Преступления Сталина, совершенные над воинами, победившими Гитлера, по свидетельству маршала Конева чудовищнее, чем считалось и продолжает считаться
Опубликовано 2019-12-24 03:00
ПРЕАМБУЛА. Один из самых великих советских маршалов, герой взятия Берлина Иван Конев, рассверипев оттого, что Брежнев и Суслов отказали ему в ходатайстве предоставлять, наконец, помощь семьям ветеранов и инвалидов, влачащим нищенское существование и ютящимся в нечеловеческих условиях в не предназначенном для людей жилье, сообщил журналисту, которому было поручено взять у маршала интервью по случаю 25летия “Великой Победы”, засекреченные данные из папки с грифом СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО. Сообщенное маршалом и воспроизводимое ниже, поражает даже в сравнении с книгами Никулина и Суворова, страшнее которых, кажется, уже ничего описано быть не может. И даже в сравнении приказом № 227 о создании заградотрядов, который был столь же чудовищен, но менее ужасает по той причине, что о нем известно десятилетия.
Надругательства Сталина над солдатами и офицерами Красной Армии – живыми и мертвыми – победившими Гитлера и чествовавшимися в газетах и по советскому радио, как герои, по свидетельству маршала Конева абсолютно бесчеловечны. От чтения написанного под диктовку маршала для будущих поколений – то есть для нас с Вами – стынет кровь в жилах.
Цитируем. “По лесам, полям и оврагам страны остались истлевать без погребения кости более двух миллионов героев. В официальных документах они числились пропавшими без вести — недурная экономия для государственной казны, если вспомнить, сколько вдов и сирот остались без пособия.” Таким образом, если советский солдат или офицер погибал в бою, а его подразделение не наступало, а отступало, он становился пропавшим без вести, то есть под подозрением перехода на сторону врага. Семья в этом случае не получала никакого пособия. Жены лишались возможности получить приличную работу, вознаграждение за которую позволяло бы мало-мальски человечески жить. Дети пропавших без вести не имели возможности получить высшее образование. Виновными перед Советской Властью оказывались не только те, кто оказались на оккупированной врагом территории, но также и те кто погиб в бою. Вина тех, кто отдал жизнь за Родину, распространялась на их жен и детей без срока давности. Виновен – по сталинской логике – был не только каждый попавший в плен советский солдат, но также и те, чьи трупы не были захоронены. А таких незахороненных трупов, оставшихся незахороненными во время и после войны, по свидетельству маршала Конева два миллиона. То есть солдаты и офицеры Красной армии, отдавшие за Родину жизнь, оказывались виновными перед Родиной – в том случае, если после смерти не были похоронены. А похоронены они не были, потому что в полках и дивизиях Красной Армии не было - следуя приказаниям Сталина - похоронных команд и некому было заниматься похоронами. Преступление Сталинщины – а стало быть и всей Советской Страны, бесчеловечность которого не укладывается в сознании.
Далее маршал Конев рассекретил для журналиста совсекретные сведения о числе раненых в ту или иную часть тела, с точностью до одного человека.
«...Ранено 46 миллионов 250 тысяч. Вернулись домой с разбитыми черепами 775 тысяч фронтовиков. Одноглазых 155 тысяч, слепых 54 тысячи. С изуродованными лицами 501342. С кривыми шеями 157565. С разорванными животами 444046. С поврежденными позвоночниками 143241. С ранениями в области таза 630259. С оторванными половыми органами 28648. Одноруких 3 миллиона 147. Безруких 1 миллион 10 тысяч. Одноногих 3 миллиона 255 тысяч. Безногих 1 миллион 121 тысяча. С частично оторванными руками и ногами 418905. Так называемых „самоваров“, безруких и безногих — 85942. Из двух с половиной миллионов ополченцев в живых осталось немногим более 150 тысяч».
Перед празднованием семидесятилетия товарища Сталина большинство изувеченных героев, сконцентрировавшися в Москве, были удалены из столицы чтобы не портили праздничного настроения. Мера сама по себе чудовищная. Но дело не только в этом. В течение десятилетий и вплоть до настоящего времени официальные органы СССР-Федерации не могут сосчитать число погибших с точностью до миллионов. Расхождения в данных с момента окончания ВОВ и по сей день составляют десятки миллионов погибших. В то же время число раненых – и не просто раненых, а раненых в кажду часть тела – было известно властям С ТОЧНОСТЬЮ ДО ОДНОГО ИНВАЛИДА. Какой же лживой и бесчеловечной являлась “самая человеколюбивая власть в мире”, если о числе отдавших на фронте жизнь за Родину безбожно врала. А (поскольку подсчеты попрежнему ведутся с неточностью в миллионы погибших), врать продолжает.
Конева ужасали и прозвища, даваемые народом героям войны с Гитлером, ставшим инвалидами, от "самоваров" до "квазимод". И делалось это не по приказанию Сталина и не по повелению Партии. Делалось это самим советским народом.
В голове не укладывается! — лаконично охарактеризовал этот приводимый им перечень кличек, данных инвалидам народом, Иван Степанович. И в самом деле: клички, даваемые инвалидам, вина которых состояла в том, что они, защищая Родину были ранены, многое говорят о советской народной массе.
Таким образом, виновыми перед Родиной оказывались практически все попавшие в плен, раненые и убитые. А это чудовищно не меньше, чем чудовищность ГУЛАГА и Большого Террора.
Юрий Магаршак главный редактор NCJ
В канун 25-летия Победы маршал Конев попросил меня помочь ему написать заказную статью для «Комсомольской правды». Обложившись всевозможной литературой, я быстро набросал «каркас» ожидаемой «Комсомолкой» победной реляции в духе того времени и на следующий день пришел к полководцу. По всему было видно: сегодня он не в духе.
— Читай, — буркнул Конев, а сам нервно заходил по просторному кабинету. Похоже, его терзала мысль о чем-то наболевшем.
Горделиво приосанившись, я начал с пафосом, надеясь услышать похвалу: «Победа — это великий праздник. День всенародного торжества и ликования. Это...»
— Хватит! — сердито оборвал маршал. — Хватит ликовать! Тошно слушать. Ты лучше скажи, в вашем роду все пришли с войны? Все во здравии вернулись?
— Нет. Мы недосчитались девятерых человек, из них пятеро пропали без вести, — пробормотал я, недоумевая, к чему это он клонит. — И еще трое приковыляли на костылях.
— А сколько сирот осталось? — не унимался он.
— Двадцать пять малолетних детей и шестеро немощных стариков.
— Ну и как им жилось? Государство обеспечило их?
— Не жили, а прозябали, — признался я. — Да и сейчас не лучше. За без вести пропавших кормильцев денег не положено... Их матери и вдовы глаза повыплакали, а все надеются: вдруг хоть кто-нибудь вернется. Совсем извелись...
— Так какого черта ты ликуешь, когда твои родственники горюют! Да и могут ли радоваться семьи тридцати миллионов погибших и сорока миллионов искалеченных и изуродованных солдат? Они мучаются, они страдают вместе с калеками, получающими гроши от государства...
Я был ошеломлен. Таким я Конева видел впервые. Позже узнал, что его привела в ярость реакция Брежнева и Суслова, отказавших маршалу, попытавшемуся добиться от государства надлежащей заботы о несчастных фронтовиках, хлопотавшему о пособиях неимущим семьям пропавших без вести.
Иван Степанович достал из письменного стола докладную записку, видимо, ту самую, с которой безуспешно ходил к будущему маршалу, четырежды Герою Советского Союза, кавалеру «Ордена Победы» и трижды идеологу Советского Союза. Протягивая мне этот документ, он проворчал с укоризной:
— Ознакомься, каково у нас защитникам Родины. И как живется их близким. До ликованья ли ИМ?!
Бумага с грифом «Совершенно секретно» пестрела цифрами. Чем больше я в них вникал, тем больнее щемило сердце:
— Ну, а теперь взгляни вот на это, — продолжал просвещать меня Иван Степанович.
«За три дня, к 25 июня, противник продвинулся вглубь страны на 250 километров. 28 июня взял столицу Белоруссии Минск. Обходным маневром стремительно приближается к Смоленску.
Говорилось там и о военнопленных. В частности, о том, что в 1941 году попали в гитлеровский плен: под Гродно-Минском — 300 тысяч советских воинов, в Витебско-Могилёвско-
Подобает вспомнить и тех, кто, отдав жизнь за неблагодарное отечество, не дождался даже достойного погребения. Ведь по вине того же Сталина похоронных команд в полках и дивизиях не было — вождь с апломбом записного хвастуна утверждал, что нам они ни к чему: доблестная Красная Армия врага разобьет на его территории, сокрушит могучим ударом, сама же обойдется малой кровью. Расплата за эту самодовольную чушь оказалась жестокой, но не для генералиссимуса, а для бойцов и командиров, чья участь так мало его заботила. По лесам, полям и оврагам страны остались истлевать без погребения кости более двух миллионов героев. В официальных документах они числились пропавшими без вести — недурная экономия для государственной казны, если вспомнить, сколько вдов и сирот остались без пособия.
В том давнем разговоре маршал коснулся и причин катастрофы, в начале войны постигшей нашу «непобедимую и легендарную» Красную армию. На позорное отступление и чудовищные потери ее обрекла предвоенная сталинская чистка рядов командного состава армии. В наши дни это знает каждый, кроме неизлечимых почитателей генералиссимуса (да и те, пожалуй, в курсе, только прикидываются простачками), а ту эпоху подобное заявление потрясало. И разом на многое открывало глаза. Чего было ожидать от обезглавленной армии, где опытные кадровые военачальники вплоть до командиров батальона отправлены в лагеря или под расстрел, а вместо них назначены молодые, не нюхавшие пороху лейтенанты и политруки..."
— Хватит! — вздохнул маршал, отбирая у меня страшный документ, цифры которого не укладывались в голове. — Теперь понятно, что к чему? Ну, и как ликовать будем? О чем писать в газету, о какой Победе? Сталинской? А может, Пирровой? Ведь нет разницы!
— Товарищ маршал, я в полной растерянности. Но, думаю, писать надо по-советски.., — запнувшись, я уточнил: — по совести. Только теперь вы сами пишите, вернее, диктуйте, а я буду записывать.
— Пиши, записывай на магнитофон, в другой раз такого уж от меня не услышишь!
И я трясущейся от волнения рукой принялся торопливо строчить:
«Что такое победа? — говорил Конев. — Наша, сталинская победа? Прежде всего, это всенародная беда. День скорби советского народа по великому множеству погибших. Это реки слез и море крови. Миллионы искалеченных. Миллионы осиротевших детей и беспомощных стариков. Это миллионы исковерканных судеб, не состоявшихся семей, не родившихся детей. Миллионы замученных в фашистских, а затем и в советских лагерях патриотов Отечества». Тут ручка-самописка, как живая, выскользнула из моих дрожащих пальцев.
— Товарищ маршал, этого же никто не напечатает! — взмолился я.
— Ты знай, пиши, сейчас-то нет, зато наши потомки напечатают. Они должны знать правду, а не сладкую ложь об этой Победе! Об этой кровавой бойне! Чтобы в будущем быть бдительными, не позволять прорываться к вершинам власти дьяволам в человеческом обличье, мастерам разжигать войны.
— И вот еще чего не забудь, — продолжал Конев. — Какими хамскими кличками в послевоенном обиходе наградили всех инвалидов! Особенно в соцобесах и медицинских учреждениях. Калек с надорванными нервами и нарушенной психикой там не жаловали.
— Что за тупой цинизм? До этих людей, похоже, не доходило, кого они обижают! Проклятая война выплеснула в народ гигантскую волну изуродованных фронтовиков, государство обязано было создать им хотя бы сносные условия жизни, окружить вниманием и заботой, обеспечить медицинским обслуживанием и денежным содержанием. Вместо этого послевоенное правительство, возглавляемое Сталиным, назначив несчастным грошовые пособия, обрекло их на самое жалкое прозябание. Да еще с целью экономии бюджетных средств подвергало калек систематическим унизительным переосвидетельствованиям во ВТЭКах (врачебно-трудовых экспертных комиссиях): мол, проверим, не отросли ли у бедолаги оторванные руки или ноги?! Все норовили перевести пострадавшего защитника родины, и без того нищего, на новую группу инвалидности, лишь бы урезать пенсионное пособие...
О многом говорил в тот день маршал. И о том, что бедность и основательно подорванное здоровье, сопряженные с убогими жилищными условиями, порождали безысходность, пьянство, упреки измученных жен, скандалы и нестерпимую обстановку в семьях. В конечном счете, это приводило к исходу физически ущербных фронтовиков из дома на улицы, площади, вокзалы и рынки, где они зачастую докатывались до попрошайничества и разнузданного поведения. Доведенные до отчаяния герои мало-помалу оказывались на дне, но не их надо за это винить.
К концу сороковых годов в поисках лучшей жизни в Москву хлынул поток обездоленных военных инвалидов с периферии. Столица переполнилась этими теперь уже никому не нужными людьми. В напрасном чаянии защиты и справедливости они стали митинговать, досаждать властям напоминаниями о своих заслугах, требовать, беспокоить. Это, разумеется, не пришлось по душе чиновникам столичных и правительственных учреждений. Государственные мужи принялись ломать голову, как бы избавиться от докучной обузы.
И вот летом 49-го Москва стала готовиться к празднованию юбилея обожаемого вождя. Столица ждала гостей из зарубежья: чистилась, мылась. А тут эти фронтовики — костыльники, колясочники, ползуны, всякие там «черепахи» — до того «обнаглели», что перед самым Кремлем устроили демонстрацию. Страшно не понравилось это вождю народов. И он изрек: «Очистить Москву от „мусора“!»
Власть предержащие только того и ждали. Началась массовая облава на надоедливых, «портящих вид столицы» инвалидов. Охотясь, как за бездомными собаками, правоохранительные органы, конвойные войска, партийные и беспартийные активисты в считанные дни выловили на улицах, рынках, вокзалах и даже на кладбищах и вывезли из Москвы перед юбилеем «дорогого и любимого Сталина» выброшенных на свалку истории искалеченных защитников этой самой праздничной Москвы.
И ссыльные солдаты победоносной армии стали умирать. То была скоротечная гибель: не от ран — от обиды, кровью закипавшей в сердцах, с вопросом, рвущимся сквозь стиснутые зубы: «За что, товарищ Сталин?»
Так вот мудро и запросто решили, казалось бы, неразрешимую проблему с воинами-победителями, пролившими свою кровь «За Родину! За Сталина!».
— Да уж, что-что, а эти дела наш вождь мастерски проделывал. Тут ему было не занимать решимости — даже целые народы выселял, — с горечью заключил прославленный полководец Иван Конев."
Из книги Игоря Гарина «Другая правда о Второй мировой ч. 1. Документы». Полный текст которой, размещенный на интернете в свободном доступе, можно прочитать ЗДЕСЬ
|
Оставлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. Войдите в систему используя свою учетную запись на сайте: |
||