*У Галича был обманчивый псевдоним. Ласкающий, круглый, как морская галька, обточенная волной.*

*У Галича был обманчивый псевдоним. Ласкающий, круглый, как
>>>> морская галька, обточенная волной.*
>>>>
>>>> А на самом деле этот уютный, упитанный бонвиван с такой
>>>> добродушной физиономией был зол, умен, полон горечи, желчи и
>>>> ненависти. Это был не медвежонок Винни-Пух, а настоящий волк –
>>>> серый, лесной, дикий. Таким волком хотел быть Высоцкий, но
>>>> слишком широка была его палитра, слишком артистичен он был для
>>>> одной-единственной роли – роли антисоветчика. А Галич увидел
>>>> советскую действительность через прицел автомата и талантливо
>>>> расстреливал ее в упор. Почти компьютерная игра. Потому что от
>>>> его залпов никто не умер, действительность вышла на сцену и
>>>> раскланялась в финале. Как Дездемона. Души ее не души, а к
>>>> публике она за аплодисментами все равно выйдет. И души ее по
>>>> новой, бедный Отелло. Так вышло и с игрой Галича. Советская
>>>> действительность – она как Дездемона. Вечная категория на весь
>>>> театральный сезон. Но, выбирая себе псевдоним, поэт случайно
>>>> угодил в нужную точку – крайнюю западную. Червонная Русь, Запад
>>>> Украйны, Галичина. «Где когда-то свободный Голота, с вихрем
>>>> споря, гулял на коне». Царство ОУН, УПА, Степана Бандеры.
>>>> Западенцы, враги москалей и Сталина. Чужие. В этом смысле у
>>>> Галича оказался подходящий псевдоним. Прямо по анекдоту: «Пусть
>>>> цветочки завянут, главное, чтобы пулеметик не заржавел».
>>>>
>>>> Маяковский придумал человека-парохода. Галич был
>>>> человеком-пулеметом. Добрым, ласковым пулеметом. Улыбчивым
>>>> волком. Ведь от его игры никто не погиб, только он один.
>>>>
>>>> В нашем Храме у Галича есть своя ниша. Он там стоит, гневный,
>>>> вечно юный и одинокий, нагой и с гитарой вместо пращи. Давид.
>>>> Галич был глубоким еврейским юношей, человеком Книги, то есть
>>>> Библии, поэтом и царем. Одинокий пастырь своих стихов. Он
>>>> мечтал пасти души, как овец. Но овцы – всего лишь овцы.
>>>> Дрожащий шашлык. А Голиафов было великое множество. Советская
>>>> власть, КГБ, армия, МВД, КПСС, Политбюро, Союз советских
>>>> писателей, Союз кинематографистов. Цензура hautecouture– от
>>>> Главлита, а не от Коко Шанель!
>>>>
>>>> Секрет Галича – в его библейских масштабах. Давид, не
>>>> победивший Голиафов, тем не менее, встал против них. Дивные
>>>> песни. На жалкую советскую действительность он обрушил
>>>> библейский Всемирный потоп. Он жег ее небесным огнем, как Содом
>>>> и Гоморру. Он являлся слушателям в огненном кусте. Он орал на
>>>> фараонов, как Моисей, чтобы они отпустили народ, отнюдь не
>>>> только еврейский народ, но и русский, и чехословацкий, и вообще
>>>> все народы. Голиафы даже не убили его. Каждый остался при
>>>> своем. Давид – при игре на гитаре, Голиафы – при своих
>>>> баллистических ракетах и ядерных боеголовках. Он не научился
>>>> прощать. Библия не Евангелие.
>>>> «…”Спи, но в кулаке зажми оружие –
>>>> ветхую Давидову пращу!”…
>>>> Люди мне простят от равнодушия,
>>>> я им – равнодушным – не прощу!»
>>>>
>>>> *Мальчик с дудочкой тростниковой*
>>>>
>>>> Родители Галича, то есть Александра Аркадьевича Гинзбурга,
>>>> любили друг друга без памяти. И все это происходило в
>>>> Екатеринославе, нынешнем Днепропетровске (и за что только
>>>> Екатерину II, «российскую Минерву», лишили честно заработанного
>>>> города?). Арон Самойлович Гинзбург, скромный экономист, был
>>>> сыном врача-педиатра Самуила. Жили достойно, но небогато,
>>>> потому что Самуил бедных лечил бесплатно, а бедных в городе
>>>> было много. И вот этот самый Арон влюбляется в Фанни Борисовну
>>>> Векслер, музыкантшу, интеллигентку, преподавательницу
>>>> консерватории, но из очень богатой семьи фабрикантов.
>>>> Мезальянс! Фабрикантские родители не дали молодым ни гроша, и
>>>> жили они на свои интеллигентские заработки, без лошадей,
>>>> автомобилей и поездок на заграничные курорты. Но тут грянул
>>>> Октябрь, и все фабрики и фабриканты накрылись медным тазом. И
>>>> оказалось, что лечить и учить музыке и прибыльно, и безопасно.
>>>> Дети комиссаров тоже болели и хотели играть на рояле. Семья не
>>>> голодала, не лезла в политику. Просто жила. У них родились два
>>>> мальчика. Младший, Валера, стал кинооператором, снимал самые
>>>> известные фильмы: «Солдат Иван Бровкин», «Живет такой парень»,
>>>> «Когда деревья были большими». А старший, наш Саша, родился 19
>>>> октября 1918 года. В 1920 году семья перебралась на море, в
>>>> Севастополь. А в 1923 году они уехали в Москву, в Кривоколенный
>>>> переулок, в дом поэта Дмитрия Веневитинова, где Пушкин читал
>>>> «Годунова». Это знали даже еще не умеющие читать малыши. Это
>>>> обязывало.
>>>>
>>>> Фанни была любящей, но очень строгой матерью. С пяти лет
>>>> Сашеньку учили играть на рояле и писать стихи. В восемь лет его
>>>> отправили в литературный кружок, который вел Эдуард Багрицкий.
>>>> А вокруг переулка были пустые котлы, где ночевали беспризорные,
>>>> очень интересные беспризорные. Саша и Валера познакомились с
>>>> блатным сленгом. Мальчики с упоением распевали шлягер
>>>> беспризорников «Когда Сталин женится, черный хлеб отменится».
>>>> Сталин, как известно, не женился, и черный хлеб в деревнях
>>>> оставался изысканным лакомством, а в войну и сразу после – и в
>>>> городах.
>>>>
>>>> Саша был добрым, умным, хорошо воспитанным мальчиком, учился на
>>>> «отлично». Его любили все: он прекрасно играл на рояле,
>>>> танцевал, пел революционные песни, декламировал стихи. В 14 лет
>>>> он уже опубликовал стихотворение «Мир в рупоре» в «Пионерской
>>>> правде». В 1934 году Гинзбурги уехали на Малую Бронную. Но из
>>>> искусства Саша не уехал. В девятом классе молодой талантливый
>>>> нахал без аттестата зрелости отправился поступать в
>>>> Литературный институт. Это была чистая авантюра, но его
>>>> приняли! Однако, неуемный тинейджер этим не удовольствовался и
>>>> тут же подал документы в оперно-драматическую студию К. С.
>>>> Станиславского, и учился даже у самого Станиславского (тот
>>>> преподавал последний год). Институт он вскоре бросил –
>>>> совмещать было трудно. А студию бросил через три года, потому
>>>> что узнал: народный артист Л. Леонидов, настаивая на его
>>>> приеме, сказал: «Этого надо принять! Актера из него не выйдет,
>>>> но что-то выйдет обязательно!» Саша перебирается в новаторскую
>>>> студию, которой руководят А. Арбузов и В. Плучек. Это уже осень
>>>> 1939 года. В 1940 году студия показала нашумевший спектакль
>>>> «Город на заре». Одним из авторов был Саша. Это стало началом
>>>> его драматургии, его дебютом. Но несколько спектаклей – и
>>>> началась война. Большинство студийцев ушли на фронт, а
>>>> Александра комиссовали из-за врожденного порока сердца. Потом
>>>> Саша напишет о своем детстве:
>>>> «От беды моей пустяковой
>>>> (хоть не прошен, и не в чести),
>>>> мальчик с дудочкой тростниковой,
>>>> постарайся меня спасти!»
>>>> Он вспомнил о детстве, когда его выгоняли отовсюду и травили.
>>>> Вспомнил и, любя Бога и веруя в него, как в коллегу и
>>>> однокашника (Фанни крестила сына еще в младенчестве и надела
>>>> ему золотой крестик, который он носил всю жизнь), решил
>>>> действовать по Иисусу.
>>>>
>>>> И так он действительно и жил, предпочитая Царствию Земному
>>>> Царствие Небесное.
>>>> «В жизни прежней и в жизни новой
>>>> навсегда, до конца пути,
>>>> мальчик с дудочкой тростниковой,
>>>> постарайся меня спасти!»
>>>>
>>>> *Кочующий лицедей*
>>>>
>>>> Александр записался в геологоразведочную партию и добрался с
>>>> ней до Грозного. А там устроился в театр – Театр народной
>>>> героики и революционной сатиры, совсем новый и новаторский. В
>>>> нем начинают играть юный Сергей Бондарчук и молодой Махмуд
>>>> Эсамбаев. Но тут Александр узнал, что в городе Чирчик под
>>>> Ташкентом режиссер В. Плучек собирает арбузовских студентов, и
>>>> устремился туда. Этот передвижной театр колесил по фронтам. Был
>>>> риск, но актеры всегда были сыты, их любили бойцы. Было весело,
>>>> были хорошие товарищи, был драйв. К тому же пришла любовь.
>>>> Александр влюбился в красавицу москвичку, актрису Валентину
>>>> Архангельскую, «комсомольскую богиню», комсорга театра. Саша
>>>> был ее заместителем.
>>>>
>>>> Поженились они уже в Москве, в 1942 году. А до этого хотели
>>>> пожениться в Ташкенте. Сели в автобус, поставили в ноги
>>>> чемоданчик с документами и стали целоваться. Когда опомнились,
>>>> чемоданчика не оказалось: украли воры. Брак пришлось отложить.
>>>> Молодожены вернулись в Москву, а в мае 1943-го у них родилась
>>>> чудесная девочка Александра (Алена).
>>>>
>>>> Через год Валентину позвали в Иркутский драмтеатр на роль
>>>> примадонны. Она уехала делать карьеру. Александр должен был
>>>> приехать позже, ему обещали место завлита. Но тут вмешалась
>>>> Фанни, бабушка. Она не хотела расставаться с сыном и внучкой и
>>>> заявила, что «нечего моего ребенка по Сибирям таскать».
>>>> Невестке было объявлено: никакого Иркутска, Kinder и Kuche,
>>>> пусть работает матерью и женой. Александр уже успел охладеть,
>>>> он ведь был ужасный бабник и ни одной юбки не пропускал.
>>>> Валентина решила остаться эмансипе до конца, и они разошлись.
>>>>
>>>> В 1945 году Александр нашел новую любовь, на этот раз и впрямь
>>>> сокровище. Гениям не нужны эмансипе, им нужны декабристки. И
>>>> тогда им, гениям, будет хоть какое-то счастье. Звали это
>>>> счастье Ангелина Шекрот (Прохорова). Она была дочерью
>>>> бригадного комиссара, училась во ВГИКе, крутила роман с
>>>> красивым режиссером. А потом выскочила замуж за ординарца
>>>> собственного отца. Но война сделала ее вдовой. Ангелина, Аня,
>>>> Нюшка (так звал ее Галич). Она была изысканная, худая,
>>>> утонченная. Ее называли «Фанера Милосская». Их первая брачная
>>>> ночь прошла в доме их друга Юрия Нагибина. И спали они в
>>>> ванной, на сдвинутых гладильных досках. Нюша стала для мужа
>>>> всем: женой, любовницей, нянькой, секретарем, редактором. К
>>>> романам Галича относилась иронически. Да, этот самый вариант:
>>>> «Уложит она, и разбудит, и даст на дорогу вина». «Обнимет на
>>>> самом краю» – это у них было впереди.
>>>>
>>>> Женившись, Александр решил разжиться хоть каким-то дипломом. И
>>>> придумал где: в Высшей дипломатической школе! Но тут нашла коса
>>>> на камень. Секретарша даже документы у него не взяла, нагло
>>>> заявив, что лиц «его национальности» есть указание не принимать.
>>>>
>>>> *Ярмарка тщеславия*
>>>>
>>>> Но жизнь хороша была и без диплома: Галич идет в гору. Он
>>>> оказался модным драматургом, даже конъюнктурщиком. Сначала
>>>> спектакль «Вас вызывает Таймыр» (1948 год, фильм снят в
>>>> 1970-м), потом «Под счастливой звездой» (1954), а потом и
>>>> «Походный марш» (1957). Песня из спектакля «До свиданья, мама,
>>>> не горюй» стала всесоюзным шлягером. В 1954-м фильм «Верные
>>>> друзья», снятый по его сценарию, занял седьмое место в прокате.
>>>> В 1955 году Галича приняли в Союз советских писателей, а в
>>>> 1958-м – в Союз кинематографистов. Были деньги. Конечно, вся
>>>> эта мура в театре и кино была ширпотребом. И даже хуже:
>>>> «Государственный преступник» – это фильм о КГБ, лживый и
>>>> приторный (1964). Галичу даже обломилась какая-то награда от
>>>> «органов». «Дайте жалобную книгу» (1964) – это
>>>> хиханьки-хаханьки. Выделяются только задушевная военная
>>>> мелодрама «На семи ветрах» (1962) и гениальная, до сих пор
>>>> непревзойденная экранизация А. Грина «Бегущая по волнам»
>>>> (1967). Вот здесь можно было остановиться. Деньги, тряпки,
>>>> кутежи в дорогих ресторанах (Галич пил не как Высоцкий, но
>>>> хорошие напитки потреблял с радостью), романы, дача от Литфонда
>>>> в проекции, курорты. Его даже начали пускать погулять за
>>>> границу. Жить, как все. Лучше, богаче других. Как Галич сам
>>>> потом напишет:
>>>> «Но зато ты узнаешь, как сладок грех
>>>> этой горькой порой седин.
>>>> И что счастье не в том, что один за всех,
>>>> а в том, что все – как один!
>>>> И ты поймешь, что нет над тобой суда,
>>>> нет проклятия прошлых лет,
>>>> когда вместе со всеми ты скажешь – да!
>>>> И вместе со всеми – нет!
>>>> И ты будешь волков на земле плодить,
>>>> и учить их вилять хвостом!
>>>> А то, что придётся потом платить,
>>>> так ведь это ж, пойми, – потом! …
>>>> И что душа? – Прошлогодний снег!
>>>> А глядишь – пронесет и так!
>>>> В наш атомный век, в наш каменный век,
>>>> на совесть цена пятак!»
>>>> Это сказал ему черт, инструктор из адского обкома. Но Галич не
>>>> послушал мудрых партийных советов.
>>>>
>>>> *Восстание в московском гетто*
>>>>
>>>> Бывает, что восстают и агнцы. И кидаются на волков. У волков от
>>>> этого может инфаркт приключиться. В советских литературных
>>>> кругах ходила легенда о пижоне и жуире Галиче, который
>>>> развлекался себе, фрондировал и фраппировал, не думая, чем это
>>>> для него кончится. Думал, мол, и рыбку съесть, и в фаэтоне
>>>> прокатиться. Советским кроликам так было понятнее. Они
>>>> примеряли ситуацию на себя. А Галич сознательно пошел на грозу.
>>>> «На воле – снег, на кухне – чад, вся комната в дыму,
>>>> а в дверь стучат, а в дверь стучат, на этот раз – к нему!…
>>>> О чем он думает теперь, теперь, потом, всегда,
>>>> когда стучит ногою в дверь чугунная беда?!…
>>>> (А в дверь стучат!) В двадцатый век! (Стучат!) Как в темный лес.
>>>> Ушел однажды человек и навсегда исчез!..»
>>>>
>>>> Все, все, все он понимал. К нему в дверь стучали сталинизм и
>>>> застой, НКВД и КГБ. Он считал, что любая дверь в России,
>>>> выламываемая их сапогами, открывается к нему. Это была миссия.
>>>> И клятва. Восстания в гетто Варшавы тоже никто не ожидал. Евреи
>>>> всюду покорно шли в газовые камеры. И если бы не Мордехай
>>>> Ангелевич…
>>>>
>>>> Галич поднял личное поэтическое восстание в московском гетто,
>>>> гетто для мыслящей интеллигенции. Молчать было нельзя:
>>>> «И не веря ни сердцу, ни разуму,
>>>> для надежности пряча глаза,
>>>> сколько раз мы молчали по-разному,
>>>> но не “против”, конечно, а “за”!
>>>> Где теперь крикуны и печальники?
>>>> Отшумели и сгинули смолоду…
>>>> А молчальники вышли в начальники.
>>>> Потому что молчание – золото».
>>>> «…Вот как просто попасть – в палачи:
>>>> промолчи, промолчи, промолчи!»
>>>>
>>>> А ведь была еще и пьеса, единственная его шекспировская по
>>>> уровню пьеса «Матросская Тишина». В 1958 году ее репетировали
>>>> молоденькие студийцы МХАТа, будущий «Современник»:
>>>> О. Ефремов, О. Табаков, И. Кваша, Е. Евстигнеев.
>>>> Они хотели этой горькой пьесой о трагедии еврейского народа,
>>>> как на советской, так и на оккупированной территории, открыть
>>>> свой театр. Но пьеса не прошла, с треском не прошла. Ее О.
>>>> Табаков поставил уже в 1988 году.
>>>>
>>>> Петь и писать свои баллады Галич начал в шестидесятые, с
>>>> 1959-го по 1962-й это казалось еще безобидным вроде А. Райкина.
>>>> А потом это был уже не бард, не каэспэшник, а вещий Боян. Здесь
>>>> не могло быть Политехнического, как у Окуджавы, или хотя бы
>>>> НИИ, как у Высоцкого. Здесь шла чистая «запрещенная
>>>> реальность», как в романах Головачева. Самиздат. Ему даже для
>>>> актеров в театре у Плучека, в «бытовке» Театра сатиры, не
>>>> позволили выступить: Плучеку дали нагоняй из министерства.
>>>>
>>>> Галич сознательно жег мосты – за собой и под собой. Концерты
>>>> были на частных квартирах. Нюша умоляла не давать записывать, а
>>>> он давал, и не с пьянки, а сознательно, и песни текли подземной
>>>> рекой по полузадушенной стране. Вот у него умирает бывший палач
>>>> из НКВД, начальник лагеря, который мечтает:
>>>> «Ах ты, море, море, море Черное,
>>>> не подследственное жаль, не заключенное!
>>>> На Инту б тебя свел за дело я,
>>>> ты б из Черного стало Белое!»
>>>> И вот ему приснилось, что «ребятушки-вохровцы загоняют стихию в
>>>> барак». А дальше –
>>>> «И лежал он с блаженной улыбкою,
>>>> даже скулы улыбка свела…
>>>> Но, наверно, последней уликою
>>>> та улыбка для смерти была.
>>>> И не встал он ни утром, ни к вечеру,
>>>> коридорный сходил за врачом,
>>>> коридорная Божию свечечку
>>>> над счастливым зажгла палачом…»
>>>>
>>>> Один только раз удалось выступить публично, в 1968 году в
>>>> Новосибирске, в огромном зале Дворца физиков, на фестивале
>>>> «Бард-68». Зал аплодировал Галичу стоя, ему присудили приз –
>>>> серебряную копию пера Пушкина. В 1969 году его песни вышли в
>>>> посевовском сборнике.
>>>>
>>>> А для КГБ не было ничего хуже издания НТС. А тут еще дочка
>>>> Дмитрия Полянского, члена Политбюро, выходила замуж, и молодежь
>>>> стала слушать Галича в записях. Полянский – это была шишка. По
>>>> Галичу:
>>>> «[А что] у папы у ее топтун под окнами,
>>>> [а что] у папы у ее дача в Павшине,
>>>> [а что] у папы холуи с секретаршами,
>>>> [а что] у папы у ее пайки цековские
>>>> и по праздникам кино с Целиковскою!»
>>>> И Полянский случайно вышел к дочкиным гостям и услышал эти
>>>> песни. И «мясокрутка» завертелась очень быстро. Под Новый,
>>>> 1971-й, год Галича исключали, как Пастернака, из Союза
>>>> писателей. Против проголосовали А. Арбузов, В. Катаев, А. Барто
>>>> и А. Рекемчук. Но председатель грозно заявил, что требуется
>>>> единогласное решение, и четверка сдалась. В феврале 1972-го его
>>>> так же дружно исключили из Союза кинематографистов и Литфонда.
>>>> Печатать и ставить перестали, жить было не на что. На
>>>> квартирных концертах брали по трешке за вход. А Галич подливал
>>>> масла в огонь: вошел в сахаровский Комитет прав человека в
>>>> СССР, подписывал письма протеста. Больное сердце не выдержало:
>>>> в апреле 1972 года случился третий инфаркт. Поэтому его и не
>>>> сажали, а выпихивали из страны: в 1972-м погиб в мордовских
>>>> лагерях от язвы желудка поэт Юрий Галансков. Эффект был
>>>> ужасающий, Запад стоял на ушах. Галич погиб бы сразу, это было
>>>> невыгодно. А он ведь даже в котельной заработать не мог и ходил
>>>> уже почти под конвоем.
>>>>
>>>> И он понял, в конце концов, что на свободе сделает больше, что
>>>> не надо цепляться за родную решетку, как тот же Пастернак. О
>>>> чем было жалеть?
>>>> «Мы с каждым мгновеньем бессильней,
>>>> хоть наша вина не вина,
>>>> над блочно-панельной Россией,
>>>> как лагерный номер – луна.
>>>> Обкомы, горкомы, райкомы,
>>>> в подтеках снегов и дождей.
>>>> В их окнах, как бельма трахомы
>>>> (давно никому не знакомы),
>>>> безликие лики вождей.
>>>> В их залах прокуренных –
>>>> волки пинают людей, как собак.
>>>> А после те самые волки
>>>> усядутся в черные “Волги”,
>>>> закурят вирджинский табак.
>>>> И дач государственных охра
>>>> укроет посадских светил,
>>>> и будет мордастая ВОХРа следить,
>>>> чтоб никто не следил.
>>>> И в баньке, протопленной жарко,
>>>> запляшет косматая чудь…
>>>> Ужель тебе этого жалко?
>>>> Ни капли не жалко, ничуть!»
>>>>
>>>> Он уезжал нагло, с вызовом. Отказался снять золотой крестильный
>>>> крест, якобы «не подлежащий вывозу». Гитару держал, как факел,
>>>> на вытянутой руке. Сначала была Норвегия, потом Мюнхен, в конце
>>>> – Париж. На «Свободе» Галич вел свою программу, писал пьесу,
>>>> мюзикл, прекрасные песни. Жил, наконец, по-человечески. Три
>>>> года, с 1974-го по 1977-й. Даже крутил романы. Отчаявшиеся
>>>> советские мужья приходили жаловаться руководству «Свободы», как
>>>> в партком.
>>>>
>>>> 15 декабря 1977 года (59 лет, куда меньше, чем Пастернаку) его
>>>> убило током от «Грюндига», долгожданной дорогой игрушки. Никто
>>>> не хотел верить, Галичу больше подошел бы эшафот. Но В.
>>>> Войнович и Максимов, да и Нюша тоже видели обожженное током
>>>> тело сразу после трагедии. А дочь Алена не верит до сих пор.
>>>> Тем более, что через девять лет в дыму пожара задохнулась Нюша.
>>>>
>>>> Чего только не плели в интеллигентской тусовке! КГБ, конечно.
>>>> Даже ЦРУ обвиняли! Убили, чтобы Галич не вернулся. Запарилось
>>>> бы ЦРУ с советскими эмигрантами и собственными леваками… Что ж,
>>>> лучше умереть в Париже, чем в лагере. А посмертную судьбу, свою
>>>> и нашу, Галич пересказал сам. Итак, 2077 год.
>>>> «Под утро, когда устанут влюбленность, и грусть, и зависть,
>>>> и гости опохмелятся и выпьют воды со льдом,
>>>> скажет хозяйка: – Хотите послушать старую запись? –
>>>> И мой глуховатый голос войдет в незнакомый дом. …
>>>> И гость какой-нибудь скажет: – От шуточек этих зябко,
>>>> и автор напрасно думает, что сам ему черт не брат! –
>>>> Ну, что вы, Иван Петрович, – ответит ему хозяйка, –
>>>> Бояться автору нечего, он умер лет сто назад…»