Ион Деген о первых днях войны

  

 

Бытует мнение о том, что настоящий ветеран всегда был скуп на слова. Старался не вспоминать и не рассказывать о том, что пережил. Ненавидел правду той войны. Ион Деген, напротив, не мог и не хотел забывать всё, что въелось в память. Много писал и часто рассказывал о той войне. Его стихотворение «Мой товарищ в смертельной агонии» признано лучшим стихотворением времен ВОВ, вошло в антологию русской поэзии «Строфы века». Его книга «Я весь набальзамирован войной», переведенная на иврит, могла бы послужить воспитанию патриотизма и мужества молодых солдат и офицеров Армии обороны Израиля при должном внимании министерств культуры и просвещения к её изданию.

В журнале «NewConcepts» было опубликовано немало произведений самого Иона Дегена и статей о нём. Тем не менее, редакция журнала сочла уместной публикацию к 80-летию начала ВОВ отрывка изкниги Марка Аврутина «Жизнь и борьба Иона Дегена» с воспоминаниями Дегена о первых днях войны.

 

Марк Аврутин

 

О первых днях войны

Иона Деген

 

 

В первых числах июля 1941 года Ион и с ним ещё 30 мальчиков из его и параллельного 9-х классоврусской школы в Могилеве-Подольском на Днестре заявились в штаб 130 стрелковой дивизии. Уже начинался бардак, связанный с поспешным отступлением, и в штабе оставался только один-единственный капитан, который встретил ребят, готовых воевать. Они продемонстрировали, что не зря проходили военную подготовку в школе. Каждому выдали по карабину, 100 патронов и 4 гранаты, и зачислили в истребительный батальон.

 На одиннадцатый день войны их взвод вступил в бой – первый бой против отлично подготовленных и вооруженных немецких десантников. Во время первого своего боя Ион в свои 16 летстал командиром взвода. Его воспитывали так, что он был убежден: на третий день после начала войны Красная армия победоносно вступит в Берлин. Там ее с цветами встретят прослезившиеся от счастья немецкие пролетарии. Но почему-то и через месяц после начала войны его взвод сражался на дальних подступах к Киеву, а немецкие пролетарии наступали на него в танках Т-4 и Т-3, на мотоциклах и даже в пешем порядке.

Уже в первом бою они потеряли двух мальчиков. Одному из них шестнадцать лет исполнилось бы только в декабре — через пять месяцев. Но упоение победой помогло им справиться с болью потери. А ещё они радовались доставшимися им трофеями. У ребят появились первые в жизни часы. Друг Иона Яша в упор застрелил обер-лейтенанта и подарил Иону его «парабеллум». До того он, как и все в его взводе, был вооружен карабином. Теперь, став обладателем пистолета, он по-настоящему почувствовал себя командиром взвода.

Следующие четыре дня взвод занимал оборону, не видя противника. А потом начались непрерывные бои. И они теряли ребят ежедневно, и уже не радовались победам. Даже отразив все атаки, их взвод вынужден был отступать, но чаще, выбираться из окружения.

Ион не понимал, почему они отступают. Его взвод не отступал даже, когда от него осталось меньше половины. Но если изредка он успевал получить приказ от вышестоящих командиров, он заключался лишь в том, что они должны отойти на новые позиции.

Ребят во взводе оставалось все меньше. Как правило, пополнения взвод почти не получал. Кухня и старшина роты тоже редко бывали их гостями. В бою голод не ощущался. Но после – проблема пищи становилась не менее острой, чем проблема боеприпасов. Они выкапывали молодую картошку. Появились огурцы. Созрела вишня. Случайно подворачивалась какая-нибудь курица.

Непревзойденным мастером организовывать ужин оказался Яша. Стоило девушкам или молодкам взглянуть на его красивое лицо, пусть даже покрытое пылью и копотью, стоило только услышать его мягкую украинскую речь, и их сердца распахивались.

Его обаяние действовало не только на женщин. Даже новички во взводе, даже те, кто явно не жаловал евреев, а таких попадалось немало, даже они быстро полюбили Яшу. А как было его не любить? В бою он всегда появлялся там, где больше всего был нужен. Оказать услугу, помочь было не просто свойством его характера, а условием существования.

В ту ночь он возник внезапно, именно в ту минуту, когда Ион так нуждался в помощи.

Еще с вечера взвод занял оборону на косогоре недалеко от железнодорожной станции. Железнодорожный состав они услышали задолго до того, как он появился. В это же время над лесом они увидели шесть черных «Юнкерсов». Они летели к станции. Один из них отвернул влево и спикировал на состав. Две бомбы взорвались почти у самого паровоза. Состав остановился, заскрежетав буферами. Слышно было, как люди убегают к лесу по другую сторону железной дороги. «Юнкерс» улетел и больше не бомбил состав.

И вдруг Ион на фоне отдаленной бомбежки услышал душераздирающий женский крик, зовущий на помощь. Он догадался, что кричат в вагоне. Через минуту Ион уже был в «теплушке». В темноте стонала невидимая женщина. Включив свой фонарик, он увидел страдающие глаза молодой женщины. Она рожала в покинутом вагоне, а Ион стоял перед нею, не зная, как ей помочь. Даже во время первой немецкой атаки он не чувствовал себя таким беспомощным.

Ион действовал в полусознательном состоянии и не знал, как это произошло. Женщина вдруг утихла, а у него в руках оказалось мокрое орущее существо. Он чуть не заплакал от беспомощности. Именно в этот момент в проеме появилась Яшина голова. Он быстро вскочил в вагон. Через несколько секунд Яша вручил Иону большой металлический чайник, забрал у него младенца, укутал его в какие-то тряпки и отдал матери успокоившийся кулек.

– Давай, дуй за водой, – приказал он.

Видя, что Ион еще не очень соображает, добавил:

– Колодец у вишневого садика в голове поезда.

Ион быстро возвратился с водой. Яша развернул младенца, обмыл его и укутал в сухую тряпку.

– Как тебя зовут? – спросила женщина уставшим голосом. Странно, но вопрос относился не к Иону.

– Яша.

– Хорошее имя. Я назову сына Яковом.

Загудел паровоз. Помогая друг другу, в вагон стали взбираться женщины. Залязгав буферами, поезд рывком дернулся и, набирая скорость, пошел на юг.

Именно в это мгновенье из леса донеслись два пушечных выстрела. Уже из траншеи, куда они успели вернуться, увидели два танка «Т-3» и около роты немцев, прущих на них из лесу.

Ион приказал пропустить танки и отсечь пехоту. Неизвестно, сколько немцев они уложили. Оставшиеся в живых залегли на поле белеющей под луной гречихи, став отличными мишенями.

Когда танки перевалили через траншею, Яша первым выскочил и бросил на корму бутылку с зажигательной смесью. Второй танк поджег новичок в их взводе. Все шло наилучшим образом.

– Удачный бой, – сказал Яша. – Только двое раненых. И вообще хорошая ночь. Он хотел продолжить фразу, но внезапно остановился. Ион даже не понял, что это имеет какое-то отношение к пистолетному выстрелу с бруствера траншеи. Он успел подхватить Яшу, оседавшего на дно траншеи. Обняв его правой рукой, левой заткнул фонтан крови, бивший из шеи. Раненого немца, выстрелившего с бруствера, закололи штыками. Яшу похоронили возле вишневого садика, недалеко от колодца. Ион начертил схему, привязав ее к входному семафору на железной дороге, и всю войну хранил её в планшете с точным указанием места могилы своего друга.

К концу месяца во взводе осталось три человека вместе с Ионом. Они с трудом выбрались из окружения на новые позиции. В последнем бою Ион подполз к умолкшему «максиму», чтобы заменить убитого пулеметчика. В этот момент что-то ударило его по ноге. Но он почти не почувствовал боли и успел ещё расстрелять две ленты.

Теперь их осталось только двое, Ион и Саша, последние из тридцати одного человека взвода добровольцев в истребительном батальоне. «Детский садик», как смеялись над ними. Но это прозвище продержалось несколько часов — до первого боя. Потом о них с уважением говорила вся дивизия.

Только отбив немецкую атаку, Ион заметил в брюках над коленом два отверстия, из которых медленно струилась кровь. Саша достал индивидуальный пакет, наложил тампоны на оба отверстия и перебинтовал ногу. Возле пулемета валялись пустые ленты. Патронов не было. Они вытащили затвор, выбросили его в выгребную яму и вечером пошли на Восток.

Ион шел, опираясь на Сашу. С каждым шагом все сильнее и сильнее болела нога. Идти можно было только ночами. Днем по грунтовой дороге двигались немецкие части — автомобили, подводы, танки.

Девятнадцать дней они питались лишь тем, что находили на заброшенных огородах, ягодами в лесу, зернами пшеницы, подбирая колосья на убранных полях. Ион сделал себе палку. Но основной опорой был Саша. На второй день раны начали гноиться. Тампоны пришлось выбросить. Саша срезал мох, посыпал его пеплом и прикладывал к ранам. Только трижды за девятнадцать дней удалось постирать бинт.

Так они шли девятнадцать ночей, надеясь добраться до фронта. Но фронта не было. Везде были только немцы. Даже выйдя к берегу Днепра, они увидели немцев. Под вечер они по крутому откосу спустились к воде.

С распухшей негнущейся ногой без помощи Саши Ион не преодолел бы этого спуска. Да и вообще, остался бы лежать там, где пуля из немецкого автомата навылет прошла через его бедро, к счастью, не задев колена.

Вечером они стояли у кромки черной угрожающей воды. Чтобы не утонуть, переплывая на левый берег, они выбросили в Днепр всё оружие, отстегнули подсумки с гранатами и побросали их в воду. Саша стащил с Иона правый сапог. Левый не без труда он снял сам. Босые, но в обмундировании, они вошли в холодную воду.

В воде через какое-то время, впервые за девятнадцать дней, боль в раненой ноге утихла. Они плыли молча, медленно, экономно расходуя силы. Вдруг судорога стянула левую икру. Ион был готов к этому. Он лег на спину, отстегнул английскую булавку от клапана кармана гимнастерки и стал покалывать ногу. Постепенно судорога отпустила его. Он пристегнул булавку и оглянулся. Саши рядом не было.

Его охватила паника, показалось, что кто-то за ноги тянет ко дну. Девятнадцать дней, пробираясь к Днепру по немецким тылам, они говорили только шёпотом. Но сейчас, забыв об осторожности, он отчаянно закричал:

- Саша!

Днепр молчал. Показалось, что вся вселенная должна была услышать его крик. Он испугался и стал звать уже тише. Саша не отзывался. Утонул, подумал Ион. Как же он не заметил? Тридцать один мальчик из двух девятых классов… И вот он остался один. Двадцать девять раз он ощущал боль потери. Но никогда еще она не была такой пронизывающей, как сейчас, в тридцатый раз.  

Ион не знал, сколько времени он был в воде. Он плыл очень медленно, не боролся с течением. Если бы не холод, то не вылезал бы из воды, потому что в воде отдыхал от боли в ноге. Он плыл на спине, пока не коснулся дна. Оглянувшись, в нескольких метрах от себя увидел берег. Опираясь руками о дно, он выбрался из воды и растянулся на мокром песке.

Готов был лежать так вечность, если бы не холод и не мокрое обмундирование. Тишина была абсолютной, и вдруг услышал шаги. В нескольких метрах от берега донеслась немецкая речь. И через мгновение он увидел два черных силуэта в касках. Ион притаился, вдавив себя в песок. Немцы прошли на север, не заметив его.

И тут он заплакал, и слезы текли по его мокрому от дождя лицу. Никогда он не плакал, а только сжимал зубы. А сейчас он плакал. Как могло случиться, что немцы оказались на левом берегу Днепра? Есть ли вообще фронт, идет ли еще война, или рухнула его страна? Почему он не оставил себе хоть одну гранату, чтобы утащить с собой на тот свет хотя бы одного немца?

Как-то ему удалось подняться на ноги. Он добрался до тропы, по которой только что прошли немцы, и, едва не теряя сознание от боли, пошел туда, откуда шли немцы. Вскоре он увидел окраину села. Подошел к ближайшей хате, лег животом на планку невысокого плетня и перекинул себя во двор. Боль пронзила всё тело. Ион потерял сознание.

Когда очнулся, увидел над собой огромного лохматого пса.  Он погладил его и, опираясь на пса, добрался до завалинки и сел на нее. Пес обнюхал его раненую ногу, потом зашел с другой стороны и положил голову на левое колено. Ион, почесывая собачье темя, лихорадочно оценивал обстановку. Немцы вышли из этого села и, несомненно, вернутся сюда. И в хате могут быть немцы. Ион без оружия и не может передвигаться. Единственный выход, — если на его стук выйдет немец, успеть впиться зубами в его горло и погибнуть сразу, без мучений. Другого решения он не видел.

Ион нерешительно постучал в окно. Никакой реакции. Тогда он постучал чуть громче. За стеклом появилось женское лицо, и через минуту приоткрылась дверь. Ион увидел пожилую женщину в длинной льняной рубахе, а за ней — такого же пожилого мужчину в кальсонах.

Они были шокированы тем, что пес не загрыз незнакомца. Так огромный лохматый пес оказал Иону неслыханную протекцию.  Потом Ион узнал, что это не пёс, а просто чудовище, и даже хозяйка, которая кормит его, не смеет к нему прикоснуться. И вот этот бес, не подпускающий никого к себе, как ласковый щенок, сидит, положив морду на колено незнакомого человека, который безнаказанно почесывает голову этому чудовищу.

Женщина растопила печь, не зажигая ни лампы, ни свечи. Потом они поставили посреди хаты деревянную бадью и наполнили ее теплой водой. Мужик велел ему раздеться. Ион залез в бадью, но прежде мужчина разрезал бинт, который превратился в веревку. Присвистнул, увидев раны. А еще он увидел, что Ион еврей, если только до этого у него были сомнения. Женщина вытащила из печи горшочек с мясом и картошкой. Ион в жизни своей не ел ничего более вкусного!

Потом тётка испекла в печи большую луковицу, разрезала ее пополам и приложила к ранам, укрепив половинки чистой белой тряпкой. С помощью мужика по приставной лестнице Ион взобрался на чердак. Там на душистое свежее сено ему постелили рядно, на которое он лег и тут же провалился в сон.

Он проспал более суток, и был очень голоден, но его уже ждала крынка молока и огромная краюха хлеба. Когда его снова перевязали, раны выглядели уже не так угрожающе. На следующий день под вечер мужик отвез Иона, переодетого в гражданскую одежду, к своему куму, километров за двадцать пять к востоку от их села. Возраст Иона был еще не армейский, но в нем могли разглядеть еврея.

Тем не менее, четыре или пять украинцев, рискуя жизнью, передавали Иона, как эстафету, с подводы на подводу, давали приют в своих хатах, кормили и перевязывали его. Он не помнил, где и когда они пересекли линию фронта.

В полевом передвижном госпитале под Полтавой на двадцать четвертый день после ранения, нога была в ужасном состоянии. Военврач решил ногу ампутировать. Ион категорически отказался. В отместку за отказ военврач стал лечить его зверским образом. Он протаскивал тампон из одного отверстия в другое и шуровал им в ране, как шомполом в канале ствола. Ион умирал от боли, извивался, как вьюн, подавляя крик. Потом, навсегда запомнив те муки, он не только во время операций под местной анестезией, но, даже снимая повязки, старался не причинять боли. В детской клинике его маленькие пациенты присвоили ему самый высокий титул в его жизни: доктор Неболит.

Из полевого госпиталя Иона в санитарном эшелоне отправили в небольшой городок на Южном Урале. Перекочевавшие из полевого госпиталя в санитарный вагон солдаты рассказывали о командире легендарного взвода героических пацанов, не покидавших своих позиций, когда кадровые командиры и красноармейцы в панике бежали в тыл, или сдавались в плен.

Пять с половиной месяцев провалялся Ион в госпитале после первого ранения. Выписали бывшего командира взвода в конце января 1942 года. На просьбу отправить его на фронт или хотя бы в запасной полк даже не отреагировали. До призыва не может быть и речи об армии, а до призыва оставалось еще почти полтора года. Поэтому выписали его в никуда. Посоветовали до призыва в армию долечиться и пожить где-нибудь в Средней Азии. Там теплее. Дома у него не было. Город его оккупирован. Где находится мама, он не знал.Если нет сведений о том, что она в эвакуации, то… Так у него появился личный мотив мстить немцам — мама.

 

В рамках мемориального проекта вышлидва сборника воспоминаний: «Юбилейные Дегеновские чтения», «Вторые Дегеновские чтения – Грани таланта». Среди авторов сборников поэты, писатели, ученые, государственные и общественные деятели из Америки, Канады, Германии, Израиля, России, Украины. Книги с твердой обложкой, сшитые тетрадками, содержат более 60 цветных фотографий. Заказ книгпо емэйл: redaktion@cdialog.org