Ах, осыпались лапы елочьи, 
Отзвенели его метели... 
До чего ж мы гордимся, сволочи, 
Что он умер в своей постели! 

 

Александр Галич

Памяти Б.Л.Пастернака

 

 

Исполняет Александр Галич

 

 

 

Кто поднял руку

То есть обязательно вспомним тех, кто проголосовал тогда за исключение. Надо сказать, что «угроза», или, если хотите, пророчество Галича оказалось нереализованным. По крайней мере – нереализованным в полном объеме. Я обнаружил немало публикаций с упоминанием некоторых фамилий из тех, кто «поднял руку», но полного списка, видимо, не опубликовал пока никто. Разве что где-то в интернете я нашел ссылку на статью В. Батшева в журнале «Литературный европеец», выходящем в Германии под его, Батшева, редакцией, мол, он обнародовал наиболее полный список. Однако, установив непосредственный контакт с самим Батшевым, я наткнулся на нежелание сотрудничать. Как бы там ни было, пусть этот отказ останется на совести г-на Батшева, а мы попытаемся воспользоваться источниками, доступными в интернете, и восстановить наиболее полно список участников тех трагических событий...

Итак, во-первых, стоит отметить, что писательских заседаний, посвященных исключению Пастернака, было не одно, а целых три. Первое называлось «Собрание партийной группы правления СП СССР «О действиях члена Союза писателей СССР Б.Л. Пастернака, несовместимых со званием советского писателя». Оно состоялось 25 октября 1958 года и собрало 45 коммунистов, из которых в обсуждении участвовало 30. Известны имена 15-ти. Это: Ник. Грибачев, Лев Ошанин, Мариэтта Шагинян, Сергей Михалков, Александр Яшин, Сергей Сартаков, Иван Анисимов, Сергей Герасимов, Вадим Кожевников, Мирзо Турсун-Задэ, Анат. Софронов, Вс. Кочетов, Галина Караваева, критик Владимир Ермилов (доносивший в свое время на Платонова и громивший Эренбурга), еще один критик и доносчик Николай Лесючевский. Из записки отдела культуры ЦК КПСС: «Единодушное мнение всех выступавших сводилось к тому, что Пастернаку не может быть места в рядах советских писателей. Однако в ходе прений некоторые товарищи высказывали мнение о том, что Пастернака не следует исключать из членов Союза писателей немедленно, так как это будет использовано международной реакцией в ее враждебной работе против нас. Эту точку зрения особенно активно отстаивал тов. Грибачев. Он говорил о том, что исключению Пастернака из Союза писателей должно предшествовать широкое выступление советской общественности на страницах печати. Решение Союза писателей об исключении Пастернака из своих рядов должно явиться выполнением воли народа. Позиция тов. Грибачева была поддержана писателями Л. Ошаниным, М. Шагинян, С. Михалковым, А. Яшиным, С. Сартаковым, И. Анисимовым, С. Герасимовым и некоторыми другими. С.А. Герасимов заявил, что «надо дать просто выход народному мнению на страницах широкой печати». В выступлениях тт. Грибачева и Михалкова была высказана мысль о высылке Пастернака из страны. Их поддержала М. Шагинян... Многие выступавшие в прениях товарищи резко критиковали секретариат правления Союза писателей и, в частности, тов. Суркова... По отношению к Пастернаку «секретариат проявлял либерализм», говорил А. Софронов, и в то же время «тов. Сурков всячески унижал первого писателя мира тов. Шолохова»... В результате широкого обмена мнениями партийная группа приняла единодушное решение вынести на обсуждение президиума правления Союза писателей резолюцию об исключении Пастернака из членов Союза писателей СССР».

27 октября состоялось второе заседание – совместное заседание президиума правления Союза писателей СССР, бюро оргкомитета Союза писателей РСФСР и президиума правления московского отделения Союза писателей. Присутствовало 42 человека – все члены этих организаций и плюс 19 членов ревизионной комиссии, то есть всего – 61 человек. Председательствовал Николай Тихонов, кстати, друг Пастернака. Да-да. Друг. Докладывал Георгий Марков. Выступило в прениях 29 человек. Из числа участников известны следующие фамилии: помимо Тихонова и Маркова, а также Михалкова, Грибачева, Анисимова и Шагинян, участвовавших в прошлом заседании, зарегистрировано участие Леонида Соболева, Галины Николаевой, Веры Пановой, Василия Ажаева, Николая Чуковского, Сергея Антонова, Наири Зарьяна, Юрия Смолича, Сергея Кирсанова, Валентина Катаева, Александра Прокофьева, Ираклия Абашидзе, Ал. Твардовского, Константина Ваншенкина, Николая Рыленкова и Сергея Смирнова. Правда, та же докладная записка обращает внимание на то, что «поэт Кирсанов, в свое время превозносивший Пастернака, не высказал своего отношения к обсуждавшемуся вопросу», что можно расценить как акт чуть ли не героизма. Твардовский, Ваншенкин, Рыленков и Смирнов, по свидетельствам очевидцев, выходили из зала, ходили в буфет, сидели в коридоре, словом, находиться в этом зале явно не могли... Отчеты также скрупулезно зафиксировали имена тех, кто не пришел. По болезни (истинной или мнимой – неведомо) на заседание не явились Николай Корнейчук, Михаил Шолохов, Борис Лавренев, Федор Гладков, Самуил Маршак, Павло Тычина. В загранкомандировках очень удачно оказались Микола Бажан, Александр Чаковский и, как всегда, Илья Эренбург. Алексей Сурков и Михаил Исаковский находились на лечении в санатории, на занятость служебными делами сослался Вилис Лацис, без указания причин отсутствовали Леонид Леонов и Радий Погодин, и демонстративно сказался больным друг Пастернака Вс. Иванов... Впрочем, их неявка ровным счетом ничего не изменила. В решении говорилось: «Учитывая политическое и моральное падение Б. Пастернака, его предательство по отношению к советскому народу, к делу социализма, мира, прогресса, оплаченное Нобелевской премией в интересах разжигания войны, президиум правления Союза писателей СССР, бюро оргкомитета Союза писателей РСФСР и президиум правления Московского отделения Союза писателей РСФСР лишают Б. Пастернака звания советского писателя, исключают его из числа членов Союза писателей СССР». Заседание, говорят, тянулось чуть ли не целый день. Ваншенкин вспоминает также, что заведующий. отделом культуры ЦК КПСС Д. Поликарпов очень волновался, поскольку далеко не все участники поддерживали идею исключения, и в какой-то момент он даже пригласил некоторых в свой кабинет, покидая который все приглашенные уже разделяли мнение Поликарпова...

Было и третье заседание, состоявшееся 31 октября, то есть еще через 4 дня – общемосковское собрание писателей. После прочтения стенограммы этого собрания писатель Виктор Платонович Некрасов написал: «Прошло без малого 30 лет, а в памяти осталось общее чувство стыда, который нас всех тогда охватил. А из деталей – что председательствовал на собрании вроде бы приличный С.С. Смирнов и выступал всеми нами любимый Борис Слуцкий, который потом всю жизнь каялся. Сейчас же передо мной полная картина – мерзкая, тошнотворная, которую, как это ни противно, но требуется восстановить. Начну с того, что С.С. Смирнов не просто вел собрание, а выступил с достаточно пространным докладом о предательстве Пастернака, а за ним выступили еще 13 человек, каждый из которых считал своим долгом напирать на это слово – «предатель»! Я перечислю имена этих людей: Лев Ошанин, Константин Зелинский, Валерия Герасимова, Виктор Перцов, Александр Безыменский, Анатолий Софронов, Сергей Антонов, Галина Николаева, Владимир Солоухин, Сергей Баруздин, Леонид Мартынов, Борис Полевой. И еще столько же записались, как сообщил собранию Смирнов, но за поздним временем выступить всем не удалось. Это ни в коей степени их не обеляет, так как – я думаю – они говорили бы, дай им трибуну, то же, что и предыдущие ораторы, то есть постыдные мерзости. Я их имена тоже перечислю: Евгений Долматовский, Сергей Васильев, Михаил Луконин, Галина Серебрякова, Павел Богданов, Павел Арский, Павел Лукницкий, Семен Сорин, Вера Инбер, Нина Амегова, Владимир Дудинцев, Раиса Азарх, Давид Кугультинов. Страна должна знать своих героев!». Но раз уж страна должна их знать, то добавим со ссылкой на статью Р. Банчукова из Германии («Четыре судьбы»), что на это собрание не пришли Паустовский и Каверин, а Эренбург и Евтушенко во время голосования ушли из зала. Это был поступок, на который непросто было решиться!

Что же касается Бориса Слуцкого, то его, оказывается, предварительно вызывали в ЦК и угрожали лишением партбилета (что для него, фронтовика, было бы моральной катастрофой), а еще угрожали отлучением от литературы. И перед угрозами он сломался. Впоследствии Слуцкий говорил, что «сработал механизм партийной дисциплины». Его выступление было самым коротким, всего пятнадцать строчек, но он при этом взошел на свою позорную Голгофу, а впоследствии написал:

 

А Бенедикт Сарнов отмечает, что этот случай поспособствовал тяжкой душевной болезни Слуцкого и сильно приблизил его смерть. Добавим и мы, что в том же самом 1958 году его двоюродный брат Меир Слуцкий проходил стажировку в израильских десантных войсках, а еще спустя четыре года он был назначен начальником израильской армейской разведки и затем МОССАДа. Он вошел в историю под именем Меир Амит и скончался 17 июля 2009 года. Впрочем, к нашей теме это имеет лишь косвенное отношение. Я хочу подчеркнуть, что назвал фамилии всех причастных и непричастных к исключению Пастернака вовсе не для того, чтобы кого-то осудить, а кого-то восславить. Мы просто реализуем провидение Галича, вспоминая тех, кто «поднял руку».

 

Александр Дов

Ежемесячная газета "ИНФОРМПРОСТРАНСТВО"

2011

 

========================================================================================================

 

Александр Галич

Памяти Б.Л.Пастернака

               

                "... правление Литературного Фонда СССР извещает
                о смерти писателя, члена Литфонда, Бориса
                Леонидовича Пастернака, последовавшей
                30 мая сего года, на 71-ом году жизни, после
                тяжелой и продолжительной болезни, и выражает
                соболезнование семье покойного".
                        (Единственное, появившееся в газетах, вернее,
                        в одной - "Литературной газете", - сообщение
                        о смерти Б.Л.Пастернака)

Разобрали венки на веники, 
На полчасика погрустнели... 
Как гордимся мы, современники, 
Что он умер в своей постели! 
И терзали Шопена лабухи, 
И торжественно шло прощанье... 
Он не мылил петли в Елабуге 
И с ума не сходил в Сучане! 
Даже киевские письмэнники 
На поминки его поспели. 
Как гордимся мы, современники, 
Что он умер в своей постели!.. 

И не то чтобы с чем-то за сорок — 
Ровно семьдесят, возраст смертный. 
И не просто какой-то пасынок — 
Член Литфонда, усопший сметный! 
Ах, осыпались лапы елочьи, 
Отзвенели его метели... 
До чего ж мы гордимся, сволочи, 
Что он умер в своей постели! 

"Мело, мело по всей земле 
Во все пределы. 
Свеча горела на столе, 
Свеча горела..." 

Нет, никакая не свеча — 
Горела люстра! 
Очки на морде палача 
Сверкали шустро! 

А зал зевал, а зал скучал — 
Мели, Емеля! 
Ведь не в тюрьму и не в Сучан, 
Не к высшей мере! 

И не к терновому венцу 
Колесованьем, 
А как поленом по лицу — 
Голосованьем! 

И кто-то, спьяну, вопрошал: 
— За что? Кого там? 
И кто-то жрал, и кто-то ржал 
Над анекдотом... 

Мы не забудем этот смех 
И эту скуку! 
Мы — поименно! — вспомним всех, 
Кто поднял руку!.. 

"Гул затих. Я вышел на подмостки. 
Прислонясь к дверному косяку..." 

Вот и смолкли клевета и споры, 
Словно взят у вечности отгул... 
А над гробом встали мародёры 
И несут почётный ка-ра-ул! 

Переделкино,
4 декабря 1966