ЖИЗНЬ ЛИОНА ФЕЙХТВАНГЕРА БЫЛА НАСТОЛЬКО ЗАХВАТЫВАЮЩЕЙ, ЧТО МОГЛА БЫ СТАТЬ СЮЖЕТОМ ПРИКЛЮЧЕНЧЕСКОГО КИНОФИЛЬМА ИЛИ РОМАНА

Лион Фейхтвангер - "Мокрая щека "..."Иду туда , где моё "

Aмериканский приют Лиона Фейхтвангера

В начале октября 1940 года, немецкий писатель Лион Фейхтвангер, спасаясь от преследований нацистов в Европе, приехал в Нью-Йорк.  За 18 лет, проведенных им в США, были написаны "Лисы в винограднике" и "Мудрость чудака", "Гойя", "Испанская баллада" и "Братья Лаутензак".

"Силы, движущие народами, остаются неизменными с тех пор, как существует писаная история.  Эти силы определяют современную историю так же, как они определяли историю прошлого.  Представить эти неизменные законы в действии – вот цель автора исторического романа.  Он хочет понять современность и поэтому ищет в истории не пепел, а пламя".

Мое поколение выросло на романах Фейхтвангера.
В Советском Союзе его книги начали появляться в середине 50-х – после десятилетнего перерыва на кампанию против "безродных космополитов" (к которым сгоряча причислили и Фейхтвангера).  И мы, тогдашние подростки, упивались "Испанской балладой", "Безобразной герцогиней", "Успехом", "Братьями Лаутензаками", "Иудейской войной"... Что нас так очаровало в Фейхтвангере?  Он был одним из первых, доставшихся нам западных писателей 20-го века.  До этого были только произведения советскихcовременников, где буржуазия – плохая, революционеры – хорошие, добро с кулаками".  Фейхтвангер разрушал этот джентльменский" набор.  Моим любимцем был Жак Тюверлен из "Успеха", считавший (в отличие от коммуниста Перкля), что "мир будет тихо и бесшумно переделан с помощью разума".  А моего друга потрясло описание сорокалетних любовников в романе "Братья Лаутензак". Такого не случалось у советских авторов.  Потом мы повзрослели, увлеклись другими книгами, и я забыла о Фейхтвангере.. пока недавно не прочла, что в 50-х, когда мы им зачитывались, он доживал свою жизнь в Америке - иммигрантом, узником роскошной калифорнийской виллы.

Немецкого гражданства его лишили нацисты, а в американском гражданстве отказали чиновники.  Он боялся, что если выедет за пределы страны, его не впустят обратно.

Лион Фейхтвангер - автор 17-ти всемирно известных романов - стал настоящим космополитом:  он умер, не будучи гражданином никакой страны.

"Когда-нибудь наступит эпоха, когда человек сможет ступить в любую точку планеты и сказать:  "Это – моя страна".

Эти строчки взяты из романа "Лисы в винограднике", который не только посвящен американской тематике (американской революции 18 века), но и написан специально в дар Америке.  

Отношения Фейхтвангера с Соединенными Штатами начались в ноябре 1932 г., с его лекционного тура.  Об этом первом, резко оборвавшемся визите, рассказывает сотрудник Мемориальной библиотеки Фейхтвангера в Лос-Анджелесе, Мариа Шутце-Кобурн:

«Лекционный тур не был успешным.  Фейхтвангер был очень известным писателем уже с середины 20-х (с опубликования романов "Безобразная герцогиня" и "Еврей Зюс").  В конце 20-х годов его кандидатура даже обсуждалась в качестве претендента на Нобелевскую премию.  Но лектором и оратором он был плохим.  Дело портил и его сильный акцент.  Словом, многие его американские почитатели были сильно разочарованы.  Но одно важное событие было - знакомство с Элеонорой Рузвельт, сыгравшее немалую роль в его судьбе.
Фейхтвангер предвидел опасность усиления нацистов.  Еще в 1930-м г., в романе "Успех", он описал Гитлера в образе Руперта Кютцнера с его "истерическим возбуждением".  Но все же он не ожидал того, что произошло 30 января 1933 года.  Это невероятная удача, что в тот исторический момент Фейхтвангера не было в Германии.»

Марина Ефимова: 
«30 января 1933 года Лион Фейхтвангер был в Вашингтоне - почетным гостем на обеде у немецкого посла Фридриха Вильгельма фон Притвиц унд Гаффрон. Утром следующего дня фон Притвиц разбудил Фейхтвангера телефонным звонком и сообщил, что Гитлер назначен канцлером.  Посол предупредил, что писателю ни в коем случае нельзя возвращаться в Германию:  в геббельсовском списке злейших врагов Рейха его фамилия стоит под №6.  Сам посол уже подал в отставку.

Доктор Шутце, почему Фейхтвангер сразу не остался в Америке?»

Мариа Штуце-Кобурн: 
«Этот вариант даже не обсуждался.  Они с женой были такими европейцами... Кроме того, на юге Франции собрались все их друзья и коллеги:  Верфели, Генрих Манн, сын Томаса Манна и множество других берлинских интеллектуалов. Недаром Фейхтвангер позже писал, что в 1930 г. "Берлин был населен будущими ссыльными".  Манны, Метерлинк, Ремарк – все бежали, даже те, кого не лишили гражданства и не конфисковали имущество, как у Фейхтвангера.  Они любили юг Франции и надеялись там переждать нацизм.  Они не могли вообразить, что будет война, которая охватит весь материк и окажется такой долгой.»

Марина Ефимова: 
«Война началась 1 сент. 1939 г., когда Фейхтвангер дописывал последнюю часть трилогии "Иосиф Флавий".  Он был арестован в конце 39-го французскими властями - как немец, представитель враждебной страны - и вместе с другими немцами посажен в лагерь "Ле Милль".  События во Франции развивались быстро, и в течение нескольких месяцев Фейхтвангер был сначала выпущен из лагеря, а потом (летом 1940 г.) снова арестован – уже не как немец, а как еврей.  В этот раз его увезли под Марсель.  Новый лагерь - "Сэнт Николас" - охранялся французами.  Кто посмелее, бежал из него.  Остальных после прихода немцев отправили в Освенцим.»

Мариа Штуце-Кобурн: 
«Я думаю, жена Фейхтвангера, Марта, была самым удивительным человеком. Когда Фейхтвангера отправили в лагерь, она написала десятки писем всем знаменитым и влиятельным людям, которых она знала в Европе и в Америке (включая Элеонору Рузвельт).  А потом помчалась в Марсель, в американский консулат.»

Марина Ефимова: 
«В консулате Марта попросила вызвать заместителя консула Майлса Стэндиша, солгав, что она его приятельница.  К счастью, молодой дипломат знал имя Фейхтвангера и поэтому вышел к Марте и отвел ее к заведующему отдела виз и паспортов Хираму Бингаму.  Подробность этого эпизода - из рассказа Марты Фейхтвангер:  "Американцы не выносят женских слез.  Когда я расплакалась, Бингам тут же предложил мне остановиться в его доме и обсудить ситуацию".

Марина Ефимова: 
«Марта передала дипломатам рассказ жены другого арестанта - о том, что заключенных из Сэнт Николаса водят днем на реку мыться, и это единственное место, где к ним можно близко подойти.  Дальше pассказывает биограф и друг писателя - Гарольд фон Хофе, в статье "Романист Лион Фейхтвангер":

"Стэндиш вызвался сделать попытку освобождения.  Он приехал к реке на машине с водителем-профессионалом.  Фейхтвангер мылся, раздевшись до трусов.  Подойдя к колючей проволоке, не очень надежно ограждавшей место купанья, Стэндиш показал писателю записку жены:  "Ничего не говори, ни о чем не спрашивай, просто выполняй!".  По знаку Стэндиша голый Фейхтвангер прыгнул в машину и водитель нажал на газ.  На заднем сиденье молодой дипломат помог беглецу надеть дамское пальто, платок и очки.  Когда французская полиция остановила американскую машину, Стэндиш предъявил документы и, указав на Фейхтвангера, сказал, что это его тёща".»

Марина Ефимова: 
«В 1939-40-м годах в Европе оказалось в ловушке столько беглых интеллектуалов, что Рузвельт дал указания посольствам тайно способствовать их спасению.  Были созданы и спецгруппы:  "Чрезвычайный комитет спасения" под руководством журналиста Вэриана Фрая и группа добровольцев-квакеров – членов церкви Unitarian Church.  Все эти люди действовали без всякой помощи официальных дипломатических учреждений, которые настойчиво и часто убежденно соблюдали формальную политику нейтралитета, декларированную Конгрессом.  Спасение Фейхтвангера было бы вызовом Третьему Рэйху.  Дело решило письмо Марты к Элеоноре Рузвельт, вслед за которым Бингам послал первой леди фотографию, кем-то подкинутую в консулат:  Фейхтвангер за колючей проволокой.  Рузвельты, по своим неофициальным каналам, дали указание срочно выписать чете Фейхтвангеров въездные визы, причем самому писателю – не на его имя.

Читаем у Хофе:
"Неожиданно в Марселе появился священник Уайтстил Шарп и, явно нервничая, сказал Фейхтвангеру:  "Мы с женой приехали, чтобы помочь вам бежать из Франции".  Бингам приготовил фальшивый паспорт не на имя писателя, а на его псевдоним – Лион Вэтчик. "Странный псевдоним, - удивился Бингам.  По-английски звучит как "Мокрая щёка" - wet chick.  "Это перевод на английский моей фамилии, - сказал Фэйхтвангер, - "фэйхт" - влажный, "вангер" - щека. Мокрощёков".  Исход начался ночью, из отеля, имеющего прямой выход на вокзал, с которого уходили поезда к подножию Пиренеев".

Марина Ефимова: 
«Миссис Шарп все время обгоняла беглецов, чтобы подготовить очередной этап пути.  Поэтому Пиренеи они
переходили втроем.  Таможня на испанской границе была реальной опасностью: документы мужчин не вызывали подозрений, но фамилию Марты могли узнать. Однако умная Марта подала таможенникам одновременно свой паспорт и блок хороших сигарет, сказав, что не хочет за них платить, нельзя ли их оставить на таможне?  Внимание к сигаретам явно пересилило внимание к паспорту, и Марту пропустили.

В Барселоне они оказались на мели.  Шарп нашел американский консулат и сумел достать там денег на билеты:  всем – третьего класса, а Фейхтвангеру – первого, потому что там небрежнее проверяли документы.  Шарп снабдил писателя чемоданчиком Красного креста.  В коридоре с Фейхтвангером завязал разговор ехавший в том же вагоне офицер СС.  Они по-английски обменялись любезностями в адрес Красного креста:  офицер – с прусским акцентом, Фейхтвангер – с баварским.»

Мариа Штуце-Кобурн:
« "Там было много сложностей.  На вокзале в Лиссабоне к Марте подошел журналист и спросил, правда ли, что в поезде едет Фейхтвангер? Но кроткий Шарп схватил его за грудки и зашептал:  "Заткнись!  Твоя глупость может стоить кому-нибудь жизни". Супруги сняли комнату в отеле, но миссис Шарп привела священника Чарльза Джоя, который сказал, что Фейхтвангеру надо уехать сегодня, потому что нацисты начали в городе облавы на беженцев из Германии. Из Лиссабона рвались толпы беглецов, билеты на пароход были давно распроданы.  И тогда миссис Шарп уступила свой билет Фейхтвангеру".»

Марина Ефимова: 
«Марта и миссис Шарп вырвались из Лиссабона только через две недели.  

5 октября 1940 г на пристани в Нью Йорке Фейхтвангера ждала толпа репортеров. В утренних газетах появились их отчеты:  "Можно сказать с математической точностью, что в этой войне Германия будет разбита, - говорит немецкий писатель".  Но в ФБР, в "Деле" писателя, появилась запись:  "Фейхтвангер пользуется любым случаем для злобных нападок на режим нацистов".  И дальше – странное обвинение:  "of premature anti-fascism" – т.е. в преждевременном антифашизме".  Осенью 1940 год американские политики все еще считали нужным дать Гитлеру шанс.»

Окруженная садом вилла "Аврора" расположена на холме с видом на океан в одном из красивейших мест Южной Калифорнии -Pacific Palisade.  Там прожил Фейхтвангер последние 16 лет своей жизни и написал почти все лучшие свои вещи:  "Братья Лаутензак", "Лисы в винограднике", "Гойя, или Тяжкий путь познания", "Мудрость чудака","Испанская баллада"...

Мариа Штуце-Кобурн: 
«Фейхтвангер был невероятно светским человеком.  В нашем архиве хранится масса приглашений на разного рода приемы и вечеринки.  На вилле Аврора чаще всего собирались немецкие литераторы, которым он читал отрывки из новых романов: в 42-м – из "Братьев Лаутензак", в 47-м – из "Лис в винограднике", в 51-м из "Гойи"... Он очень прислушивался к коллегам – особенно к советам своего ближайшего друга Генриха Манна. Другими частыми гостями были американцы из Голливуда: Чаплины, Чарльз Лавтон (который устраивал там шекспировские чтения), Джон Хьюстон. В доме всегда кто-то жил, кого-то угощали, Марта пекла свои знаменитые яблочные штрудели. Для Фейхтвангера общение с людьми было, бесспорно, частью писательства. Он строжайше соблюдал ежедневное жёсткое расписание работы, он никуда не ездил, и гости были его главной творческой стимуляцией.»

Марина Ефимова: 
«До 1945-го года это всё был, конечно, "пир во время чумы".  В Европе гибли родные, друзья, оттуда доходили страшные вести, страшные слухи... В Калифорнии для немцев был введен комендантский час, что было объяснимо, но все равно унизительно.  С окончанием войны все было вздохнули свободно, но тут для немцев-иммигрантов в Америке начались новые странные неприятности: энтузиасты из Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности всех иммигрантов-антифашистов взяли под подозрение. По их понятиям до войны антифашистами могли быть только прокоммунисты».

Мариа Штуце-Кобурн: 
«Да, они предполагали, что Фейхтвангер коммунист, хотя он много раз в беседах с представителями ФБР объяснял, что его еще можно назвать социалистом, но никак не коммунистом.  Однако его связи с Советским Союзом, московские гонорары, а, главное, его книга "Москва 1937" оставляли подозрение в силе.  Ведь в 1937 году, в разгар террора, в скованной страхом стране он написал такие строки:  "У кого есть глаза, умеющие видеть, и уши, умеющие отличать искренность от фальши, тот должен чувствовать, что русские люди, рассказывающие в каждом углу страны о своей счастливой жизни, говорят не пустые фразы".  Конечно, причиной его слепоты была политическая наивность, а не партийная принадлежность.  Но в период маккартизма к нему относились как к "пятой колонне". Ни ФБР, ни чиновники не понимали, что Фейхтвангер не мог принадлежать ни к какой политической группе.  Его видение мира было особым, историческим, оно не вписывалось ни в какие готовые системы.  Он везде был аутсайдером.»

Марина Ефимова: 
«Атмосфера маккартизма, с его "охотой на ведьм" и бессмысленной формулой "преждевременного антифашизма", была такой гнетущей, такой неожиданной для Америки, что немцы побежали:  антикоммунист Томас Манн – в Швейцарию, коммунист Брехт – в ГДР (туда рвался и Генрих Манн, но его остановила смерть). Фейхтвангер год за годом подавал прошения о предоставлении ему гражданства, и год за годом получал отказ.  Последнее он подал в декабре 58-го – за неделю до смерти.  И гражданство было ему даровано - на следующий день после смерти, 22 декабря 1958 г.
История напоминает конец трилогии Фейхтвангера "Иосиф Флавий":  "Римские власти всполошились не на шутку, ведь, речь шла о человеке, которого знали в Риме и при дворе... Но нелегко отыскать пропавшего на земле, которую посетила война...Пришлось признать его исчезнувшим без вести.  И тогда все согласились, что единственный памятник, который суждено иметь Иосифу – это его труды".»

Уже будучи в Америке, Лион Фейхтвангер давал откровенное интервью о себе.  И журналист спросил его:
- Вы великий немецкий писатель, представитель плеяды наиболее талантливых европейских писателей, но все чаще и чаще Вы начинаете писать не об общечеловеческих темах, близких каждому читателю, а об узкой, еврейской теме. Почему это так?  Вы ведь не местечковый еврейский писатель, рожденный в Черте Оседлости.  Вы не Шолом Алейхем, описывавший местечковую жизнь...

Фейхтвангер горько усмехнулся.  Ком встал у него в горле.  Он не мог говорить. Лишь через минуту он ответил:
- Начну с того, что я не немецкий писатель, а еврейский писатель, пишущий, к великому сожалению для себя на немецком языке... Я бы многое отдал чтобы писать на иврите, но иврита я не знаю так, чтобы писать на нем.  Действительно вначале мы все пытаемся быть интернационалистами, мультикультуристами и людьми нового века и новых идей... Но потом дым заблуждений рассеивается, и ты остаешься тем, кто ты есть, а не тем, кем ты пытался стать.  Да, я пытался быть немецким и европейским писателем, но мне не дали им стать, а сегодня, я уже не хочу им быть...Рано или поздно тебе говорят:  не лезь не в свое.  И тогда я иду туда, где мое.  И пишу о моем.  Так спокойнее.  Так лучше.  Для всех.  И это происходит далеко не всегда, потому, что я или кто-то другой этого хотел. Нет.  Просто так распoряжается жизнь... И наши соседи... Немцы, австрийцы, французы, венгры, поляки... Они не хотят чтобы мы лезли в их жизнь и в их культуру... Поэтому куда спокойнее писать о древней Иудее, или об испанcких морранах, или о моих собратьях в Германии... Рано или поздно, если ты сам не вернешься в свой дом, то тебе нaпомнят кто ты и вернут тебя в него, те, кого ты совсем недавно считал своими братьями...»