Советское государство и человек: ВООБРАЖАЕМОЕ ПЕРВИЧНО, РЕАЛЬНОСТЬ ВТОРИЧНА

Смена власти, как это было и в 1917 году, всегда строится на смене воображаемого — того будущего, которое есть в головах у населения. Предложив «фабрики — рабочим, землю — крестьянам», большевики вмешались в картину будущего и увели за собой население. Недаром на этом этапе главным компонентом были многочисленные агитаторы, а ораторы типа Троцкого могли повести за собой живую толпу. В борьбе рационального и эмоционального эмоции имеют преимущества, тем более что все считают себя и так разумными и спокойно идут вслед за эмоциями.

Революции, как и майданы, — это «праздник непослушания», если воспользоваться названием одной сказки. В это время можно поступать так, как ты никогда не позволял себе делать. «Непослушные» взрослые становятся фоном для передачи власти новой элитной группировке, поскольку старая уже не может ее удержать в руках. И начинается новая жизнь, где снова наступает послушание.

Точно так сквозь сферу воображаемого входит в массовое сознание и побеждает на выборах В. Зеленский. Он был несомненно силен в виртуальной реальности, что достаточно часто удается конвертировать в реальную власть. Порошенко оказался хоть и правильным, но чужим, а Зеленский — своим.

Советское государство серьезным образом входило в приватную жизнь человека уже на самом начальном этапе. Оно формирует как информационную повестку дня, так и виртуальную повестку десятилетий, то есть список сакральных героев и событий. Они являются эталоном, который служит для порождение и оценки нового. Главным эталонным событием была революция 1917 года, а первыми официальными героями стали летчики-челюскинцы.

Информационная повестка дня переводит на уровень жизни и улицы виртуальную повестку. Как пелось в марше веселых ребят: «Когда страна быть прикажет героем, У нас героем становится любой». То есть герой — это модель поведения, которую тебе придется реализовать в жизни. А поскольку реализовывалась не только мобилизационная экономика, но по сути и мобилизационная политика, то разные варианты героев не сходили с экрана. Они были заложены в массовое сознание как своеобразные виртуальные «закладки».

Как все это достигалось? Государство не просто монополизировало все каналы передачи информационных и виртуальных объектов, оно сделало это для того, чтобы и сфера работы, и сфера досуга, давали четкие инструкции, что такое хорошо и что такое плохо. Это позволило создать для человека вне работы не параллельную действительность, а скорее продолжение государственной действительности в его быту. Государство оказалось единственным монополистом правды, не подпуская никого чужого или чуждого к формированию картинки действительности.

Человек становится управляемым «винтиком» не только на работе, но и дома. Везде он должен все видеть и слышать глазами и ушами государства, а не своими. Модель мира, вводимая государством, не просто стала его моделью мира, она получила безальтернативные права. Единственным законодателем правильности поведения, единственным работодателем стало государство. Именно в этом и состоял его тоталитарный характер: его всевидящее око сопровождало человека на работе и дома. И любое отклонение вызывало наказание. По этой причине взрослые старались не допускать детей к своим разговорам, оберегая их (и себя) от возможных негативных последствий.

В целом можно признать, что взрослые не имели права на самостоятельное поведение. С точки зрения государства они тоже были неразумными детьми. Правда, модели правильного поведения тиражировались во всех трех пространствах: физическом, информационном и виртуальном. Модель «взрослый — ребенок» государство приняло по отношению к своим гражданам, следя за их поведением и наказывая за непослушание.

М. Меерович говорит, например,  в этом плане даже об изменении точки отсчета в жизни человека — не семья, а трудовой коллектив: «Советский Союз является, пожалуй, самым крупным социально-организационным экспериментом в человеческой цивилизации в ХХ веке. Большевики подвергли кардинальной целенаправленной перестройке все без исключения сферы существования общества, экономики, промышленного производства, законодательства, государственного управления. Организационно-управленческая модель, которую сформировали большевики и которая составляла социально-организационный базис советской системы на протяжении, фактически, всего периода существования СССР, заключалась в том, что человек в трудовом и в бытовом отношении должен был находиться в тотальной зависимости от государства. А конкретно – от того места приложения труда, к которому его считала целесообразным прикрепить власть. В основу этой модели помещалась не семья, как ранее, в буржуазном обществе, а совершенно иная единица – «трудо-бытовой коллектив». Привязанный к месту труда в отношении всех жизненных реалий, состоящий из людей, которые могут существовать, только имея место работы на государственном предприятии или в советском учреждении» [1].

Он также считал, что «никто не изучает историю страны как первого в истории человеческой цивилизации полностью искусственного общества, как первого социального мегапроекта, в котором все стороны жизни и деятельности сознательно формировались принципиально по-новому»

Можно сказать, что СССР выстроил идеологически ориентированные информационные и виртуальные потоки для поддержки государства в сфере воображения. В физическом пространстве реализовывалось вытеснение представителей классов, доминировавших в дореволюционное время. Их лишали работы по профессии, права голоса и под. вплоть до репрессий. Одновременно они высмеивались в виртуальном пространстве, всякие меньшевики со своими козлиными бородками стали карикатурами в сфере воображения. И даже Керенский бежал в женском платье из Зимнего, что не было реальной правдой, а правдой, заложенной в систематике воображения.

Модель соцреализма создала матрицу, по которой следовало создавать произведения литературы и искусства. Ее можно признать не только определенной социальной технологией, но и цензурной технологией, которая входила в головы автора еще до того, как он садился писать свой текст. Только если его индивидуальное воображение соответствовало социальному, у него были шансы на успех.

К. Чуковский, самый тиражируемый на сегодня автор, страдал от  цензуры всю жизнь: ««Муху-Цокотуху» то и дело запрещали и за сочувствие деревенским кулакам, и за свадьбу с именинами в сюжете, и за то, что сказка подрывала детскую веру в коллектив (гости именинницы ретировались и не предприняли ничего для спасения пленницы от злодея)» [2]. Его книги запрещала еще Н. Крупская, которая писала прямиком в газете «Правда», что надо детишкам рассказывать о настоящих крокодилах, а не сказочных: «из «Крокодила» ребята ничего не узнают о том, что им так хотелось бы узнать. Вместо рассказа о жизни крокодила они услышат о нем невероятную галиматью. Однако не все же давать ребятам «положительные» знания, надо дать им и материал для того, чтобы повеселиться: звери в облике людей это — смешно. Смешно видеть крокодила, курящего сигару, едущего на аэроплане. Смешно видеть крокодильчика, лежащего в кровати, видеть бант и ночную кофту на крокодилихе, слона в шляпе и т. д. Смешно также, что крокодил называется по имени и отчеству: «Крокодил Крокодилович», что носорог зацепился рогом за порог, а шакал заиграл на рояли. Все это веселит ребят, доставляет им радость. Это хорошо. Но вместе с забавой дается и другое. Изображается народ: народ орет, злится, тащит в полицию, народ — трус, дрожит, визжит от страха («А за ним-то народ и поет и орет…», «Рассердился народ и зовет и орет, эй, держите его да вяжите его. Да ведите скорее в полицию.», «Все дрожат, все от страха визжат…»). К этой картинке присоединяются еще обстриженные под скобку мужички, «благодарящие» шоколадом Ваню за его подвиг. Это уже совсем не невинное, а крайне злобное изображение, которое, может, недостаточно осознается ребенком, но залегает в его сознании» ([3], см. также [4]).

Сталин был силен как в управлении с помощью литературы и искусства, то есть в управлении  высшего уровня, так и в управлении с помощью страха, то есть в управлении  низшего уровня, примитивного и биологического. Первая «машина» создавала правильные мысли и мечты, вторая — подавляла неправильные. И та, и другая работала на уровне психологии, блокируя рациональное и активизируя эмоциональное. Прошлое, настоящее и будущее все теперь видели под одним углом зрения.

СССР на начальном этапе обладал колоссальной энергетикой людей. Это был «майдан», растянувшийся на десятилетие. Этот эмоциональный «взрыв» сменил все социальные иерархии, повсюду пришли новые люди, полные молодежной энергии.

Сталин управлял так называемым социальным воображением. Создатели этого подхода считают, что общество нельзя понять исключительно по тому, что чувствует человек в физическом пространстве, ни по тому, что он думает. Пространство воображаемого выступает в роли объединяющего фактора, который формирует общество, задавая его ориентации [5].

Это понимание роли воображаемого задано К. Касториадисом, перевод книги которого на английский появился в 1987 г. [6]. Сама его книга на французском вышла в 1975. В ней он воюет как с марксизмом, так и структурализмом.

Касториадис считает, что все имеющееся в социо-историческом мире связано с символами. Отсюда он переходит к воображаемому, говоря: «Воображаемое должно использовать символическое не только для «выражения» себя, что понятно само по себе, но для своего «существования», чтобы переходить от  виртуального к чему- то большему». Он подчеркивает, что история невозможна без креативного воображения, он использует также термин радикальное воображение. На русском языке есть и данная книга, и интеллектуальная биография Касториадиса ([7 — 8], см. также его интервью [9]).

Успех Сталина, как нам представляется, лежал в том, что он не только управлял материальным, а активно руководил именно воображаемым, отсюда его такое мощное внимание к литературе и искусству. Он читал все книги, идущие на премии, посещал спектакли, вмешивался в производство кинофильмов. Ничего значимого в сфере виртуального строительство не проходило мимо него.

Можно выделить такие черты воображаемого, которое может побеждать даже правду реальности:

— воображаемое всегда будет ярче, как правило, серой реальности,

— воображаемое будет больше соответствовать желанию и пониманию зрителя,

— воображаемое легче поддается внешнему управлению, чем реальность,

— воображаемое всегда насыщено эмоциями, поэтому обладает более сильной воздействующей силой,

— человек сам стремится к воображаемому, в отличие от рационального («Гарри Поттер», например, всегда будет иметь больше читателей, чем «Теплофизика»).

Эти характеристики особо важны для институтов государства, поскольку позволяют направлять внимание граждан на нужные государству характеристики как данного момента, так и всей истории. Государство обладает силой видеть все, уничтожая любые проявления чего-то опасного для себя. В этом плане государство легко расправлялось с теми, кто позволял себе отклониться от генеральной линии.

Для  контроля существовал перечень того, о чем писать нельзя: «создавалась, говоря современным языком, «вертикаль» строго централизованного цензурного надзора. Главлиту СССР подчинялись областные и краевые управления, а последним – городские и районные отделы. Многочисленный, увеличивающийся год от года аппарат цензурных органов строго руководствовался спущенными сверху инструкциями и распоряжениями. Самым распространённым и эффективным средством стали издание и рассылка «на места» многочисленных циркуляров, выходивших под грифами «секретно» или «совершенно секретно». Время от времени, основные из них, «не потерявшие временного значения», сводились в особые «Перечни сведений, составляющих государственную тайну и не подлежащих распространению». Первый из них, вышедший в 1925 г., выглядел достаточно скромно, представляя собой 16-страничную брошюру. Со временем объём «Перечня…» увеличился во много раз: в 60-80-е годы он представлял из себя пухлый том объёмом до 400-500 страниц. Выходил он, естественно, под грифом «Совершенно секретно», хранился в сейфе и даже самим цензорам выдавался только под расписку. На их языке он получил название «талмуда»: «заглянуть в талмуд» означало справиться в нём, не подлежат ли какие-либо сведения, имена, события и т.д. тотальному запрету» [10].

Но только запрещая ненужное и неправильное, нельзя достичь результата, одновременно надо усиливать нужное и правильное с точки зрения государства. Люди должны полюбить государство, хотя бы в сфере воображаемого.

С. Эйзенштейн снял «Потемкина», получившего огромный успех во всем мире, по сути задающий принцип победы воображаемого над реальным:  «Заказной фильм, который рывком выдвинул страну в ряд ведущих кинодержав, превзошел все ожидания руководства. К тому же по миру разнеслась весть о том, как иноземные матросы, посмотрев его, настолько вдохновились подвигом русских братьев, что повторили его на своем корабле. Этот факт не только прикипел к мифу «Потемкина», но и стал долгоиграющей пластинкой советской пропаганды» [11].

И в своей практике, и в своей теории Эйзенштейн все время искал инструментарий, который заставит зрителя реагировать автоматически. Он изучал даже опыт создателя ордена иезуитов И. Лойолы [12]. В своем описании он ссылается на книгу Лойолы «Манреса, или Духовные упражнения Святого Игнатия», перенося его опыт  в свою практику: «Чего добиваемся мы? Того, чтобы обостренное эмоциональное переживание вызывало (сценическую) реальность чувств, в свою очередь выливающуюся в реальные и правдивые поступки и проявления. Нагнетающаяся аффективность таким образом переходит в непосредственные действия. До точки нагнетания эмоций путь «Манресы» таков же. Но вместо того, чтобы дать этому процессу и результату воплотиться и разрядиться в реальные внешние проявления возникших эмоций, «Манреса» затормаживает всякое проявление. «Манреса» не дает выхода «вовне» и направляет разрядку «вовнутрь», добиваясь при этом громадных потрясений внутри самой психической деятельности. Вспомните, до какой степени ударяет по психическому состоянию и аппарату, например, невозможность просто высказаться, когда вас «душит» какая-либо эмоция. Подобная практика невероятно расшатывает внутренний аппарат. Делает его крайне податливым ко все новым и новым психическим приключениям того же порядка, приводя его, наконец, к состоянию полного отделения от связей с внешним миром и к пределам такого отъединения к «погружению» в экстатические состояния» [13].

Эйзенштейн после юбилейного «Броненосца Потемкина» (1925) получает заказ на юбилейный фильм «Октябрь» (1927). Он снова делает шедевр, но уже после завершения работы над фильмом изменился политический расклад в стране.

И Сталин приходит к режиссеру: «Премьера «Октября» была назначена на 7 ноября 1927 г. По воспоминаниям Г. Александрова, в этот же день в монтажную пришел сам Сталин и приказал срочно вырезать все сцены с Троцким («Эпоха и кино», 1983 г.). Оказалось, что утром, во время юбилейной демонстрации, отряды ГПУ пресекли попытку «восстания» «троцкистской оппозиции». В результате в день юбилея фильм был показан в Большом театре не полностью и фрагментарно. Его перемонтаж и доделка заняли еще несколько месяцев» [14].

И еще: «Последовательность революционных событий давно восстановлена. Однако не факты создают наши знания о прошлом, а их интерпретация, выбор языка описания. Эта проблема до сих пор актуальна: что произошло 25 октября (7 ноября) 1917 г: государственный переворот, Великая социалистическая революция, народный бунт или это был хаос безвластия, которым воспользовались большевики? Историческая реальность существует лишь как совокупность точек зрения, разницу которых демонстрируют уже воспоминания о тех днях (на уроке можно, например, сравнить цитаты из книг воспоминаний – Дж. Рида, Л. Троцкого, мемуаров «Защита Зимнего дворца» белого офицера А. Синегуба и других). В этом смысле «Октябрь» С. Эйзенштейна и Г. Александрова является одной из версий исторических событий»

Кстати, Троцкий объяснил в свой статье 1932 г., что именно Сталин назвал восстанием 7 ноября. Оппозиция шла вместе со всеми на демонстрации, но несла свои плакаты, где прозвучало такое:

«1)»Выполним завещание Ленина»

2) «Повернем огонь направо — против нэпмана, кулака и бюрократа»

3) «За подлинную рабочую демократию»

4) «Против оппортунизма, против раскола — за единство ленинской партии»

5) «За ленинский Центральный Комитет» [15].

Это и привело Сталина в бешенство. В социальное воображение же была вброшена идея, что это государственный переворот. Правда, там был даже такой эпизод: «В этот день слушатель военной академии имени М. Фрунзе троцкист Яков Осипович Охотников, участвуя в охране Мавзолея, попытался ликвидировать Сталина, ударив его в затылок. Сталин расстрелял Охотникова в 1937 году. Возможно, эпизод с евреем Охотниковым стал причиной недоверия Сталина к евреям-военнослужащим» [16]. И несколько иная версия этого нападения [17 — 18].

Приведем еще одну цитату из Касториадиса, иллюстрирующую всеобъемлющий характер воображаемого: «Социальное воображаемое существует и проявляется в общественно-исторической институционализации и через нее. Эта институционализация есть институционализация магмы значений — воображаемых социальный значений. Типичные опорные элементы этих значений — к которым они, безусловно, не сводятся и которые могут быть как прямыми, так и косвенными — это образы и фигуры в самом широком смысле слова: фонемы, слова, банковские билеты, джинсы, статуи, церкви, орудия, униформы, живопись, шифры, пограничные заставы, кентавры, сутаны, ликторы, музыкальные партитуры — а также вся воспринимаемая чувствами целостность природного мира, поименованная рассматриваемым обществом. Сочетания образов и фигур тоже, в свою очередь, могут быть образами и фигурами и, таким образом, также выступать в качестве опоры для значения. Социальное воображаемое есть, прежде всего, творение значений и творение образов или фигур как их опорных элементов. Отношение между значением и его опорой (образами и фигурами) — это единственный точный смысл, который мы можем придать термину символическое. И здесь мы его употребляем именно в этом смысле. Большая часть значений того или иного общества, а именно те, которые определенно выражены или поддаются определенному выражению, также институционализированы — прямо или косвенно — в языке и через язык» [7].

Можно сказать, что государственный акцент на воображаемом, на управлении им, оказался одной из главных составляющих создания счастливых поколений в СССР. Головы людей всегда смотрели в будущее, которое всегда ожидается лучше и счастливее настоящего. Управление страной — это управление воображаемым. Люди будут терпеть любые недостатки, если их воображаемое будет прекрасным.

Известный киновед Н. Клейман назвал свою статью очень характерно «Что моделирует искусство Эйзенштейна?». Он, объясняя свой отказ от традиционного термина «отражает»,  пишет: «кинематограф Эйзенштейна не был ни пассивно-зеркальным, ни натуралистическим отражением реальности—он был занят ее активной интерпретацией и связан с весьма серьезной перекомпоновкой ее зримых элементов ради проникновения в далеко не всегда зримые закономерности» [19].

Сталин, оперируя как устрашением, так и воображаемым, побеждает в создании нового человека, в мире которого центральное место занимает Сталин. Только вместе с ним и под его руководством население готово двигаться вперед.

О типажах населения после 1917 г. говорят так: «обитатели постреволюционной России были представлены психологическими типажами активистов, попутчиков и маргиналов. Первые, а это, как правило, люди, родившиеся в 1920-х гг., сознательно либо бессознательно поддерживали все инициативы правящей партии и являлись опорой режима, вторые (а их было большинство) соглашались со всеми мероприятиями советской власти, принимали правила игры и двигались по течению, и наконец, третьи глухо роптали, но старались не выделяться из общей массы, ориентируясь скорее на инстинкт самосохранения. Тем не менее многих из них объединяло чувство хозяина своей страны, готовность принести себя в жертву ради мощной индустриальной державы, ради своих детей. Эта жертвенность опиралась на традиции революционной борьбы, классовую сознательность, апелляцию к патриотическим чувствам, героизацию человека труда, периодические кампании по разоблачению «врагов народа», снятие моральных, политических и физических ограничений, на представление себя как части светлого будущего в настоящем. В 1920-1930-е гг. закрепилась мифология знаний населения о революции и Гражданской войне, наметилась тенденция к коллективному забыванию, оформилась самоизоляция страны, информационное пространство сузилось до официального, были нанесены превентивные удары по потенциально опасным согражданам. Произошла ликвидация дореволюционной элиты, сформировалась генерация новых людей»  [20].

К такому новому поколению принадлежал и С. Эйзенштейн. Его дореволюционная биография такова: «Для него лично революция была освобождением. Он был порабощен миллионами своего деда — купца-миллионщика Ивана Конецкого. Порабощен папенькой, очень успешным архитектором, истово  православным монархистом, верным царю-батюшке, последним дворянином  Российской империи (по линии императрицы Марии Федоровны Михаил Осипович получил потомственное дворянство в феврале 17-го года). И то, что Эйзенштейн не пошел, как требовал папенька, в архитектуру, было актом освобождения. Он со всем этим порвал, чтобы стать художником. И этим чувством свободы был обязан революции — когда, по Гоголю, «стало видно во все концы света». Для множества людей революция была открытием горизонтов. Конечно, разница между идеей революции и ее практикой тогда еще не была столь очевидной. И конечно, Эйзенштейн не мог не увлечься ее идеалами. Но когда Сталин в 1929 году, после съемок «Генеральной линии», пригласил его Кремль — с тайной целью превратить признанного миром гения в своего личного биографа, Сергей Михайлович отказался (вождю пришлось удовольствоваться Михаилом  Чиаурели). И более поздние попытки Сталина приручить Эйзенштейна окончились бунтом против тирана в «Иване Грозном». В течение многих лет шла игра не на жизнь, а на смерть. В 1937 году уже был подписан приказ об аресте Эйзенштейна — он выжил чудом и постановкой «Александра Невского» выиграл свое «ледовое побоище». Правда, Сталин решил, что купил Эйзенштейна. Он понял экранный образ Александра Невского не как воплощение на экране канонизированного святого, покровителя грядущих побед над фашизмом,  а как образ «хорошего царя». И был уверен, что герой «Ивана Грозного» в постановке Эйзенштейна будет таким же» [21].

Все мы живем и тогда, и сейчас  достаточно однотипно. Но включив воображаемое, Советский Союз сделал жизнь граждан движением вперед. Сталинский «Марш авиаторов» был песней всей страны:

Мы рождены, чтоб сказку сделать былью,

Преодолеть пространство и простор,

Нам разум дал стальные руки-крылья,

А вместо сердца — пламенный мотор.

Все выше, и выше, и выше

Стремим мы полет наших птиц,

И в каждом пропеллере дышит

Спокойствие наших границ.

Сегодня идут споры, не является ли этот  марш, взятым  у немцев, или наоборот [22]. Но этого уровня оптимизма хватит и на две страны. Или песня Высоцкого про Канатчикову дачу, где другой настрой и другой мир:

А вон дантист-надомник Рудик,у него приемник «Грюндиг»,

Он его ночами крутит, ловит, контра, ФРГ.

Он там был купцом по шмуткам и подвинулся рассудком,

А к нам попал в волненьи жутком,

С растревоженным желудком и с номерочком на ноге.

 

Он прибежал, взволнован крайне, и сообщеньем нас потряс,

Будто наш научный лайнер в треугольнике погряз.

Сгинул, топливо истратив, весь распался на куски,

Но двух безумных наших братьев подобрали рыбаки.

 

Те, кто выжил в катаклизме, пребывают в пессимизме.

Их вчера в стеклянной призме к нам в больницу привезли.

И один из них, механик, рассказал, сбежав от нянек,

Что Бермудский многогранник — незакрытый пуп Земли.

 

«Что там было, как ты спасся?»- Каждый лез и приставал.

Но механик только трясся и чинарики стрелял.

Он то плакал, то смеялся, то щетинился, как еж.

Он над нами издевался. Ну сумасшедший, что возьмешь! [23].

Это принципиально два разных виртуальных потока/мира, каждый из которых соответствовал своему времени и отражал его. И одно социальное воображение, конечно, создано государством, другое — человеком. Но они очень уж сильно разнятся. И люди каждый в свое время слушали и то, и другое, засыпая вечером в радости или тревоге.

Не будем, конечно, забывать, что весь этот период было и горе, а не только счастье. Но А. Кононенко раскрывает как бы физиологическую суть превращения даже «горя» в «счастье»: «Людей настолько опустили во время гражданской войны и люди сами опустились. Я такую вещь слышал и я с ней согласен, что если у людей забрать все: одежду, транспорт, жилье, а потом постепенно отдавать, то, что забрал, то они будут боготворить эту власть. Сначала забрали, а потом стали выдавать: отрезы ткани, часы, отобранные у расстрелянного офицера. Дали еды, это главное. И вот, люди эту власть начинают любить и обожать» [24].

Управление воображаемым точно так строит мир, как управление реальным. Сталина хоронили со слезами на глазах, и процесс десталинизации не закончился по сегодняшний день. Гораздо успешнее оказались процессы денацификации в Германии и соответствующий процесс в Японии  [25].

В беседе с С. Эйзенштейном о фильме «Иван Грозный» Сталин акцентирует факт, который он интерпретирует как слабость: «Иван Грозный был очень жестоким. Показывать, что он был жестоким можно, но нужно показать, почему необходимо быть жестоким. Одна из ошибок Ивана Грозного состояла в том, что он не дорезал пять крупных феодальных семейств. Если он эти пять боярских семейств уничтожил бы, то вообще не было бы Смутного времени. А Иван Грозный кого-нибудь казнил и потом долго каялся и молился. Бог ему в этом деле мешал… Нужно было быть еще решительнее»  [26].

Есть даже слова о воображении: «Вот, Александра Невского — Вы компоновали? Прекрасно получилось. Самое важное — соблюдать стиль исторической эпохи. Режиссер может отступать от истории; неправильно, если он будет просто списывать детали из исторического материала, он должен работать своим воображением, но — оставаться в пределах стиля. Режиссер может варьировать в пределах стиля исторической эпохи».

Воображение может поменять знаки плюс на минус, или наоборот. Гибель Челюскина — минус, но из него сделали спасение челюскинцев, и это стало плюсом. Даже летчики, вывозившие их, стали первыми Героями Советского Союза.

Союз построило воображение, поскольку оно позволяло закрыть негатив и усилить позитив, но следует признать, что оно же и разрушило его, когда воображением стали управлять другие, в результате чего негатив усилился, а позитив ослаб. Одни мечты заменились на другие. И Голливуд также называют министерством  мечты для всего мира. При этом А. Кончаловский сказал о Голливуде так: «Голливуд — это не американское кино, это фабрика грез и продукта. Американское кино снимается за небольшие деньги американскими студентами, молодыми режиссерами, которые пытаются снять что-то про Америку. Но Голливуд — не про Америку, Голливуд — миф, который делает замечательные примеры коммерческой продукции. Но это entertainment, а не искусство» [27].

В нашем мире мы видим то, что мы хотим увидеть. Однако часто мы не замечаем, что действуем так по невидимым подсказкам других. С нашим воображением играют профессионалы.

В. Быковский так сказал в 2012 году об иллюзиях, с которыми мы живем: «Иллюзии у российских людей, особенно у интеллигенции, безграничны. Интеллигенция живет иллюзиями. Потому что эти иллюзии помогают ей ничего не делать. А главное для интеллигенции – ничего не делать в политическом смысле. Это рискованно, это на карьеру повлияет… Ну, этого они не скажут, а иллюзии – очень хорошее объяснение. Ну, вот, погодите, сейчас Медведев, смотрите, он либеральные вещи говорит… Как будто кто-то из них не понимает, что такое Медведев. Все отлично понимают. Нет, так же удобнее для собственной совести. И у нас надежда: вот, Медведев сейчас… И происходит потеря этих иллюзий, она происходит постепенно, это то, что условно называют совестью или честностью. Ну, хватит самому себе врать! Каждый, бреясь перед зеркалом, сам у себя спрашивает: ты чего себе врешь? А так удобнее» [28].

Правда, советская власть отметала все альтернативные мнения еще со времен Крупской: «В письме «О пересмотре книжного состава массовых библиотек» в 1929 году Крупская требовала «изъять старые библиографии, особенно общественно-политические, старые энциклопедии». По указанию Крупской из библиотек срочно вывозили «все старые дореволюционные журналы» и «старые календари». Поганой метлой выметали «все без исключения книги религиозного содержания как дореволюционные, так и пореволюционные», «идеологически вредные и неприемлемые для советского читателя книги», «книги, изданные до 1930 года». «Инструкция по изъятию детских книг будет издана особо», — писала Крупская. И действительно, основательнее всего она прошлось по полкам детских библиотек. Из них в приказном порядке изымали русские народные сказки. Более того, под запрет попал даже «Аленький цветочек» Аксакова, туда же Надежда Константиновна отправила сказки Ершова и самого Пушкина. В черном списке детской литературы содержалось 97 фамилий писателей, которых советские дети читать не должны» [29].

Все это принесло свои плоды: воображаемое и реальность стали общими и всеобщими, никаких отклонений уже быть не могло: «уже к началу 30-х никто из издателей не помышлял вести даже скрытую антисоветскую пропаганду. Главлит стал заниматься опечатками. В 1937 году партия обнаружила в его работе серьезные недостатки. Некоторых руководителей расстреляли. Дело в том, что даже в разгар террора редакторы допускали ошибки. А цензоры их пропускали. Вот лишь несколько примеров (их приводит Оргбюро ЦК). В воронежской газете “Коммуна” в 1937 году выражалась уверенность, что партийные организации сумеют “возглавить политический переворот в жизни страны” и что необходимо вести “борьбу с  ликвидацией последствий вредительства”. В куйбышевской газете “Волжская коммуна” было напечатано: “Товарищ Сталин подчеркнул, что для победы классовых врагов необходимо овладеть большевизмом”. А районная газета “За большевистские колхозы” вышла с передовицей:  “Добить партийных и непартийных большевиков, преданных партии, советской власти и коммунизму”. Повторю, это 1937 год. Казалось бы — смешно, но за всеми опечатками стоят человеческие судьбы. В этих условиях цензоры дули на воду. И уже ЦК приходилось их одергивать. В Москве выражали недоумение: почему Главлит изъял из библиотек в Татарии сборник алгебраических задач Шапошникова? А в Башкирии в спецхран отправили устав партии, резолюции XVII съезда и даже работы Ленина и Сталина? В итоге Главлиту запретили самодеятельность. Списки литературы, подлежащей изъятию, нужно было согласовывать с Центральным комитетом» [30].

Советская работа с воображением усилилась с приходом новых медиа — радио и кино. Против их силы сложно было сопротивляться отдельному человеку. Тем более он ни с кем не мог поделиться своими сомнениями. Легче было подчиниться и погрузиться в нирвану социального воображения. И поскольку ее создавали специалисты, там действительно было легче жить, чем  в жизни.

Литература

1. Меерович М.Г. СССР как мегапроект // Советский проект. 1917–1930-е гг.: этапы и механизмы реализации Сборник научных трудов. — Екатеринбург, 2018
2. Боролся с цензурой, редактировал «Шерлока Холмса», бесконечно любил детей // meduza.io/slides/borolsya-s-tsenzuroy-redaktiroval-sherloka-holmsa-beskonechno-lyubil-detey
3. Крупская Н.К. О «Крокодиле» Чуковского // www.chukfamily.ru/kornei/pro-et-contra/borba-za-skazku/nk-krupskaya-o-krokodile-chukovskogo
4. Почему в СССР запрещали сказки Чуковского. Надежда Крупская против «буржуазной мути» «Крокодила» и «Бибигона» // arzamas.academy/materials/372
5. Yepez-Reyes V. Alter-globalisation Social Imaginaries: a theoretical review // imagonautas.webs.uvigo.gal/index.php/imagonautas/article/viewFile/163/128
6. Castoriadis C. The Imaginary Institution of Society. — Cambridge — Malden, 1987
7. Касториадис К. Воображаемое установление общества. -М., 2003
8. Нежельская И.В. Интеллектуальная биография Корнелиуса Касториадиса // www.intelros.ru/pdf/politic-filosof/3/03.pdf
9. Касториадис К. Мир, который придет // www.angelfire.com/ia/IOKAS/biblioteka/Castoriadis.html
10. Блюм А. Секретные циркуляры Главлита // www.sovsekretno.ru/articles/sekretnye-tsirkulyary-glavlita/
11. Ковалов О. Юбилейное // seance.ru/n/55-56/yubilejnoe/
12. Почепцов Г. Методи створення пафосу: від єзуїта Ігнатія Лойоли до режисера Сергія Ейзенштейна // dspace.nbuv.gov.ua/bitstream/handle/123456789/59859/01-Pocheptsov.pdf?sequence=1
13. Эйзенштейн С. Станиславски й и Лойола // www.kinozapiski.ru/ru/print/sendvalues/384/
14. Романова О. «Октябрь» Эйзенштейна: между художественным изобретением и мифом о революции // urokiistorii.ru/article/2549
15. Троцкий Л. Восстание 7 ноября 1927 года // www.1917.com/Marxism/Trotsky/BO/BO_No_27/BO-0269.html
16. Восстание Троцкого 7 ноября 1927 года // cyclowiki.org/wiki/%D0%92%D0%BE%D1%81%D1%81%D1%82%D0%B0%D0%BD%D0%B8%D0%B5_%D0%A2%D1%80%D0%BE%D1%86%D0%BA%D0%BE%D0%B3%D0%BE_7_%D0%BD%D0%BE%D1%8F%D0%B1%D1%80%D1%8F_1927_%D0%B3%D0%BE%D0%B4%D0%B0
17. Охотников, Яков Осипович // ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9E%D1%85%D0%BE%D1%82%D0%BD%D0%B8%D0%BA%D0%BE%D0%B2,_%D0%AF%D0%BA%D0%BE%D0%B2_%D0%9E%D1%81%D0%B8%D0%BF%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%87
18. Чем отмечены предыдущие октябрьские юбилеи // www.mk.ru/editions/daily/article/2007/11/06/71504-revolyutsiya-pod-valeryankoy.html
19. Клейман Н. Что моделирует искусство Эйзенштейна? // www.kinozapiski.ru/ru/article/sendvalues/634/
20. Гавриличева Г.П. и др. Изменение культурного кода народа в 1920-1930-х гг. на примере населения г. Тюмени // vestnik.utmn.ru/upload/iblock/7db/179_191.pdf
21. Кичин В. Человек и броненосец. Интервью Н. Клеймана // rg.ru/2008/01/23/bronenosec.html
22. Авиамарш // vilavi.ru/pes/aviamarsh/avi1.shtml
23. Высоцкий В. Из Канатчиковой дачи // rupoem.ru/vysotskiy/all.aspx#dorogaya-peredacha-v-tu
24. Кононенко А. Смерть для тюменцев стала обыденностью. Интервью // www.nashgorod.ru/news/city/06-09-2019/anatoliy-kononenko-smert-dlya-tyumentsev-stala-obydennostyu
25. Почепцов Г. Пропаганда 2.0. — Харьков, 2018
26. Сталин: Вы историю изучали? Эйзенштейн: Более или менее…Беседа Сталина с Эйзенштейном и Черкасовым по поводу фильма»Иван Грозный» 26 февраля 1947 г. // rg.ru/2012/01/25/ivan-groznyy.html
27. Андрей Кончаловский: «Мы сами построим Сикстинскую капеллу» // konchalovsky.ru/press/interviews/andrej-konchalovskij-my-sami-postroim-sikstinskuyu-kapellu/
28. Гальперович Д. Поколение Фэйсбука против КГБ: разговор с Владимиром Буковским // www.svoboda.org/a/24438276.html?fbclid=IwAR3Tf29ePPyQSB3Dx4qUZGWk74PXFz1RORkuylFsRLQmjRHm1ChoCbrmq4s
29. Какие детские книжки запрещала Надежда Крупская // moika78.ru/news/2019-02-26/197286-kakie-detskie-knizhki-zapreshhala-nadezhda-krupskaya/
30. Бейлин Б. Цензоры как проводники воли руководства СССР: история Главлита // radiovesti.ru/brand/61178/episode/1509198/