21 год назад умер писатель Григорий Израилевич Горин (1940-2000).
> Напомним по этому случаю один из его текстов, посвященный народному
> артисту СССР Зиновию Гердту. Впрочем, в этих воспоминаниях многое
> сказано не только о Гердте, но и о самом Горине:
>
> "Люди, подобные Гердту, возникнув в твоей жизни, занимают в ней такое
> прочное место, что невозможно понять и вспомнить — когда же это
> случилось. В мою жизнь он вошел как природное явление. Когда же это
> произошло? Наверное, на «Необыкновенном концерте», где я не мог
> опомниться от голоса конферансье и его реприз. Потом я снова услышал
> этот голос в «Фанфан-Тюльпане». А потом Гердт появился уже в компании
> общих друзей, в которой также незаметно возникли Ширвиндт, Рязанов.
> Затем мы познакомились ближе и стали хорошими приятелями, несмотря на
> разницу в возрасте.
>
> Когда Гердт смеялся, то в мире наступала гармония. Я как человек,
> пишущий какие-то забавные вещи, как только слышал, что Гердт над ними
> смеется, уже ни о чем не беспокоился. А вот если Гердт еще и
> вскакивал… Помню, у Гали Волчек в театре «Современник» был праздник, и
> когда я прочел свое поздравление, Гердт вскочил со своего места и стал
> громко аплодировать. Для меня это было наивысшей похвалой — сам Гердт
> вскочил! Как сказал Жванецкий (и это абсолютно точно), любой человек
> рядом с Гердтом умнел. Когда я был на его чаепитиях, то сочинил для
> него такие стихи:
>
> Хорошо пить с Гердтом чай!
>
> Хоть вприкуску, хоть вприглядку.
>
> Впрочем, водку невзначай
>
> С Гердтом тоже выпить сладко.
>
> Пиво, бренди или брага —
>
> С Гердтом все идет во благо,
>
> Потому что Зяма Гердт
>
> Дарит мысли на десерт.
>
> Ты приходишь недоумком,
>
> Но умнеешь с каждой рюмкой,
>
> И вопросы задаешь,
>
> И, быть может, запоешь!
>
> А потом я спел ему такой романс:
>
> Ах, ничего, ничего,
>
> Что сейчас повсеместно
>
> Близких друзей сокращается круг.
>
> Не оставляйте стараний, Маэстро,
>
> Не выпускайте стакана из рук!..
>
> Он относился к той части русской интеллигенции, по которой можно было
> сверять поступки. Не знаешь, как отнестись к тому или иному явлению,
> публикации, книге и даже фильму, — спроси у Гердта. Он поразительно
> четко чувствовал фальшь. Он мог похвалить, а мог вынести приговор,
> буквально убить одним словом. Я никогда не забуду, как мы были с ним
> на концерте рок-группы в Сочи. Мы вышли, и он сказал: «За два часа ни
> одной секунды искусства!» По-моему, это гениальная рецензия.
>
> Несмотря на то, что Гердта большинство зрителей и коллег знают как
> добродушного, веселого рассказчика, комфортного во всех отношениях
> собеседника, он был естествен во всех своих проявлениях. Он мог
> сказать: «Мне неприятно здесь пить», встать и уйти. Вообще фразы,
> которые он мог бросить на прощание или сказать при встрече, вроде:
> «Видеть вас — одно удовольствие, а не видеть — совсем другое» —
> мгновенно становились крылатыми.
>
> Он в равной степени любил шутку литературную и шутку, сказанную на
> ходу, в обиходе. При всей своей жесткости в оценке всего того, что
> происходило в театре, литературе и кино, он мог подсесть к человеку и
> сказать: «Я хочу выпить за вас. Вы, на мой взгляд, человек безусловно
> талантливый». Или: «Я считаю, что это гениально, и даже не спорьте со
> мною. Я говорю сразу «это гениально» для того, чтобы окончить спор и
> не переходить на личности». Такая милая форма старой интеллигенции,
> когда вдруг в нюансах проскальзывало и «вы», и «ты», легко возникал
> комплимент, намек, шутка. Во всем этом была удивительная гердтовская
> гармония, подтверждением которой являлись и такие фразы: «Это — говно.
> Пойдемте отсюда».
>
> Он ненавидел пошлость — условность, которую люди ставят выше смысла.
> Он, например, совершенно терялся, когда его спрашивали: «Зиновий
> Ефимович, а над чем вы сейчас работаете?» Разговор сразу же
> заканчивался. Терпеть не мог вранья и неправды жизни и общества,
> которому, он очень надеялся, станет гораздо лучше жить после падения
> коммунизма. Терпеть не мог коммунистов.
>
> Однажды был какой-то митинг, и мы, выходя из Дома кино, продираясь
> через толпу, услышали оклик женщины, адресованный Гердту: «Туда не
> ходите! Там жиды!» Гердт воскликнул: «Я тоже жид!» — и начал
> продираться туда, куда ему не советовала идти эта дама. Она пыталась
> его остановить: «Вас-то я не имела в виду!» — «Да нет, вы именно меня
> и имели в виду, — ответил Гердт. — И я этому рад!» Он вообще был
> довольно задирист, мог вступиться за кого-то на улице, не боялся
> ответить на оскорбление, не боялся говорить правду.
>
> Зяма очень любил свою машину и вообще все, что связано с бытом. Помню,
> я переехал в новую квартиру и думал, как ее обустроить. Поехал к
> Гердту советоваться по поводу шкафа. Гердт сразу же взял быка за рога:
> «Здесь даже и думать нечего! Нужно заказывать вот такой-то и такой-то
> шкаф… Вот такой-то фабрики… Тебе нравится мое предложение?!» Я не
> успевал ответить «да», как он уже восклицал: «Это блестящий повод
> выпить!» — и уже доставал рюмки. Этот шкаф, «выпитый» с Гердтом, до
> сих пор стоит в моей квартире и несет свою верную службу.
>
> Перед юбилеем Гердта я поехал на рынок и купил живого гуся, поскольку
> Паниковский питал известную слабость к этим птицам. Я сказал ему:
> «Зяма, хватит воровать гусей, пусть у тебя будет свой гусь». Этот гусь
> важно расхаживал весь вечер среди гостей и перекочевал вместе с
> Гердтом на банкет. Потом они с Таней меня долго корили: «Что ты
> наделал? Ты же понимаешь, что съесть мы его не можем, а жить с гусем
> невозможно. Мы не умеем за ним ухаживать… Он щиплется!» Они долго
> ходили по Пахре и предлагали гуся жителям, пока наконец его не взял к
> себе на полный пансион Червинский, который в это время решил
> обзавестись курами. Наверняка этот гусь закончил свою жизнь в один из
> рождественских вечеров, но если это и так, то этот гусь погиб во славу
> Гердта.
>
> Не будучи одесситом, Гердт стал гордостью одесситов. Он удивительно
> вписался в эту часть российской культуры, в ироничную и остроумную
> «одесщину», чьи жители постоянно находились в состоянии конфликта с
> миром — как Паниковский. Просто у коренных одесситов такое свойство —
> все время немного ворчать, тихо бурлить, регулярно как бы напоминая о
> собственной температуре кипения. Счастье не должно быть полным — у
> евреев так положено. На еврейских свадьбах полагается разбить тарелку
> и наступить на нее — это показатель готовности молодоженов к тому, что
> не все будет гладко. А если опуститься на большую глубину размышлений
> на эту тему, то счастье не может быть полным, пока не построен
> разрушенный храм царя Соломона. Это в крови еврейского народа — нельзя
> все время закатывать глаза от счастья. Гердту была свойственна печаль,
> оборотной стороной которой было его, гердтовское, веселье".
