Английский дневник. Город Лондон

Город Лондон прекрасен, в нем всюду идут часы.
Сердце может только отстать от Большого Бена.
Темза катится к морю, разбухшая, точно вена,
и буксиры в Челси дерут басы.

Город Лондон прекрасен. Если не ввысь, то вширь
он раскинулся вниз по реке как нельзя безбрежней.
И.БРОДСКИЙ

Мы живем в Лондоне. Собственно, жить в большом шумном городе, в котором цены на недвижимость определяются арабскими шейхами и российскими чиновниками, а уровень чистоты – нелегальными мигрантами, никогда не было моей целью. Я хотел бы провести последние десятилетия жизни где-нибудь на природе, среди холмов, дубрав и озер Суррея или Оксфордшира – сидеть за большим письменным столом в громадном кабинете с эркерным окном и камином, пить виски в гостиной, выходящей на лес, а чай – в столовой, смотрящей на бескрайнее поле. Я – дикарь, интроверт, я люблю людей в медицинских дозах, цивилизацию – по телевизору, искусство – в альбомах, звуки – текущей воды и горящего костра. Я вставал бы рано, пил с Ольгой кофе на кухне, под окном которой буйно росли бы розовые кусты, работал бы до обеда, гулял бы и ездил верхом по окрестностям, ходил в местный паб раз в неделю, играл в теннис и петанк с парой соседей, чьи дома стояли бы на расстоянии не менее полумили от моего (мы обсуждали бы деревенские новости и очередного премьера Британии), ловил бы рыбу в море или местных речках; иногда, нечасто, я заезжал бы в Лондон в театр или галерею (и конечно – пообедать в «Хайде» с кем-нибудь из прошлой, российской жизни) чтобы потом полмесяца жаловаться жене на шум Лондона, его пробки и плохую кухню. Я завел бы собаку – шотландского сеттера, и возможно даже пару овец – их очень смешно стричь. На нашем участке в десять акров жили бы белки и совы, иногда заводилось бы семейство лис, и мы старались бы их отвадить, но не слишком сильно. Изредка к изгороди выходили бы олени из леса – тут их так много, что в butcheries оленина стоит дешевле говядины (но об этом – в главе «кухня»). На шабат мы иногда принимали бы гостей из Лондона; на каникулы – внуков; иногда у нас даже гостили бы друзья – мы были бы рады, но не меняли бы свой образ жизни.

«Да, — сказала моя жена. – Отлично. Только мы должны жить рядом с театрами и музеями, так чтобы можно было возвращаться из них пешком. И еще вокруг должно быть много людей – я не могу без людей. Я этот карантин уже больше не могу выносить – мне кажется еще чуть-чуть, и я сойду с ума, брошусь на улицу и буду трогать всех подряд. А ты хочешь, чтобы мы провели на карантине остаток жизни».

В общем, мы живем в Лондоне.

Лондон, который Алиса считала столицей Парижа (в этом что-то есть, как минимум претензия на это у англичан была в течение веков, и если бы не Жанна Д’Арк, она могла реализоваться), существует около 2 тысяч лет. Создавали его римляне, расширяли саксы, обогатили евреи, закономерно затем изгнанные, превратили в крепость норманны, в него заглянули на несколько лет французы – поправить и пограбить, превратили в столицу всего острова шотландцы, строили индустрию ирландцы, но сегодняшний облик его определяют вовсе не они и даже не их ядерная смесь, называемая «британцами». Облик Лондона – живого города — складывается из индийских, арабских, китайских, русских, французских, американских черт. Но обо всем по порядку.

В «Хрониках хищных городов» Лондон выбран в главные герои не случайно. Римский Лондон – форпост на берегу Темзы, построенный в ближайшем к устью узком месте (где можно было перекинуть мост, в течение 13 веков единственный), был компактным – о его размерах напоминают неожиданные «-gate» в названиях улиц или районов (единственным исключением является Newgate, ну так он на то и new, чтобы не быть римским). Настоящий Лондон начинался у Тауэра (мрачного норманнского форпоста при мосте), простирался от Темзы до улицы с говорящим названием LondonWall и заканчивался примерно в районе St.Paul cathedral – во все стороны пятнадцать минут пешком. Столичный Лондон окружали деревни. Город рос, ближайшие деревни постепенно поглощались столицей; рядом росли другие города – такие как Вестминстер, сформировавшийся вокруг дворца ранних норманнских королей, которые не хотели жить в грязи и шуме столицы (как я их понимаю!). Потом наступала очередь более удаленных деревень; потом – города встречались и Лондон пожирал их.

Сегодня Лондон – это все еще совокупность деревень; английский дух свободы заставил бывшие деревни сохраниться под единым на всех покрывалом города. В результате Лондон остался лоскутным, как клетка с множеством ядер. Каждое ядро (Кэмпден, Челси, Кенсингтоны – целых два, южный и северный, Сент Джонс Вуд, Свисс Коттедж, Ислингтон и много много других) имеет свой центр, вернее центральную улицу, ее называют high street; там магазины, рестораны, там встречаются местные жители. Между деревнями раньше были дороги; консервативные англичане превратили их в улицы, но название осталось – и лежат через Лондон множество «roads», напоминая о былом сепаратизме.

Вообще к улицам в Лондоне отношение особое – они имеют не только имена, но и родовые фамилии. Street – это как Smith или Иванов – улица как улица, ничего особенного; Зато Crescent – это улица с претензией, изогнувшаяся в виде полумесяца. Lane – это если много деревьев или рядом с парком; Road – бывшая дорога между деревнями, но иногда – просто улица; Avenue – это обычно широко и далеко, но не всегда (есть выскочки); Quay – по берегу реки; Close – тупик, но и End – тоже тупик, отличия не ясны. Vale и Hill – для улиц «с ландшафтом», соответственно вогнутых и выпуклых. Place – вообще площадь, но множество улиц присвоили себе это название без всяких оснований. Walk – улица, которая мечтала бы стать пешеходной, но не получилось. Way – улица с претензией на стратегическое направление. Terrace – любая улица, если на ней плотно стоят terraced houses – таунхаузы; впрочем на многих terraces перестройки давно уже сменили типы домов, а название осталось; да и таунхаузы стоят на многих улицах, не носящих этой фамилии. Mews – проулки а не улицы; когда-то «задворки» в прямом смысле, на них выходили дома прислуги при больших господских, смотрящих на широкую улицу. Row – просто другая фамилия улиц, ничего специфического. Square – изначально площадь, но перестройки превратили некоторые из них в чистые улицы. Gardens – улица вдоль маленького парка (настоящего или бывшего, или даже планировавшегося но не случившегося). Yard – тоже просто улица, возможно когда-то ограничивавшая большой двор или дом римского типа с внутренним двором, но те времена для Yardsдавно прошли. То же самое касается и Court. Наконец есть еще загадочная уличная фамилия Grove, что бы это значило я не разгадал.

Разумеется, как и у людей, одинаковые имена улиц с разными фамилиями встречаются часто. Смиф Роуд и Смиф Стреет – это не муж и жена, это две разных улицы, чаще всего расположенных далеко друг от друга, но бывает, что и рядом. Так что знать «имя» совершенно недостаточно.

Тем, кто именовал Лондон, явно не хватало знаний информатики – любой стажер Яндекса сделал бы это на порядок лучше. Для начала безвестные отцы-обзыватели поверх улиц с именами и фамилиями наложили совершенно случайную нумерацию домов (иногда – как в Москве четные и нечетные в одном направлении по разные стороны; иногда – все подряд по одной стороне, а потом по другой обратно; иногда – номера прыгают туда-сюда случайно). Владельцы в Лондоне нечасто вывешивают номера на домах, а власти за проект создания табличек тоже не берутся – тут не то что «последний адрес», тут никакой адрес не обозначен. Видимо поняв, что и сами запутались, нумераторы решили проиндексировать дома в городе в лучших традициях теории больших данных – но самым худшим образом: они зачем-то собрали в кучки по 5-6 (где 2-3, где 10-12) домов, и присвоили каждой кучке идентификатор в виде «одна-две буквы, одна-две цифры, одна-две цифры, одна-две буквы», но так чтобы всего знаков было от пяти до семи («это… ну от количества пальцев на руке, до … количества пальцев на руке и еще два!» — догадался мой сын). Этот идентификатор назвали postcode и стали очень любить и использовать на все случаи жизни.

Если вы хотите указать адрес, лучший совет – начинайте с посткода. Если вы назовете таксисту или доставщику название тихой улицы (особенно небольшой, особенно не в центре), например «Warrington Crescent», он скорее всего неопределенно пожует губами и в ответ предложит вам свою версию: «Oulton Crescent, huh?» Не думайте, что это ваше произношение хромает – вас отвезут вместо северо-запада Лондона, милой улицы с белыми террасами викторианских домов, на юго-восток, туда, откуда каждый день приходят новости о трупах с ножевыми ранениями. Нет, лучше начните с заклинания «W91QZ» — и вас поймут (а если не поймут, наберут в гугле).

То, что запомнить бессмысленный набор знаков намного сложнее, чем осмысленный, называтели города как-то не подумали. Это наводит на мысль о нечеловеческом разуме, создававшем великий город, есть в этом что-то от бесстрастности компьютера пришельцев. Впрочем, мысль о том, что Лондон построен не людьми, не отпускает меня с первого дня пребывания в этом городе.

Когда ты турист, попавший в Лондон на несколько дней и в ажиотаже пытающийся успеть осмотреть БигБен, Лондон Ай, Тейт, Британский музей, Национальную Галерею, бары на Пикадилли, смену караула у Букингемского дворца, новый дом своего приятеля-банкира, бежавшего в Лондон от кредиторов и новую же серьгу в ухе у Чичваркина, (а еще надо в Херродс, купить жене подарки) ты воспринимаешь величие дворцов и соборов, поглядываешь на двухэтажные омнибусы как на слонов в парке Этоша, голова слегка кружится от морского воздуха и пары пинт «гиннеса» раз в три часа, а все остальное является как-бы фоном, который, по меткому замечанию отца Брауна, является самым незаметным из всех божьих творений. Когда ты приезжаешь жить в Лондон, торопиться тебе некуда, и интересы у тебя другие: где жить? где магазины? как добраться? Когда забирают мусор? Черт, почему сказали, что в понедельник, я выставил мусор на дорогу, а они не забрали? А-а-а, они еще прислали предупреждение что я неправильно выбрасываю мусор!!!

Не путайте туризм с эмиграцией. Если ты приехал жить в Лондон, бесплотный туристический фон становится средой обитания, а то, что ищут и ждут туристы, за пару недель превращается в невидимую грунтовку холста твоей жизни. «Что? Королева поехала? И что? Не видишь, я парковку ищу – не мешай!» Лондон перестает быть аттракционом и становится прежде всего спутанной новогодней гирляндой жилых домов, в которой одна маленькая лампочка должна стать твоим обиталищем.
Облик Лондона для жителя определяют несколько факторов.

Лондон — город древней частной собственности (freehold) и священных прав личности, и потому он является лоскутным одеялом этих самых прав: в нем, как в громадном телескопе, смотрящем во вселенную, одномоментно и почти во всех местах видны все археологические слои, которые когда-то создавали дома из камня. В стандартной деревне лондонского центра (насколько стандартные, конечно, могут быть – на самом деле каждая деревня уникальна) есть место для «изолированных домов» — домов, у которых четыре стены свои и ни с кем не «пошаренные», как говорят англичане и современные подростки. Эти дома – прямые потомки домов первых хозяев небольших земельных участков, купленных этими хозяевами может 200, а может и 700 лет назад. Хозяева сто раз поменялись, а участки сохраняются – кто ж их тронет, собственность всё же. Но больше в такой деревне домов, которые «шерят» боковые стены. Участки у них настолько узки, что дома было выгодно строить во всю ширину участка, да и общая стена это не только экономия кирпича, но и тепла (что в промозглые лондонские 9 месяцев в году очень важно). Эти таунхаузы (по американски) или terraced houses по-английски (в Лондоне townhouse называют огромные дома знати, в противовесcountryhouses – их поместьям) составляют основу лондонской деревни – как и 300 лет назад, когда идея строить дома с общими стенами охватила Европу. Большинство таунхаузов многократно перестраивались (фасады при этом сохраняются – все-таки они одинаковые у всех домов одного блока). Но часто они и сегодня мало отличаются от оригинала и в инженерной экспертизе таких домов (которую делают при покупке) инженер просто пишет: «дом построен до введения строительных норм и правил». Это означает «Что с него взять? Надо ломать и строить заново». Удивительно (вернее – конечно не удивительно, учитывая стоимость недвижимости и строительства) как редко в Лондоне ломают и строят заново.

Частная собственность предполагала торговлю и инициативу. Потому во все времена в Лондоне были те, кого сегодня называют «девелоперы» — предприимчивые скупщики земли, которые хотели выжать максимум из приобретений. Там, где удавалось, такие девелоперы скупали целые кварталы и на месте таунхаузов строили … да всё что угодно: роскошные отели, торговые галереи, музеи.
Но больше всего строилось многоквартирных жилых домов. Дело в том, что по мере своего развития Лондон становился всё дороже, и требовал всё больше людей на единицу площади – обслуживать всё более сложную машину местной экономики. Соответственно в Лондон прибывала «живая сила», и ей, которой платили мало, надо было где-то селиться, причем быстро. Особо активным застройщиком была церковь – church commissioner. Она строила дома с особо маленькими апартаментами, для особо простых и набожных людей – так на круг выходило максимум арендной платы. На поверку оказывалось конечно, что районы такой застройки быстро приобретали дурную славу – ну да церковь и не должна делать различие, наоборот, ее задача – идти к нищим духом (если конечно они еще платят аренду в срок).

Была и другая причина успеха девелоперов. Жить в своем домике, конечно, мечта любого англичанина. Но дом не может физически быть уже определенных размеров – даже в Лондоне. Здесь есть дома с фасадом в 7 метров, в 5 метров, в 4 метра, но не меньше. Более того, земля по горизонтали была дорогой – в отличие от воздуха и… земли по вертикали (последняя вообще бесплатна, участок продается со всеми недрами). Поэтому лондонские дома строились в обе стороны от уровня земли, как можно глубже и как можно выше. Методы 17-19 веков позволяли индивидуальным строителям зарыться на полтора этажа под землю и вознестись на три-четыре вверх. В результате нередкий террасный дом в Лондоне имеет площадь этажа метров 30-40-50, и четыре-пять этажей. Жить в такой водонапорной башне не слишком комфортно, лестницы съедают добрую пятую часть площади, с возрастом в силу естественных причин хозяева перестают пользоваться всё большим количеством этажей, обитатели маленьких подземных царств, составляющих 40% дома, чаще болеют. Хочется взять такой дом и «положить» его flat. Flat it is – и лондонцы, в благодарность застройщикам многоквартирных домов, увековечили эту идею в самом названии квартиры: везде квартира называется apartment (от apart – отдельно), а в Лондоне – flat. Кстати, многие террасные дома в итоге порезали на квартирки – а районы такой нарезки заселили люди в смысле жилищных условий существенно менее притязательные, чем бывшие хозяева – такая джентрификация наоборот.

Так или иначе, из-за неспособности простых людей покупать жилье или из-за проблем правового статуса, но, в то время как почти все частные дома в Лондоне – freehold владельца, почти все квартиры – аренда у часто де факто анонимного собственника здания. Аренда у англичан, как и всё остальное, проистекает из древних имущественных земельных отношений. Она бывает «на сезон» — это обычная аренда жилья; но она бывает надолго – на 100, 250, 1000 лет, с передачей по наследству и с налогом на наследство. Такая аренда называется leasehold (в отличие от краткосрочной – rent) и является, если всерьез задуматься, формой собственности арендатора – в средние века сперва все земли баронов были leasehold у короля, а потом долгое время большая их часть сохраняла такой статус.

В 20 веке Лондон дважды переживал мировые войны. Иноземные солдаты не ступили ногой на английскую землю (если не считать союзников, конечно), но бомбежки принесли много горя и разрушений. Память о них очень жива, одна из самых популярных тем карикатур времен ковида – это симуляция высказываний лондонцев во время мировой войны на основе их сегодняшнего недовольства ограничениями, что-то типа: «в бомбоубежища нас загоняет власть чтобы лучше контролировать», «бомбы это выдумка американцев, я все время хожу по улицам и на меня ничего не упало», «от бомб погибают только очень больные старики, мне ничего не грозит» и так далее. С точки зрения домостроительства, бомбы оба раза заменяли совет по архитектуре, самостоятельно определяя, какие здания сносить, и делали это очень активно. На месте развалин что-то строилось; иногда девелоперы выхватывали этот кусок, иногда прежние владельцы строили на месте пепелища что-то новое – на что хватало денег. Поэтому многие улицы Лондона пестрят «дырками» — в стену однотипных террасных домов неожиданно врезается два-три отдельных небольших «фахверка», или наоборот – идет улица частных домов, а по середине многоквартирник.
Последним фактором создания Лондона-для-жителей были лондонские власти. Власть в Лондоне в значительной степени сосредоточена в советах поглощенных Лондоном городов; я например живу в Вестминстере (это настоящий консервативный город, в нашем совете лейбористов и либералов почти нет и потому у нас ниже налоги, лучше убирают мусор и меньше преступность) – это вам не какой-нибудь Кэмден с его либеральным советом! Эти советы знамениты (как всякие советы, парадоксально) тремя несовместимыми парадигмами деятельности. Во-первых, они тщательно следят за тем, чтобы «лицо» города сохранялось – да-да, вот то самое лоскутное одеяло всех времен и народов, в аварийном состоянии – но чтобы ни в коем случае ничего не изменилось: История! То есть если вы купили дом, и он – просто дом, то вам надо потратить месяцы (или годы) на согласование каждого изменения при перестройке, плюс получить согласие соседей (вдруг ваш новый цвет фасада будет раздражать старушку через три дома наискосок?). Ну а если вы купили graded building (не то чтобы в нем жил какой-нибудь местный Ленин, нет, просто решено, что вот этот древний фасадик с загогулинами достоин сохранения для потомков до следующего ледникового периода), то всё в нем должно быть неизменно, а если что надо заменить – извольте точно такой же формы и цвета, и из материалов, которые существовали в период начального строительства.

Но, во-вторых, эти советы очень любят что-нибудь новое построить – прям совсем новое и прям совсем на месте чего-нибудь старого. Особенно эта любовь разгорелась у них после 2ой мировой – тогда в странную моду входили здания из голого железобетона, отделанные стеклянной чешуей, и в Лондоне этих зданий понапихали в основном где уж никак было нельзя (даже на Пикадилли и Пэлл Мэлл они есть); суд потомков свершился – этот стиль теперь официально именуется «brutality». Но сносить эти знания никто не собирается – частная собственность.

Наконец в-третьих, советы состоят из выбранных депутатов, а какой депутат не мечтает создать себе надежную базу избирателей? И вот в какой-то момент советы включились в борьбу за решение жилищной проблемы малообеспеченных слоев общества. Причем решать ее решили в каждом суб-городе Лондона отдельно, хотя здравый смысл бы требовал «московского» решения – строительства эффективных дешевых проектов вокруг центра, чем дальше – тем легче это было бы делать. Так в лондонских деревнях стали появляться настоящие американские project houses – жуткие параллелепипеды темного кирпича, с успехом замещающие уже давно проданные богатым еврейским рантье и сильно улучшившиеся (и укрупнившиеся) церковные многоквартирники. Благодарные обитатели этих многоэтажных склепов, творчески вписанных в барочно-викторианскую ткань города в самых неожиданных местах, скорее всего голосуют за авторов их строительства (хотя – кто его знает). Но, конечно, вокруг них цены на недвижимость падают, как и собираемость муниципальных налогов, а расходы на уборку территорий и содержание полиции быстро растут.

Вот так, парадоксально, забавно, часто – депрессивно, всегда – неудобно, но в целом – красиво выглядит Лондон. Однако у домов есть не только внешность, но и внутренность. О ней – в следующей главе (№8, «Гномы с диареей»).