"Я думаю, российское общество безнадежно, по крайней мере, я отказался от мысли пытаться сделать что-то. Мы ничем не можем помочь им".

Преабула. 

В конце 90-х годов прошлого века я работал над книгой о поэте и правозащитнике Вадиме Делоне. Параллельно шла работа над документальным телефильмом «Дуэль Вадима Делоне» для телеканала «Культура» (ВГТРК). Определенные затруднения заключались в том, что многие из тех, кого необходимо было проинтервьюировать, жили за границей, в том числе и обмененный на Луиса Корвалана Владимир Буковский — легенда правозащитного движения. К тому времени я уже добрался до архива московского управления КГБ, получив возможность ознакомиться со следственным делом № 270, в соответствии с которым «...за организацию и активное участие в групповых действиях, нарушающих общественный порядок, арестованы и привлечены к уголовной ответственности: Буковский В. К., 1942 года рождения, и Делоне В. Н., 1947 года рождения, оба без определенных занятий».

Что произошло дальше — известно. Буковскому выписали, по его словам, три года. Так продолжалась его тюремно-лагерная одиссея. Вадим страшно переживал за судьбу друга. В конце концов, оба оказались на Западе, в изгнании. Рассказывать о судьбе Делоне без участия Владимира Буковского было невозможно. Кто-то из друзей дал мне электронный адрес Владимира Константиновича, завязалась переписка. В. К. был не против участия в съемках фильма о Вадиме, но вдруг произошла загадочная история. Кто-то из телевизионщиков прислал ему синопсис (аннотацию) предполагаемого фильма о диссидентах — действительно, как можно снимать ленту о правозащитном движении без участия Буковского? Владимир Константинович решил, что автор я, и написал мне, что сниматься в такого рода картине он не хочет и не может. Это объяснение, дающее представление о взглядах В. К. на правозащитное движение в СССР, на нынешнее положение в России, приведу полностью.

"я полагаю, что ты делаешь ошибку, относя нас всех вместе в одну категорию — «счастливую семью диссидентов». Иоффе и Огурцов, с одной стороны, Ковалев и я — с другой. В то время как двое первых пытались организовать политическую борьбу против советского режима, мы занимались правами человека без каких-либо политических целей и программ. Я не собираюсь критиковать их, но хочу подчеркнуть основное различие между нами, которое само уже отвечает на твои вопросы.

Мы не могли быть «счастливой семьей», будучи столь по-разному ориентированы с самого начала. Кроме того, если первые два могут быть «обвинены» в том, что случилось позже (по крайней мере, теоретически, отнюдь не в действительности), подобная критика в наш адрес смешна. Я не хотел реформировать советскую систему и никогда не предлагал никаких политических программ. Я протестовал, когда мои друзья оказывались в заключении за попытки воспользоваться конституционными правами, когда их, здоровых людей, упрятывали в психиатрические лечебницы.

Что произошло с крушением коммунизма? Если коммунизм не мог выжить без того, чтобы сажать нормальных людей в сумасшедшие дома, — это не моя проблема. Это их проблема. Если коммунистическая идеология и основные нравственные принципы оказались несовместимы, в этом надо винить Маркса и Ленина, но не меня. Никто не вправе предъявить мне претензию, что я вел себя аморально ради идеологической догмы, в которую никогда не верил и которой не обещал быть лояльным…

Пожалуйста, не пойми меня превратно. Я был рад видеть падение коммунизма, но как участник движения за права человека никогда не слышал похвал за это. Наша позиция была чисто защитная, мы не имели цели разрушить советскую политическую систему. Так что я могу честно ответить на любые упреки за настоящую ситуацию в России. Что я должен был, на ваш взгляд, сделать? Радоваться, видя моих друзей в тюрьмах и психушках за чтение самиздата?

Напротив, я могу обвинить их, советских людей, в том, что не следовали нашему примеру. Если бы они сделали это, сегодняшнее положение в России было бы совершенно иным. Начать с того, что советская система рухнула бы значительно раньше. Экономика страны оказалась бы менее расстроенной, а общество — более здоровым. И, кроме того, номенклатура не смогла бы сохранить власть или «приватизировать» богатство страны в собственный карман. Мы могли бы создать подлинную демократию и рыночную экономику, а не фикцию…

Но, как они говорят, они были «не готовы» для этого. Это тоже моя вина? Я сделал все возможное, чтобы помочь им. Первый раз я смог приехать в СССР в апреле 1991 года, раньше нам приезжать не разрешали. И я вполне определенно сказал, что необходимо сделать, чтобы предотвратить развитие событий по наихудшему сценарию. Посмотри мои публикации в прессе того времени — в «Огоньке», по телевидению и радио. Я призывал к всеобщей забастовке, к кампании гражданского неповиновения, для того чтобы заставить коммунизм отступить. И каков был ответ? Интеллигенция была разочарована моими предложениями. Меня открыто называли экстремистом, который жаждет конфронтации и крови (см. «Литературную газету»). «О, нет! — кричали они, — на улицы выйдут танки! Нам не нужны здесь такие «герои», как Буковский. Все, чего он хочет, — баррикады». Они были «все еще не готовы». Я вернулся в Англию.

Танки все-таки пришли на улицы несколькими месяцами позже. И люди появились на баррикадах. Я приехал опять в Москву 25 августа и опять точно сказал, что должно быть сделано: трибунал наподобие Нюрнбергского. Все это документально подтверждается, мои интервью Российскому ТВ в сентябре 91-го легко найти. Но опять общество оказалось «не готово». Вместо трибунала устроили слушания «по делу КПСС» в Конституционном суде, ставшие фарсом. Я принял в них участие как эксперт в надежде превратить их в нечто более серьезное, но все напрасно.

В последний раз я приезжал в Москву весной 1993 года (команда Ельцина просила меня помочь им с референдумом). К концу 1993 года я отказался от российского гражданства (оно было предоставлено мне без всякой моей просьбы) и больше не был в России. С 1996 года мне даже не позволено въезжать туда. Год назад российская телекомпания ВИД пыталась пригласить меня для участия в программе, посвященной истории моего «обмена» на Корвалана, но их документы отклонили. В результате ВИД был вынужден прислать съемочную группу сюда, несмотря на расходы. Программа была показана в мае 1998 года.

Итак, после всего сказанного можно ли винить меня в создавшейся в России ситуации? Не проще ли винить себя? Я думаю, российское общество безнадежно, по крайней мере, я отказался от мысли пытаться сделать что-то. Вот почему мне неинтересно сниматься в твоем фильме. Извини, Юрий, но слишком поздно. Мы ничем не можем помочь им".