего лишить

подследственного жизни. Революционная необходимость

базировалась в основном на доносах. Что такое революционная

необходимость никто не знал. Следствие велось в закрытом режиме

совещания, без адвакатуры и решенин выносилось устно. Поводом

для доносов могла служить личная неприязнь, вызванная завистью,

ревностью, бытовое желание отомстить, воспользоваться имуществом

подследственного. При Ягоде подобные мотивы доносов не могли

служить основанием для вынесения смертного приговора. Нужны были

веские доказательства нанесения вреда именно государству, партии, а

не отдельной личности. Идея заговора оказалась наиболее

эффективной. Она позволила следователям заставлять

подследственных писать доносы на своих знакомых Так возникали

многие громкие дела и выполнялись нормы поиска врагов народа.

После гибели Кирова Ягода обратился к Горькому с просьбой

попросить Сталина учесть то, что Зиновьев и Каменев- близкие

соратники Ленина и им надо постить их ошибки. Горький выполнил

просьбу Ягоды и они оба за это поплатились жизнью. Ягода, поняв, что

не угодил Сталину, отстранился от активных дел и передал всю

текущую работу своему заместителю Ежову. Он занялся разработкой

формы одежды и табелем о рангах, скопировав их у царской

российской Империи.

Эта информация о Ягоде и его дружбе с Горьким натолкнула меня на

мысль спросить у моего соседа по квартире писателя Марка

Борисовича Колосова о его мнении об этом человеке. Он мне

рассказал о том, что Сталин послал из Сочи телеграмму: “Из Сочи.

25.09.36. Кагановичу, Молотову. Считаем абсолютно необходимым и

срочным делом назначение тов. Ежова на пост Наркомвнудела. Ягода

оказался явным образом не на высоте своей задачи в деле разоблачения

троцкистско–зиновьевского блока. ОГПУ опоздало в этом деле на 4 года.

Замом Ежова можно оставить Агранова“

Марк Борисович подтвердил то, что Горький знал Ягоду еще по городу

Нижний Новгород. Ягоде оказывал покровительство нижегородец Яков

Свердлов. Горький не хотел обращаться к Сталину с какой либо просьбой,

но ему было неудобно показывать свой страх перед верным служакой

партии Ягодой. Ягода же убеждал Горького в том, что надо сохранить

единство партийных рядов: на партии не должно быть пятен предательства

и нельзя обижать ветеранов нашего движения.

При очередной беседе с Пшенянником я спросил его о том, как удалось

заставить Зиновьева и Каменева признать свою вину. Ведь это был явный

наговор.

- А они и не признавали свою вину. Им устраивали бутафорские суды

несколько раз пока они не поняли, что сопротивление безполезно. Тогда

они обратились а Сталину с просьбой: не трогать их семьи и согласились

подтвердить все обвинения. Нас сгоняли на эти суды. Я только однажды

был на одном из таких судов.

- Вы хоть что нибудь запомнили из речи Каменева на репетиции суда?

- Ты не представляешь себе, что творилось в зале. Все кипели ненавистью

к подсудимым, вскакивали с мест, топали ногами, угрозы сотрясали

воздух. Я почти ничего не уловил, но слышал вопросы Вышинского. Он

спросил Каменева о том, какие инструкции по свержению советской

власти он получил от Троцкого?

Когда спрашивал Вышинский, то зал затихал и можно было услышать

ответ.

- Троцкий предупреждал нас, что диктатура пролетариата в

малокультурной стране может превратиться в диктатуру над

пролетариатом. Это и произошло. В таких инструкциях нет смысла. В

России снова правит царь, коронованный марксизмом. Страна теперь

филиал народного комиссариата внутренних дел. Ирония истории в том,

что свергнуть советскую власть не надо, её в стране нет!

Эти слова вызвали бешенство у Вышинского. Зал замер. ожидая его

реакцию.

- Ирония истории, говорите? Я Вам напомню историю. Мы ничего не

забыли. Это Вы вдвоём предали Ленина в Октябре 1917 года. Кто был

против нашей революции? Кто вышел из состава ЦК, когда Ленин отдал

приказ разогнать Учредительное собрание? Вы только рядились в одежду

учеников Ленина, двурушники, а сами были гораздо ближе к Мартову и

остальной меньшевистской сволочи.

После этого рассказа я подумал о том, почему Лион Фейхтвангер, который

присутствовал при реальном процессе, не заметил абсурдность обвинений

и театральность самого процесса. Я читал его книгу “Москва, 37 год”. Он

все понял, понял и побудительные причины покорности обвиняемых.

Назревала угроза евреям со стороны Гитлера: нельзя было толкать Сталина

на союз с этим извергом.

При другой прогулке с Пшенянником я спросил у него о том, как он

варился в этом котле и уцелел.

- У меня совесть не позволяла приписывать подследственному связь с

иностранной разведкой. Я понимал, что у подследственного есть жена,

дети и они ждут с замиранием сердца оправдательного приговора. Что

я мог поделать в такой ситуации, когда мой начальник требовал

выполнение плана по вышкам? Мне надо было вынести 15 вышек в

месяц и желательно перевыполнить эту норму. Да еще ввели

социалистическое соревнование между следователями, главным

критерием которого было количество вышек. Я же должен был

привести мой приговор в исполнение. Для этого нужно было отвести

подследственного в его камеру по железному коридору тюрьмы. При

повороте коридора я должен был выстрелить конвоируемому в

затылок. Тело по железному настилу скатывалось прямо в грузовичок,

который ко времени окончания допросов подкатывал к этому настилу.

Я не мог выполнять эту работу. Я не мог смотреть в глаза своим

подследственным. Я понимал, что мне надо убивать абсолютно

невинных людей. С какой надеждой ои смотрели на меня. Я попросил

своего напарника, чтобы он занимался расстрелом моих

подследственных, а я его. Все таки как то легче, когда стреляешь в

затылок незнакомому человеку. Мои нервы не выдержали. У меня,

молодого парня, началась сильная гипертония. Я попал в госпиталь,

потом меня комиссовали, что меня спасло от мобилизации в армию. Я

всю войну просидел в кабинете адъютантом. Теперь без таблетки не

могу жить. Мертвые тянут меня к себе во во время сна.

Другой моей знакомой по пути на работу была Ираида Похалюк. Это

была блондинка, полная, крупная жещина с довольно сильной

мускулатурой рук. Оказалось, что ее готовили быть командиром

женского отряда, которому поручалось конвоировать еврейское

гражданское насeление в спeциальный ГУЛАГ.

Для того, чтоб не возникало у конвоя сочуствия к конвоируемым

будущий конвой привозили в морг института им Склифосовского и там

демонстрировали исколотых мертвых младенцев, сообщая, что их

смерть это дело рук евреев, которым нужна детская кровь для мацы.

Так что внезапная смерть кремлевского палача остановила маховик

истребления народов. Он тщательно заметал следы своих

преступлений поэтому до сих пор нет статистических точных цифр его

жертв.

Если план на одного следователя в месяц заключался в 15

расстрельных приговорах, а следователей было не менее 2000 тысяч,

то за месяц уничтожалось 30 000 человек. Но были и массовые казни!

Люди гибли в ГУЛАГе от непосильной работы. В одном из таких

лагерей Норильска ввели норму: надо было лопатой перебросить 11

кубометров руды за смену. Если человек не справлялся с заданием, то

его лишали жетона на жалкий обед. Такова правда того жестокого

времени. Поэтому вождь всех народов страшно боялся своего народа

и у него самого развилась гипертония.