Дело врачей-вредителей - воспоминания человека, которая этих "убийц и шпионов" хорошо знала
Январь 2023
Опубликовано 2023-01-15 16:00 , обновлено 2023-01-15 16:41
Опубликовано 2023-01-15 16:00 , обновлено 2023-01-15 16:41
Тринадцатое января 1953 года. Ровно семьдесят лет назад. День, когда я впервые в жизни - и навсегда - не поверила советской пропаганде - сообщению ТАСС, по радио и в "Правде" об аресте преступной организации врачей-вредителей, совершавших чудовищные преступления по заданию разведок капиталистических стран.
"ПОДЛЫЕ ШПИОНЫ И УБИЙЦЫ ПОД МАСКОЙ ПРОФЕССОРОВ-ВРАЧЕЙ
Опубликовано в газете «Правда» 13 января 1953 г.
Сегодня публикуется хроника ТАСС об аресте врачей-вредителей. Эта террористическая группа, раскрытая некоторое время тому назад органами государственной безопасности, ставила своей целью, путем вредительского лечения, сократить жизнь активным деятелям Советского Союза.
<...>
Прикрываясь высоким и благородным званием врача — человека науки, эти изверги и убийцы растоптали священное знамя науки. Встав на путь чудовищных преступлений, они осквернили честь ученых.
Жертвами этой банды человекообразных зверей пали товарищи А. А. Жданов и А. С. Щербаков.
<...>
Кому же служили эти изверги? Кто направлял преступную террористическую и вредительскую деятельность этих подлых изменников Родины? Какой цели хотели они добиться в результате убийства активных деятелей Советского государства?
Установлено, что все участники террористической группы врачей состояли на службе у иностранных разведок, продали им душу и тело, являлись их наемными платными агентами.
Большинство участников террористической группы — Вовси, Б. Коган, Фельдман, Гринштейн, Этингер и другие — были куплены американской разведкой. Они были завербованы филиалом американской разведки — международной еврейской буржуазно-националистической организацией «Джойнт». Грязное лицо этой шпионской сионистской организации, прикрывающей свою подлую деятельность под маской благотворительности, полностью разоблачено."
<...>
Имени моего папы ещё нет в этом сообщении. Папа будет арестован через две с половиной недели, в ночь с 2 на 3 февраля 1953 года...
Почти всех перечисленных в сообщении 13 января я знала. Некоторые были близкими друзьями семьи, другие лечили меня или маму с папой. Мне недавно исполнилось 14 лет. При всей моей комсомольской преданности Партии и Правительству, сообщению ТАСС я поверить не могла.
Вот небольшой отрывок из моей повести, опубликованной в апреле 1988 года (№4) в журнале "Юность".
"…13 января 1953 года. Совершенно потрясенная, я в пятый раз слушаю радио. Я привыкла свято ему верить, но разум отказывается понимать. Этого не может быть! Этого просто не может быть! Вовси, Мирон Семенович Вовси, добрые руки и лучистые глаза которого прошли через все мое богатое хворями детство, – кровавый убийца?! И остальные – я ведь никого не обижала, исправно болея каждому по его специальности. Все они, еще так недавно шутившие, смеявшиеся за нашим столом, в нашем веселом, вечно полном гостей доме – «матерые убийцы, выродки рода человеческого, злодеи, надевшие белые халаты с единственной целью – зверски умерщвлять преданных деятелей Коммунистической партии и государства»?!
– Не может быть! – ору я, потрясенно глядя на окаменевших родителей. – Не может быть! Скажите же им, что это неправда! Бегите! Что вы стоите! Бегите и скажите им, что это неправда!
– Да, это ошибка, – сдавленным, чужим голосом, очень осторожно подбирая слова, говорит мама. – Это ужасная ошибка, и она, конечно, скоро разъяснится. Но ты никому, ты поняла меня? – никому не должна говорить, что ты этому не веришь. Ты можешь очень подвести папу и меня, а тебя (тут следует страшная угроза) исключат из комсомола. Ни с кем на эту тему не разговаривай, никаких разговоров не поддерживай!
Легко сказать – не разговаривай, когда всюду – по радио, в газетах, во дворе, в школе, в транспорте, в магазинах – только и разговоров, что о кровавых преступлениях разоблаченных вредителей. Я терплю, молчу, но, кажется, потихоньку схожу с ума. Где север? Где юг? Где правда? Где ложь? Почва уходит у меня из-под ног, я совершенно теряю ориентацию.
Как проклинал народ кровавых убийц и всю их нацию![2] Как жаждал возмездия! Как подогревали эти чувства все доступные в то время средства массовой информации! Ходили слухи, что лекарства в аптеках отравлены евреями-фармацевтами. У врачей-евреев отказывались лечиться. Пахло погромом.
В народе широко обсуждался вопрос, как будут казнить преступников. Информированные круги в моем классе утверждали, что их повесят на Красной площади. Волновались: будет туда открытый доступ или по пропускам. Сходились на том, что по пропускам: иначе любопытствующие подавят друг друга и могут снести Мавзолей. Кто-то говорил: ничего, наверняка снимут кино. А я видела во сне повешенного Вовси и просыпалась с криком…
И при всем этом ни на секунду, ни на одно самое короткое мгновение, ни тени мысли, что это может случиться с моим отцом…"
<...>
Дочь врача-вредителя
Я была болезненно привязана к маме. В детстве, когда они с папой куда-нибудь уезжали, я просто заболевала, переставала есть и спать, меня рвало, и мне все казалось, что я умру, так и не дождавшись маминого возвращения. Я считала дни, часы, минуты. Для мамы я была готова на все. Мама так радовалась моим успехам – после маминой смерти они надолго потеряли для меня смысл.
В те страшные дни маме было очень важно, чтобы моя жизнь не нарушилась из-за папиного ареста, чтобы я продолжала ходить в школу. И я ходила. Но с этого момента два страха стали полновластными хозяевами моей жизни, два страха, слившиеся в один беспрестанный ужас: дневной страх – что о моем позоре узнают в школе и ночной – что придут за мамой. Ночной страх начинался около одиннадцати вечера и продолжался до пяти утра: почему-то я была уверена, что ни раньше, ни позже маму не заберут. Ночной страх был так силен, что в эти часы меня била крупная дрожь, как в припадке. Я даже спать ложилась не в комнате, а в коридоре на раскладушке, всю ночь напряженно вслушиваясь в звуки и шорохи подъезда, и при стуке двери лифта на ближних этажах кричала от ужаса.
Дневной страх владел мною в школьные часы, превращая меня на это время в маленькую сжатую пружину. Только три девочки из моего класса знали, что у меня стряслось, – три девочки, жившие в нашем доме. Родители строго-настрого запретили им говорить хоть слово даже самым близким подругам – понимали, что завтра любая из них может оказаться на моем месте. И девочки молчали, хотя легко представить, чего им стоило носить в себе такую сенсационную тайну! А тайна рвалась наружу, жгла кончик языка…
Я изо всех сил старалась казаться естественной, такой, как всегда – общительной и жизнерадостной. И одна из трех не выдержала. На переменке эта девочка отозвала меня в сторону:
– Ты что, думаешь, если мы молчим, ты можешь вести себя как полноправный член нашего общества?
Трах! Многодневное напряжение разряжается звонкой пощечиной, которую я впечатываю в лицо обидчицы. Класс мгновенно замыкает нас в круг:
– Что случилось?
Поборница чистоты рядов глядит на меня со смесью изумления и ненависти, и всем своим вмиг ослабевшим существом, едва удерживаясь на ватных ногах, я физически ощущаю, как правда заполняет ей рот, просачивается сквозь зубы и сейчас, вот сейчас сорвется с губ…
Звенит звонок! Он выводит меня из оцепенения. Я лечу в класс, лихорадочно собираю свои вещи и ухожу из школы – может быть, навсегда…"
<...>
Главу о папином возвращении я поставлю в юбилейный день 4-го апреля. А здесь - небольшой эпилог истории с девочкой, которой я тогда, в феврале 1953 года, сгоряча заехала по физиономии. Прошло тридцать пять лет. Мы попрежнему жили в одном доме. Встречались во дворе, но я смотрела сквозь неё, не здоровалась и как бы не узнавала. Прошло 35 лет, и вышел журнал "Юность" с моей повестью. И вот я вижу в окно эту девочку (теперь уже пятидесятилетнюю даму), которая с огромным своим псом - золотым ретривером - направляется из своего первого подъезда в сторону моего пятого. Ой-ой, думаю, они с псом идут меня сожрать. И правда - хлопает дверь лифта, и раздаётся звонок в нашу дверь. На пороге - Л. со своим псом:
- Пустишь?
- Проходите.
- Чаем напоишь?
- Пошли на кухню.
- Это ведь ты обо мне написала?
- О тебе.
- Какая же я была дура!!! Прости меня, если можешь. Можешь?
Ну что вам сказать. Мы обнялись.
Сейчас её уже нет в живых.
Читайте также:
Деятели культуры - жертвы сталинского террора
Здесь лишь некоторые и наиболее известные имена.
Театр ужасов: Арест. Тюрьма. Лагерь
Репрессии на ЗИСе, — вспоминал позже Фиттерман, — обрушились в основном на евреев. В мартовские дни 1950 года многих работников‑евреев ЗИСа стали увольнять с завода. Затем начались аресты, в течение нескольких месяцев было арестовано 60 человек. Одним из них по ошибке оказался русский инженер Л. Добрушин, репрессированный, видимо, за то, что был однофамильцем известного еврейского писателя.
Театр за колючей проволокой
Трудно себе представить подобное, но тогда, до 1937 года, в лагерях существовал еще некоторый либерализм. Выходила многотиражка «Новый судострой», которую делали писатель Николай Асанов, поэт Ярослав Смеляков и журналист Матвей Грин.
Массовый голод 1931-1933 годов в Казахстане стал небывалой в истории человечества ХХ века трагедией.
Сегодня, когда говорится о голоде тех лет в СССР, неизменно сообщается и о голоде в Украине. В тот период в Украине от голода умерли более 3 млн человек из 40-миллионного населения. В Казахстане же по состоянию на 1 января 1934 года в живых остались всего 3 млн 212 тысяч человек из 5 млн 965 тысяч проживавших в стране по данным переписи 1929 года. Это была ни с чем не сопоставимая по своим масштабам трагедия.
|
Оставлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. Войдите в систему используя свою учетную запись на сайте: |
||