Запад и Восток: начало нового противостояния или продолжение старого?
 В 1982 году Яков Исаакович с женой уезжали в Израиль, где уже жил их сын. Они пригласили меня попрощаться. Я сказала: «Кто-то уже наверняка получил ордер на вашу квартиру…». Яков Исаакович усмехнулся и рассказал, как вначале 1953 года, в самый пик «дела врачей», к ним домой пришли какие-то люди с ордерами на квартиру. Они по-хозяйски ходили по квартире и  планировали, куда поставят мебель. Страна раздавала ордера на квартиры евреев.
В 1982 году Яков Исаакович с женой уезжали в Израиль, где уже жил их сын. Они пригласили меня попрощаться. Я сказала: «Кто-то уже наверняка получил ордер на вашу квартиру…». Яков Исаакович усмехнулся и рассказал, как вначале 1953 года, в самый пик «дела врачей», к ним домой пришли какие-то люди с ордерами на квартиру. Они по-хозяйски ходили по квартире и  планировали, куда поставят мебель. Страна раздавала ордера на квартиры евреев.
 Не в моих правилах искать однозначноредукционистские ответы на вопрос о
западном культурном «чуде», которые и поныне провоцирует комплексы
«рессантимента» (т.е. внутреннего агрессивного ожесточения) у сотен, если не тысяч,
внезападных идеологов, политиков, демагогов и террористов, не говоря уже об
одержимых антизападников на самом Западе. На мой взгляд, у истоков этого чуда –
сложнейшее силовое поле экологических, лингвистических, культурноисторических и
всяческих иных мотиваций. Здесь более всего сделали французские историки школы
«Анналов», хотя, на мой взгляд, им не всегда доставало понастоящему глубоких
религиоведческих и философских горизонтов.
Не в моих правилах искать однозначноредукционистские ответы на вопрос о
западном культурном «чуде», которые и поныне провоцирует комплексы
«рессантимента» (т.е. внутреннего агрессивного ожесточения) у сотен, если не тысяч,
внезападных идеологов, политиков, демагогов и террористов, не говоря уже об
одержимых антизападников на самом Западе. На мой взгляд, у истоков этого чуда –
сложнейшее силовое поле экологических, лингвистических, культурноисторических и
всяческих иных мотиваций. Здесь более всего сделали французские историки школы
«Анналов», хотя, на мой взгляд, им не всегда доставало понастоящему глубоких
религиоведческих и философских горизонтов.
 беда в том, что джихадизм–это не какое-то чуждое, неисламское течение. Даже если его назвать злокачественной опухолью на теле ислама, который сам по себе никак не может считаться религией насилия и террора, все равно придется признать, что джихадизм, радикальный экстремистский исламизм, базируются на одной из аутентичных исламских традиций, берущих свое начало в древности, в военных походах пророка Мухаммеда. Это лишь одна из традиций, но она имеет свои корни в исламе, и орган ИГИЛ журнал «Дабик» прямо пишет, что только еретик может сомневаться в том, что ислам–религия меча. Отсюда, из произвольно интерпретируемых сур Корана и хадисов Сунны, и берется концепция джихада в ее самом беспощадном и воинственном виде, и доктрина такфира, т.е. процесса объявления мусульманина отступником от религии, за что полагается смерть. Такфир позволяет расправиться с кем угодно, поскольку в суннитском исламе нет высшей инстанции, определяющей, что верно, а что нет, и ИГИЛ распространяет такфир на шиитов.
беда в том, что джихадизм–это не какое-то чуждое, неисламское течение. Даже если его назвать злокачественной опухолью на теле ислама, который сам по себе никак не может считаться религией насилия и террора, все равно придется признать, что джихадизм, радикальный экстремистский исламизм, базируются на одной из аутентичных исламских традиций, берущих свое начало в древности, в военных походах пророка Мухаммеда. Это лишь одна из традиций, но она имеет свои корни в исламе, и орган ИГИЛ журнал «Дабик» прямо пишет, что только еретик может сомневаться в том, что ислам–религия меча. Отсюда, из произвольно интерпретируемых сур Корана и хадисов Сунны, и берется концепция джихада в ее самом беспощадном и воинственном виде, и доктрина такфира, т.е. процесса объявления мусульманина отступником от религии, за что полагается смерть. Такфир позволяет расправиться с кем угодно, поскольку в суннитском исламе нет высшей инстанции, определяющей, что верно, а что нет, и ИГИЛ распространяет такфир на шиитов.
 Грэм Фуллер считает, что Ближний Восток в любом случае находился 
бы в состоянии перманентного конфликта с Европой независимо от 
религиозных противоречий. Этот конфликт предшествовал появлению 
ислама и вообще не связан с религиозными проблемами; глубокая взаимная 
неприязнь Ближнего Востока и Европы связана, по мнению Фуллера, с 
историческими обидами, различными взглядами на такие проблемы, как роль 
церкви, взаимоотношения между государством и церковью ( мечетью), 
секуляризм, равно как с политическими и культурными противоречиями, 
различием геополитических интересов, соперничеством и т.д. Корни 
конфронтации отнюдь не в сфере теологии. Проблемы идентичности и 
власти оказывают большее влияние на ход событий, чем религия. Возможно, какие-то первоначально не имевшие решающего значения 
различия между Западной и Восточной империями постепенно превращались 
в трещину под воздействием сознательной политики духовной и светской 
власти, заинтересованной в изоляции контролируемого ею пространства. А 
чисто теологические, догматические религиозные расхождения появились 
позже и лишь закрепили раскол, сделали его легитимным и необратимым. 
Если все было так, то прав Фуллер, и даже если бы не появился на свет 
пророк Мухаммад, разделение христианского мира на Запад и Восток все 
равно бы произошло. Над Стамбулом, Дамаском и Каиром развевалось бы 
знамя с крестом, а не с полумесяцем. Возник ли бы в турецком и арабском 
православном мире такой же потенциал радикализма и агрессивности, как 
тот, который мы наблюдаем сегодня в исламском сообществе – об этом 
остается только гадать.
Грэм Фуллер считает, что Ближний Восток в любом случае находился 
бы в состоянии перманентного конфликта с Европой независимо от 
религиозных противоречий. Этот конфликт предшествовал появлению 
ислама и вообще не связан с религиозными проблемами; глубокая взаимная 
неприязнь Ближнего Востока и Европы связана, по мнению Фуллера, с 
историческими обидами, различными взглядами на такие проблемы, как роль 
церкви, взаимоотношения между государством и церковью ( мечетью), 
секуляризм, равно как с политическими и культурными противоречиями, 
различием геополитических интересов, соперничеством и т.д. Корни 
конфронтации отнюдь не в сфере теологии. Проблемы идентичности и 
власти оказывают большее влияние на ход событий, чем религия. Возможно, какие-то первоначально не имевшие решающего значения 
различия между Западной и Восточной империями постепенно превращались 
в трещину под воздействием сознательной политики духовной и светской 
власти, заинтересованной в изоляции контролируемого ею пространства. А 
чисто теологические, догматические религиозные расхождения появились 
позже и лишь закрепили раскол, сделали его легитимным и необратимым. 
Если все было так, то прав Фуллер, и даже если бы не появился на свет 
пророк Мухаммад, разделение христианского мира на Запад и Восток все 
равно бы произошло. Над Стамбулом, Дамаском и Каиром развевалось бы 
знамя с крестом, а не с полумесяцем. Возник ли бы в турецком и арабском 
православном мире такой же потенциал радикализма и агрессивности, как 
тот, который мы наблюдаем сегодня в исламском сообществе – об этом 
остается только гадать.
 
     
    